Кучипуди

Кучипу́ди — вид классического индийского танца (штат Андхра-Прадеш, Индия), вид танцевальной драмы.

История

Название этого стиля происходит от региона, в котором он сформировался: деревня Кучелавапури (название местечка на языке телугу (Kuseelavapuri) означает «поселение актеров»). Менее распространены другие названия этого стиля: Кучипу́ди бха́ратам и кучипу́ди на́тья. Первое из них отражает суть этого искусства: слияние бха́ва (эмоций), ра́га (мелодии) и та́лам (ритма); второе означает «танцевальная драма кучипуди». Традиции этого классического танца восходят к древним временам, о чём свидетельствуют скульптурные изображения апсар, небесных танцовщиц в храмах Южной Индии (Рамаппа). Считается, что уже в 1 веке до н. э. это искусство было распространено на территории современного штата Андхра Прадеш. Танцевали его девада́си («служанки бога») — девушки, жившие при храмах и официально выданные замуж за божество, которому был посвящён храм.

Стиль

Кучипуди представляет собой синтез музыки, поэзии, театрального искусства, эстетики движения, мимики и жеста. Согласно древней традиции танцовщица стиля Кучипуди декламирует и танцует одновременно. В этом заключается одна из особенностей стиля. Репертуар этого стиля совмещает как старинные танцевальные композиции, так и современную хореографию. Традиция кучипуди может включать в себя самые разнообразные жанры танцевальных композиций:

• пурвара́нгам — освящение сцены;
• пушпа́нджали — подношение цветов божеству сцены;
• джати́свара́м — танец как таковой, то есть «нритта»;
• свара́джати́ — тоже пример «нритта», состоящий из нескольких джати;
• шабда́м,
• ки́ртанам — самых разных авторов, очень часто Аннамайи и Тьягараджи;
• аштапа́ди «Гитаговинды» поэта Джаядевы,
• пада́м — всегда связаны с воплощением темы любви,
• тилла́на — тоже хореография в «чистом» виде, украшенная четверостишием, посвящённым какому-либо божеству;
• та́рангам — танцы на латунной тарелке, основой которых чаще всего избирается поэма Нараяны Тиртхи «Волны чудесных деяний Шри Кришны» («Шри Кришна лила тарангини»), главы этой поэмы именуются словом «та́рангам» — «волна» и повествуют о разных эпизодах из жизни Кришны. Этот термин сегодня стал обобщённым названием всех танцев, исполняемых на латунной тарелке.

Во время этого почти циркового номера танцовщица балансирует на острых краях медного блюда часто держа при этом на голове небольшой кувшинчик с водой, а иногда кувшинчик ещё увенчан и свечой.

Актеры

Особый вклад в развите этого стиля внес брахман Сиддхендра Йоги, живший в XV веке. Примерно в то же время распространилась традиция исполнения этого стиля мужчинами. Женщинам было затруднительно путешествовать по нескольку месяцев в отрыве от домашнего очага и хозяйства. Ведантам Лакшминараяна Шарма стал первым, кто стал обучать этому искусству женщин. Он же считается создателем соло-танцев, до этого кучипУди напоминал больше театр, нежели танец. В наши дни этот стиль динамично развивается как в средневековой форме (танцоры только мужчины), так и в старинной традиционной (она же и новейшая — в исполнении женщин). Известными танцорами в стиле кучипуди являются Собха Найду, Ямини Кришнамурти, Джьоти Лаккараджу, Камала Редди, Анурадха Джоналгадда и другие.

Литература

• Narayan S. Indian Classical Dances. — Sterling Publishers Pvt. Ltd., 2005. — 78 p. — ISBN 9781845571696.
• Osnes B. Acting: an International encyclopedia / Ed. by Sam Gill. — ABC-CLIO, 2001. — 439 p. — (Art of Living Series). — ISBN 9780874367959.

Отрывок, характеризующий Кучипуди

– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.