Куттер (судно)

Куттер (англ. Cutter) — тип одномачтового парусного судна XVII–XX в. Имеет одну мачту с косым, обычно гафельным, парусным вооружением, при двух стакселях. Использовался для посыльной и разведывательной службы, а также в таможне и береговой охране.

Происхождение

Тип куттера не был исходно боевым кораблем. Он зародился в Английском канале, главным образом на побережье Кента и Суссекса. Местные жители использовали его — законно — для быстрых каботажных перевозок, и незаконно — для контрабанды. Косое вооружение позволяло ходить круто к ветру, а острые обводы и наклонная, в корму, линия киля, уменьшали опасность при посадке на мель.

Дополнительные паруса, в зависимости от эпохи и места, менялись. Кроме гаф-топселя, встречался летучий кливер, прямой марсель и брифок.

Век паруса

Королевский флот начал с закупки уже существующих куттеров, впоследствии строил некоторые по специальным проектам.

Они использовались там, где их превосходство в скорости и острые курсы делали их предпочтительнее, чем традиционные корабли с прямым вооружением. Типичным случаем была погоня, будь то погоня за противником или противника за ними, и особенно в стесненных водах — у берегов на мелководье, в проливах и узкостях, и тому подобное. Вооружение было всегда слабым (до 10 × 8-фунтовых пушек), а размеры небольшими.

Соответственно, их роль определилась сразу и почти не менялась. Они служили в крейсерском качестве, для охраны торговли, охраны своих берегов, а в составе флота — как посыльные, разведывательные, и позже суда снабжения.

В 1770-е годы для флота были построены несколько очень крупных куттеров, но они оказались трудны в управлении: слишком большой гафельный грот представлял собой массу парусины, справиться с которой могла лишь большая команда, но и тогда постоянно присутствовал риск. Их заменили бриги сходного размера.

Начиная с 1793 года малые корабли требовались всегда, но в 1790-е Королевский флот не видел нужды в специальных проектах (единственное исключение — HMS Experiment), полагаясь для их пополнения на закупку, наем и призы. С расширением районов действия росла и потребность в быстроходных кораблях для доставки приказов на удаленные станции и донесений с них. Куттер был очевидным кандидатом на роль, но взятые из торговли образцы часто не были ни исключительно быстры, ни достаточно вооружены, и представляли легкую добычу для приватиров — как правило, люггеров и шебек. Так, в апреле 1804 пропали донесения Нельсона, когда 77-тонный наемный Swift был захвачен большой шебекой. Еще раньше, в 1801 году, был потерян HMS Sprightly с важными бумагами на борту.

Тогда Адмиралтейство возродило идею авизо, возникшую в XVII веке. Главным требованием при доставке информации (рапорты или данные разведки) была скорость. Поэтому корабли типа Express (1800) были исключительно длинны, с острыми обводами. Однако их перевооружили шхунами. Они оказались не слишком успешны, да и вообще кораблестроительные таланты сюрвейеров не пользовались уважением. Поэтому следующий тип был основан на конструкции бермудского шлюпа, и строился там же, на частной верфи. Как минимум часть из них были вооружены куттерами: судя по протоколам военно-полевых судов того времени, HMS Alban, HMS Cassandra, HMS Claudia и HMS Laura на момент пленения были куттерами.

В последние годы войны флот построил несколько более крупных образцов, но в подавляющем большинстве куттеры, а заодно и люггеры и шхуны, как и прочие малые корабли, были захвачены у противника или мобилизованы из торгового флота.

Куттер служил практически на всех морях, но была тенденция к сосредоточению его в Вест-Индии. Кроме прочего, он оказался полезен для ближней разведки и нарушения местного судоходства. Куда менее славной была роль по защите британской торговли от нападений — в крейсерстве против приватиров, или даже в качестве охранения прибрежных конвоев. Большинство небоевых потерь происходили от заливания в плохую погоду или посадки на мель вблизи берегов. Известен редкий случай (1804), когда HMS Constitution был потоплен прямым попаданием мортирного ядра во время атаки на наполеоновскую флотилию вторжения.

Помимо чисто военных ролей, существовали таможенные (так называемые акцизные) куттеры (англ. Excise Cutter), почтовые (англ. Royal Mail), и лоцманские катера (англ. Pilot Cutter). В Соединенных Штатах таможенные куттеры назывались англ. Revenue Cutter.

В составе Российского императорского флота суда данного класса состояли начиная с 1782 года и до середины XIX века. Несли службу в составе Балтийского и Черноморского флотов, Беломорской и Сибирской флотилий.

Промышленный век

С середины XIX века значение куттера для флота уменьшалось, но в связи с развитием парусного спорта выросла его популярность у частных владельцев. Парусные яхты 1848-1910 годов строились и организовывались еще по образцу флота: больших (по меркам XX в) размеров, с многочисленной командой, имевшей опыт службы на больших парусниках.

Куттер распространился за пределы Канала. В Бискайском заливе, на Средиземном море и на Балтике появились яхты с вооружением куттеров.

