Кухажевский, Ян
| Ян Кухажевский Jan Kucharzewski<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
| |||
| |||
|---|---|---|---|
| 26 ноября 1917 — 11 февраля 1918 | |||
| Предшественник: | должность учреждена | ||
| Преемник: | Пониковский, Антоний | ||
| Вероисповедание: | Католик | ||
| Рождение: | 27 мая 1876 Высоке-Мазовецке, Царство Польское, Российская Империя | ||
| Смерть: | 4 июля 1952 (76 лет) Нью-Йорк, Соединённые Штаты Америки | ||
| Награды: |
| ||
Ян Кухаже́вский (польск. Jan Kucharzewski; 27 мая 1876, Высоке-Мазовецке, Царство Польское, Российская Империя — 4 июля 1952, Нью-Йорк, Соединённые Штаты Америки) — польский государственный и политический деятель, историк, юрист, премьер-министр Королевства Польского в 1917—1918 годах.
Биография
В студенческие годы Ян Кухажевский изучал право в Варшавском университете, выпустившись из него в 1898 году. С 1906 года имел адвокатскую практику. Будучи студентом, принимал участие в деятельности студенческой организации Zet, целью которой было сплочение талантливой польской молодой интеллигенции, проживавшей на территории Российской Империи, Австро-Венгрии и Германии, которая, по задумке организаторов, должна была в будущем обеспечить возрождение сильного независимого польского государства. Также Кухажевский был членом Братской помощи, или просто Братняка, похожего на Zet союза студентов, занимавшегося по большей части социальными вопросами, такими, как помощь неимущим студентом, повышение стипендии и пр. Годы Первой мировой войны Кухажевский провёл в Швейцарии, где занимался публикацией статей, посвященных в основном вопросам обретения Польшей независимости. В июне 1917 он вернулся в Варшаву. Тем временем на бывших территориях Царства Польского по инициативе властей Австро-Венгрии и Германии было образовано Королевство Польское, являвшееся их марионеткой-сателлитом, несмотря на принятую в 1917 году конституцию и наличие Регентского совета, который должен был управлять страной до избрания монарха, чему так и не суждено было случиться. Кухажевский был членом Регентского совета, а в ноябре 1917 занял вновь учреждённый пост премьер-министра. Будучи главой правительства в течение 93 дней, он, однако, не имел реального политического веса, как и всё правительство. В феврале 1918 года его сменил Антоний Пониковский. Следующие два десятилетия Кухажевский посвятил науке и публицистике. В 1940 году эмигрировал в США, где был президентом Польского научного института, офис которого располагался в Нью-Йорке. В послевоенные годы неоднократно публиковал статьи, критикующие Советский Союз и коммунизм.
Публикации
- Socyalizm prawniczy (1906)
- Sprawa polska w parlamencie frankfurckim 1848 roku (1908)
- Réflexions sur le problème Polonais, Lausanne 1916, ss. 91 (1916)
- pl:Maurycy Mochnacki (1910)
- Epoka Paskiewiczowska. Losy oświaty (1914)
- Od białego caratu do czerwonego (tom 1-7, Warszawa 1923—1935, Wyd. Kasy im Mianowskiego), Wyd. I powojenne pod red. nauk. Andrzeja Szwarca i Pawła Wieczorkiewicza. Warszawa 1998—2000 pl:Wydawnictwo Naukowe PWN
- The Origin of Modern Russia (1948), wyd. polskie: Od białego do czerwonego caratu z przedmową Oskara Haleckiego, London 1986, Veritas Foundation Publication Centre
| ||||||||||||||||||||||||
Напишите отзыв о статье "Кухажевский, Ян"
Отрывок, характеризующий Кухажевский, Ян
– Да.– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.
Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
