Кушнер, Павел Иванович

Павел Иванович Кушнер
Дата рождения:	14 (26) января 1889(1889-01-26)
Дата смерти:	14 марта 1968(1968-03-14) (79 лет)
Научная сфера:	история, этнография
Место работы:	Институт этнографии АН СССР
Учёное звание:	профессор
Награды и премии:

Павел Иванович Кушнер (псевдонимы Кныш, Кнышев; 14 (26) января 1889, Гродно ― 14 марта 1968, Москва) ― советский этнограф. Доктор исторических наук, профессор.

Биография

Родился в многодетной семье судейского чиновника, члена окружного суда Ивана Гавриловича Кнышева (1845—1894) и актрисы Любови Моисеевны Кушнер (1862—1933). Брак между родителями не был официально зарегистрирован, так как они были разного вероисповедания и мать решила не переходить из иудаизма в православие. Отец умер, когда Павлу было 5 лет, и семье было отказано в пенсии, так как дети считались незаконорожденными. Чтобы содержать детей Любовь Моисеевна была вынуждена переехать в Ригу и поступить на работу гувернанткой, а детей отдать в служение.

Учился в гродненской гимназии (1898—1907), исключён за участие в деятельности местных революционных кружков. Во время демонстрации 1905 года сильно избит казаками, несколько месяцев болел. Член РСДРП с 1905 года. В 1907—1908 гг. жил в Риге у тамошней родни, учился в рижской Александровской гимназии, исключён. Работал конторщиком на Риго-Орловской железной дороге. Член Рижского комитета РСДРП(б), откуда вышло несколько известных деятелей советской власти.

В Риге организовал Русский культурный центр, занимавшийся созданием рабочих социал-демократических кружков, марксистской пропагандой и распространением нелегальной литературы. Русский культурный центр принимал активное участие в выборах в IV Государственную думу. Кушнер был арестован, центр закрыт.

С 1915 года жил в Москве, конторщик Главного управления Союза городов. Учился в Народном университете Шанявского.

С марта 1917 года член исполкома Московского городского совета, его первый секретарь, позже помощник заведующего отделом труда исполкома Моссовета. В октябре 1917 года секретарь Военно-революционного комитета, член президиума Моссовета. С конца 1917 года член коллегии Наркомата труда РСФСР, принимал участие в разработке «Кодекса законов о труде».

С 1918 года рядовой 81-го резервного рабочего полка Хамовнического района Москвы, руководил лекторской группой.

В 1920—1921 гг. начальник Политуправления Туркестанского фронта. В апреле 1921 года член РВС 10-й Терско-Дагестанской армии.

С лета 1921 года в Москве, преподаватель Коммунистического университета им. Я.Свердлова, с конца 1920-х зав. кафедрой истории развития общественных форм.

Летом 1925 года руководил этнографической экспедицией в Киргизию.

В 1929—1930 гг. зав. социологической секцией Института истории РАНИОН, в 1931—1932 гг. научный сотрудник НИИ народов Севера, профессор Коммунистического института журналистики. Зав. отделом «Рабочей газеты», редактор газеты «Красная Татария».

Торгпред в Литве (1932—1934), в Норвегии (1934—1935). В 1936 году начальник Восточного сектора Наркомата внешней торговли. В 1936—1938 гг. заместитель по хозяйственным вопросам председателя Комитета по заведованию учёными и учебными заведениями при ЦИК СССР.

В 1937 году арестовывался. Заместитель директора по научной части Музея народов СССР (1938—1941).

С 1941 года в дивизии московского ополчения, но отозван Главным политуправлением Красной Армии. Ему было поручено возглавить в Ин-те этнографии группу по изучению этнического состава Центральной и Юго-Восточной Европы. Такая работа требовалась в связи со сложившейся военно-политической ситуацией в мире. Готовящиеся карты и исторические справки нужны были руководству страны для послевоенного передела европейских границ.

В 1944—1952 гг. года зав. сектором этнографической статистики и картографии Ин-та этнографии СССР, в 1952—1959 гг. зав. славяно-русским сектором.

Был лично знаком со Сталиным. Жил в знаменитом «доме на набережной», по улице Серафимовича 2.

Награждён орденами Ленина и Красной Звезды.