Тон по-прежнему задавала Англия, но американские проекты вскоре нагнали английские, и исход каждой гонки решался способностью капитанов и подготовкой команд. Кроме того, это было время непрерывных экспериментов с дополнительными парусами. На куттерах перепробовали летучки, лиселя, балуны, ричеры, ранние образцы спинакеров.

Яхтсмен-одиночка Джошуа Слокам также выбрал для своего кругосветного путешествия (1895—1898) куттер «Спрей».

Современный куттер

После Второй мировой войны яхтостроение пошло по пути новых материалов и упрощения вооружения. Деревянные куттеры, с большим количеством снастей бегучего такелажа, требующие большой команды и интенсивного ухода, стали явлением прошлого. После возвращения моды на дерево появилось много восстановленных куттеров и реплик. Но как гоночные они уже конкурировать не могут, и остаются уделом энтузиаста и любителя старины.

В послевоенной Береговой охране США термином cutter обозначаются корабли с высокой и средней автономностью (WMHC/WMEC), в отличие от прибрежных и рейдовых катеров. Русским эквивалентом является пограничный сторожевой корабль (ПСКР).

Литература

• Ships of the Royal Navy: Cutters and Luggers. in: The Victory of Seapower. Winning the Napoleonic War 1806-1814. Robert Gardiner, ed. Chatham Publishing, 1998. p. 48−49. ISBN 1-86176-038-8
• A Yachtsman's Eye: The Glen S. Foster Collection of Maritime Paintings. W. W. Norton, 2005. ISBN 0-393-06063-2
• Чернышёв А. А. Российский парусный флот. Справочник. — М.: Воениздат, 2002. — Т. 2. — 480 с. — (Корабли и суда Российского флота). — 5000 экз. — ISBN 5-203-01789-1.

Отрывок, характеризующий Куттер (судно)

– Можно еще посидеть? – сказал он, своим толстым телом валясь в кресло подле княжны Марьи.
– Ах да, – сказала она. «Вы ничего не заметили?» сказал ее взгляд.
Пьер находился в приятном, после обеденном состоянии духа. Он глядел перед собою и тихо улыбался.
– Давно вы знаете этого молодого человека, княжна? – сказал он.
– Какого?
– Друбецкого?
– Нет, недавно…
– Что он вам нравится?
– Да, он приятный молодой человек… Отчего вы меня это спрашиваете? – сказала княжна Марья, продолжая думать о своем утреннем разговоре с отцом.
– Оттого, что я сделал наблюдение, – молодой человек обыкновенно из Петербурга приезжает в Москву в отпуск только с целью жениться на богатой невесте.
– Вы сделали это наблюденье! – сказала княжна Марья.
– Да, – продолжал Пьер с улыбкой, – и этот молодой человек теперь себя так держит, что, где есть богатые невесты, – там и он. Я как по книге читаю в нем. Он теперь в нерешительности, кого ему атаковать: вас или mademoiselle Жюли Карагин. Il est tres assidu aupres d'elle. [Он очень к ней внимателен.]
– Он ездит к ним?
– Да, очень часто. И знаете вы новую манеру ухаживать? – с веселой улыбкой сказал Пьер, видимо находясь в том веселом духе добродушной насмешки, за который он так часто в дневнике упрекал себя.
– Нет, – сказала княжна Марья.
– Теперь чтобы понравиться московским девицам – il faut etre melancolique. Et il est tres melancolique aupres de m lle Карагин, [надо быть меланхоличным. И он очень меланхоличен с m elle Карагин,] – сказал Пьер.
– Vraiment? [Право?] – сказала княжна Марья, глядя в доброе лицо Пьера и не переставая думать о своем горе. – «Мне бы легче было, думала она, ежели бы я решилась поверить кому нибудь всё, что я чувствую. И я бы желала именно Пьеру сказать всё. Он так добр и благороден. Мне бы легче стало. Он мне подал бы совет!»
– Пошли бы вы за него замуж? – спросил Пьер.
– Ах, Боже мой, граф, есть такие минуты, что я пошла бы за всякого, – вдруг неожиданно для самой себя, со слезами в голосе, сказала княжна Марья. – Ах, как тяжело бывает любить человека близкого и чувствовать, что… ничего (продолжала она дрожащим голосом), не можешь для него сделать кроме горя, когда знаешь, что не можешь этого переменить. Тогда одно – уйти, а куда мне уйти?…
– Что вы, что с вами, княжна?
Но княжна, не договорив, заплакала.
– Я не знаю, что со мной нынче. Не слушайте меня, забудьте, что я вам сказала.
Вся веселость Пьера исчезла. Он озабоченно расспрашивал княжну, просил ее высказать всё, поверить ему свое горе; но она только повторила, что просит его забыть то, что она сказала, что она не помнит, что она сказала, и что у нее нет горя, кроме того, которое он знает – горя о том, что женитьба князя Андрея угрожает поссорить отца с сыном.
– Слышали ли вы про Ростовых? – спросила она, чтобы переменить разговор. – Мне говорили, что они скоро будут. Andre я тоже жду каждый день. Я бы желала, чтоб они увиделись здесь.
– А как он смотрит теперь на это дело? – спросил Пьер, под он разумея старого князя. Княжна Марья покачала головой.
– Но что же делать? До года остается только несколько месяцев. И это не может быть. Я бы только желала избавить брата от первых минут. Я желала бы, чтобы они скорее приехали. Я надеюсь сойтись с нею. Вы их давно знаете, – сказала княжна Марья, – скажите мне, положа руку на сердце, всю истинную правду, что это за девушка и как вы находите ее? Но всю правду; потому что, вы понимаете, Андрей так много рискует, делая это против воли отца, что я бы желала знать…
Неясный инстинкт сказал Пьеру, что в этих оговорках и повторяемых просьбах сказать всю правду, выражалось недоброжелательство княжны Марьи к своей будущей невестке, что ей хотелось, чтобы Пьер не одобрил выбора князя Андрея; но Пьер сказал то, что он скорее чувствовал, чем думал.
– Я не знаю, как отвечать на ваш вопрос, – сказал он, покраснев, сам не зная от чего. – Я решительно не знаю, что это за девушка; я никак не могу анализировать ее. Она обворожительна. А отчего, я не знаю: вот всё, что можно про нее сказать. – Княжна Марья вздохнула и выражение ее лица сказало: «Да, я этого ожидала и боялась».
– Умна она? – спросила княжна Марья. Пьер задумался.
– Я думаю нет, – сказал он, – а впрочем да. Она не удостоивает быть умной… Да нет, она обворожительна, и больше ничего. – Княжна Марья опять неодобрительно покачала головой.
– Ах, я так желаю любить ее! Вы ей это скажите, ежели увидите ее прежде меня.
– Я слышал, что они на днях будут, – сказал Пьер.
Княжна Марья сообщила Пьеру свой план о том, как она, только что приедут Ростовы, сблизится с будущей невесткой и постарается приучить к ней старого князя.