Научная деятельность

Сфера творческой деятельности П. И. Кушнера ― общая этнография, этническая география, этнография славян, быт и культура народов СССР, теория общественных формаций и др.

Именно Кушнер разработал впервые в мировой науке принципы картографирования признаков материальной культуры в их историческом развитии.

Он является автором неоднократно издававшегося учебника для вузов и совпартшкол «Очерк развития общественных форм» (1924—1929).

В конце 1920-х гг. Кушнер как учёный подвергся критике со стороны радикальных марксистов, его упрекали в недооценке проблемы классовости, отрицании теории первобытного коммунизма.

До сих пор не потеряли актуальность кандидатская диссертация П. И. Кушнера «Западная часть литовской этнографической территории» (1947) и докторская диссертация «Этнические территории и этнические границы» (1951).

В конце 1940-х гг. меняется официальный взгляд на задачи советской этнографии, происходит переход от социально-экономической линии, формулировавшейся в рамках теории формации, к тенденции этнической. Первые, кто заявил, что этнография является областью исторической науки, были П. И. Кушнер и С. П. Толстов. По ним, этнография должна исследовать культурные и бытовые особенности народов, выявлять этническую специфику.

Кушнер первый из советских этнографов заговорил о национальном самосознании. На примере русско-украинского пограничья он дал национальное самосознание как едва ли не единственный «этнический определитель». Именно с работ Кушнера в русской науке национальное самосознание стало пониматься как этническое, и в теории этноса представляться важнейшим признаком такового. Говоря о важности изучения этнических процессов, он не уставал напоминать, что этнические процессы ― это изменения, происходящие со всеми этническими признаками.

Под редакцией Кушнера вышел необычный по тем временам труд «Село Вирятино в прошлом и настоящем: Опыт этнографического изучения русской колхозной деревни» (1958); переиздан в 1970 году в США.

Заниматься отечественной этнографий было непросто, даже определить конкретный вопрос исследования представлялось трудным. В записке ЦК ВКП(б) о журнале «Советская этнография» говорилось, например: "Вместо того, чтобы показывать новые отношения людей в процессе социалистического производства, журнал публикует статьи, в которых рассказывается, что колхозники по-прежнему ходят в лаптях, что свидетельствует якобы об «устойчивости национальных традиций» и «сохранении национального колорита».

Библиография

• О некоторых процессах, происходящих в современной колхозной семье // Советская этнография, 1956, № 3, с. 19-22
• О первобытном коммунизме // Записки Коммунистического университета им. М. Я. Свердлова. ― М., 1924
• Горная Киргизия. ― М., 1927
• Очерк развития общественных форм. ― М., 7 изданий с 1924 по 1929
• Первобытное и родовое общество. (Хрестоматия для высшей школы и комвузов). ― М., 1925
• Пять общественных укладов. ― М., 1927
• Меморандум правительства Федеративной народной республики Югославии об этническом составе Юлийской Краины// Известия АН СССР. Серия истории и философии, 1946, т. З, № 3
• Об этнической статистике европейских стран // КСИЭ. Вып.2. ― М.-Л., 1947
• Этническая граница (к вопросу об этнических рубежах в Европе) // Советская этнография, 1948, № 4
• Государственный музей народного быта Латвийской СССР // Советская этнография, 1948, № 3
• Этническая граница // Советская этнография, 1948, № 4
• Этническая граница (Опыт обобщенной характеристики типов этнических границ в некоторых европейских странах) // Труды II Всесоюзного географического съезда. ― М., 1949, т. З
• Этническая граница и этническая (этнографическая) территория (методы исследования) // КСИЭ АН СССР, вып. 6. ― М., 1949
• Учение В. И. Сталина о нации и национальной культуре и его значение для этнографии // Советская этнография, 1949, № 4
• Национальное самосознание как этнический определитель // КСИЭ. ― М.-Л., 1949, вып. 8
• О методах определения этнического состава населения в полосе этнических границ // КСИЭ АН СССР, вып. 11. ― М., 1950
• Этнические территории и этнические границы. АН СССР, Институт этнографии им. Н. Н. Миклухо-Маклая. ― М.: Издательство АН СССР, 1951
• Об этнографическом изучении колхозного крестьянства // Советская этнография, 1952, № 1
• Об этнографическом изучении социалистической культуры и быта народов СССР // Советская этнография, 1953, № 1
• Какое изображение мы видим на луне? (Об атласе немецкого народоведения) // Советская этнография, 1953, № 3
• Этнографическое изучение современного сельского быта в СССР // Československá Etnografie, 1954, № 1
• Карта национального состава населения Латвии в 1935 г.// ТИЭ, т. 23. ― М., 1954
• Об этнографическом изучении семьи у колхозного крестьянства СССР // Этнографическое совещание. ― М.-Л., 1956
• О некоторых процессах, происходящих в современной колхозной семье // Советская этнография, 1956, № 3
• Село Вирятин в прошлом и настоящем. ― М., 1958 (отв. ред., автор введения и глав 1, 7)
• О русском историко-этнографическом атласе // КСИЭ, вып. 22, 1955 Русские. Историко-этнографический атлас. М., 1967 (отв. ред.)
• Русские. Историко-этнографический атлас: Земледелие, крестьянское жилище, крестьянская одежда. (Середина XIX-начало ХХ века). ― М., Наука, 1967
• Этническое прошлое юго-восточной Прибалтики. Опыт исторического изучения этнической территории. ― Вильнюс : Минтис, 1991
• Пруссы // В кн.:Балтийский альманах. ― Калининград, 2004, № 4. С. 78