Женитьба на богатой невесте в Петербурге не удалась Борису и он с этой же целью приехал в Москву. В Москве Борис находился в нерешительности между двумя самыми богатыми невестами – Жюли и княжной Марьей. Хотя княжна Марья, несмотря на свою некрасивость, и казалась ему привлекательнее Жюли, ему почему то неловко было ухаживать за Болконской. В последнее свое свиданье с ней, в именины старого князя, на все его попытки заговорить с ней о чувствах, она отвечала ему невпопад и очевидно не слушала его.
Жюли, напротив, хотя и особенным, одной ей свойственным способом, но охотно принимала его ухаживанье.
Жюли было 27 лет. После смерти своих братьев, она стала очень богата. Она была теперь совершенно некрасива; но думала, что она не только так же хороша, но еще гораздо больше привлекательна, чем была прежде. В этом заблуждении поддерживало ее то, что во первых она стала очень богатой невестой, а во вторых то, что чем старее она становилась, тем она была безопаснее для мужчин, тем свободнее было мужчинам обращаться с нею и, не принимая на себя никаких обязательств, пользоваться ее ужинами, вечерами и оживленным обществом, собиравшимся у нее. Мужчина, который десять лет назад побоялся бы ездить каждый день в дом, где была 17 ти летняя барышня, чтобы не компрометировать ее и не связать себя, теперь ездил к ней смело каждый день и обращался с ней не как с барышней невестой, а как с знакомой, не имеющей пола.
Дом Карагиных был в эту зиму в Москве самым приятным и гостеприимным домом. Кроме званых вечеров и обедов, каждый день у Карагиных собиралось большое общество, в особенности мужчин, ужинающих в 12 м часу ночи и засиживающихся до 3 го часу. Не было бала, гулянья, театра, который бы пропускала Жюли. Туалеты ее были всегда самые модные. Но, несмотря на это, Жюли казалась разочарована во всем, говорила всякому, что она не верит ни в дружбу, ни в любовь, ни в какие радости жизни, и ожидает успокоения только там . Она усвоила себе тон девушки, понесшей великое разочарованье, девушки, как будто потерявшей любимого человека или жестоко обманутой им. Хотя ничего подобного с ней не случилось, на нее смотрели, как на такую, и сама она даже верила, что она много пострадала в жизни. Эта меланхолия, не мешавшая ей веселиться, не мешала бывавшим у нее молодым людям приятно проводить время. Каждый гость, приезжая к ним, отдавал свой долг меланхолическому настроению хозяйки и потом занимался и светскими разговорами, и танцами, и умственными играми, и турнирами буриме, которые были в моде у Карагиных. Только некоторые молодые люди, в числе которых был и Борис, более углублялись в меланхолическое настроение Жюли, и с этими молодыми людьми она имела более продолжительные и уединенные разговоры о тщете всего мирского, и им открывала свои альбомы, исписанные грустными изображениями, изречениями и стихами.