</div></div>

Литература

• П. И. Кушнер (Кнышев). // Советская этнография, 1968, № 3 (там же список основных трудов).
• Алымов С. С. Павел Иванович Кушнер: между наукой и идеологией // Выдающиеся отечественные этнологи и антропологи XX в. ― М. С. 475—516
• Никишенков А. А. П. И. Кушнер и развитие советской этнографии в 1920—1950-е годы // Этнографическое обозрение, 2007, № 3. С. 183—187
• [www.rujen.ru/index.php/%D0%9A%D1%83%D1%88%D0%BD%D0%B5%D1%80 Кушнер (Кнышев) Павел Иванович в Российской еврейской энциклопедии]

Ссылки

• [www.dissercat.com/content/pavel-ivanovich-kushner-i-razvitie-otechestvennoi-etnografii-v-1920-1950-e-gody С. С. Алымов. Павел Иванович Кушнер и развитие отечественной этнографии в 1920-е―1950-е годы. Диссертация]

Отрывок, характеризующий Кушнер, Павел Иванович

Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .


Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.
Князь Андрей находился во время сражения при убитом в этом деле австрийском генерале Шмите. Под ним была ранена лошадь, и сам он был слегка оцарапан в руку пулей. В знак особой милости главнокомандующего он был послан с известием об этой победе к австрийскому двору, находившемуся уже не в Вене, которой угрожали французские войска, а в Брюнне. В ночь сражения, взволнованный, но не усталый(несмотря на свое несильное на вид сложение, князь Андрей мог переносить физическую усталость гораздо лучше самых сильных людей), верхом приехав с донесением от Дохтурова в Кремс к Кутузову, князь Андрей был в ту же ночь отправлен курьером в Брюнн. Отправление курьером, кроме наград, означало важный шаг к повышению.
Ночь была темная, звездная; дорога чернелась между белевшим снегом, выпавшим накануне, в день сражения. То перебирая впечатления прошедшего сражения, то радостно воображая впечатление, которое он произведет известием о победе, вспоминая проводы главнокомандующего и товарищей, князь Андрей скакал в почтовой бричке, испытывая чувство человека, долго ждавшего и, наконец, достигшего начала желаемого счастия. Как скоро он закрывал глаза, в ушах его раздавалась пальба ружей и орудий, которая сливалась со стуком колес и впечатлением победы. То ему начинало представляться, что русские бегут, что он сам убит; но он поспешно просыпался, со счастием как будто вновь узнавал, что ничего этого не было, и что, напротив, французы бежали. Он снова вспоминал все подробности победы, свое спокойное мужество во время сражения и, успокоившись, задремывал… После темной звездной ночи наступило яркое, веселое утро. Снег таял на солнце, лошади быстро скакали, и безразлично вправе и влеве проходили новые разнообразные леса, поля, деревни.
На одной из станций он обогнал обоз русских раненых. Русский офицер, ведший транспорт, развалясь на передней телеге, что то кричал, ругая грубыми словами солдата. В длинных немецких форшпанах тряслось по каменистой дороге по шести и более бледных, перевязанных и грязных раненых. Некоторые из них говорили (он слышал русский говор), другие ели хлеб, самые тяжелые молча, с кротким и болезненным детским участием, смотрели на скачущего мимо их курьера.
Князь Андрей велел остановиться и спросил у солдата, в каком деле ранены. «Позавчера на Дунаю», отвечал солдат. Князь Андрей достал кошелек и дал солдату три золотых.
– На всех, – прибавил он, обращаясь к подошедшему офицеру. – Поправляйтесь, ребята, – обратился он к солдатам, – еще дела много.
– Что, г. адъютант, какие новости? – спросил офицер, видимо желая разговориться.
– Хорошие! Вперед, – крикнул он ямщику и поскакал далее.
Уже было совсем темно, когда князь Андрей въехал в Брюнн и увидал себя окруженным высокими домами, огнями лавок, окон домов и фонарей, шумящими по мостовой красивыми экипажами и всею тою атмосферой большого оживленного города, которая всегда так привлекательна для военного человека после лагеря. Князь Андрей, несмотря на быструю езду и бессонную ночь, подъезжая ко дворцу, чувствовал себя еще более оживленным, чем накануне. Только глаза блестели лихорадочным блеском, и мысли изменялись с чрезвычайною быстротой и ясностью. Живо представились ему опять все подробности сражения уже не смутно, но определенно, в сжатом изложении, которое он в воображении делал императору Францу. Живо представились ему случайные вопросы, которые могли быть ему сделаны,и те ответы,которые он сделает на них.Он полагал,что его сейчас же представят императору. Но у большого подъезда дворца к нему выбежал чиновник и, узнав в нем курьера, проводил его на другой подъезд.
– Из коридора направо; там, Euer Hochgeboren, [Ваше высокородие,] найдете дежурного флигель адъютанта, – сказал ему чиновник. – Он проводит к военному министру.
Дежурный флигель адъютант, встретивший князя Андрея, попросил его подождать и пошел к военному министру. Через пять минут флигель адъютант вернулся и, особенно учтиво наклонясь и пропуская князя Андрея вперед себя, провел его через коридор в кабинет, где занимался военный министр. Флигель адъютант своею изысканною учтивостью, казалось, хотел оградить себя от попыток фамильярности русского адъютанта. Радостное чувство князя Андрея значительно ослабело, когда он подходил к двери кабинета военного министра. Он почувствовал себя оскорбленным, и чувство оскорбления перешло в то же мгновенье незаметно для него самого в чувство презрения, ни на чем не основанного. Находчивый же ум в то же мгновение подсказал ему ту точку зрения, с которой он имел право презирать и адъютанта и военного министра. «Им, должно быть, очень легко покажется одерживать победы, не нюхая пороха!» подумал он. Глаза его презрительно прищурились; он особенно медленно вошел в кабинет военного министра. Чувство это еще более усилилось, когда он увидал военного министра, сидевшего над большим столом и первые две минуты не обращавшего внимания на вошедшего. Военный министр опустил свою лысую, с седыми висками, голову между двух восковых свечей и читал, отмечая карандашом, бумаги. Он дочитывал, не поднимая головы, в то время как отворилась дверь и послышались шаги.
– Возьмите это и передайте, – сказал военный министр своему адъютанту, подавая бумаги и не обращая еще внимания на курьера.
Князь Андрей почувствовал, что либо из всех дел, занимавших военного министра, действия кутузовской армии менее всего могли его интересовать, либо нужно было это дать почувствовать русскому курьеру. «Но мне это совершенно всё равно», подумал он. Военный министр сдвинул остальные бумаги, сровнял их края с краями и поднял голову. У него была умная и характерная голова. Но в то же мгновение, как он обратился к князю Андрею, умное и твердое выражение лица военного министра, видимо, привычно и сознательно изменилось: на лице его остановилась глупая, притворная, не скрывающая своего притворства, улыбка человека, принимающего одного за другим много просителей.
– От генерала фельдмаршала Кутузова? – спросил он. – Надеюсь, хорошие вести? Было столкновение с Мортье? Победа? Пора!