Кшитигарбха

Кшитигарбха (санскр. क्षितिगर्भ Kṣitigarbha ^IAST, «Сущность Земли»; кит. 地藏菩薩 Dìzàng Púsà, 地藏, Dìzàng; яп. 地蔵 Дзидзо:; тиб. ས་ཡི་སྙིཔ་པོ། Sai Nyingpo, вайли sa yi snying po; кор. 지장, 지장보살 ji jang, ji jang bosal; монг. Сайенинбу; вьетн. Địa Tạng Vương) — один из четырёх наиболее почитаемых бодхисаттв в дальневосточном буддизме.

Описание

Кшитигарбха воплощает собой силу обета спасения живых существ. Кшитигарбха принадлежит семейству Ваджра. Кшитигарбха дал обет не становиться буддой до тех пор, пока все живые существа не будут спасены. Особым полем деятельности Кшитигарбхи являются адские миры, так как именно там живые существа страдают больше всего и нуждаются в поддержке. Говорится, что Кшитигарбха в конце времён разнесёт все ады вдребезги, а пока он является наместником Будды Шакьямуни до прихода Будды Майтрейи. Считается, что сила и накопленные заслуги Кшитигарбхи невообразимы. Будда Шакьямуни ставит Его в пример другим бодхисаттвам, объясняя, что, даже услышав лишь имя Кшитигарбхи, самые закоренелые грешники очищают последствия дурных деяний. Что же говорить о тех, кто с почтением повторяет Его имя? «Сутра основных обетов бодхисаттвы Кшитигарбхи» является чудесным средством для каждого практикующего буддиста. Уже одно только обладание текстом этой сутры приводит к невообразимым благим кармическим накоплениям. В учении о Кшитигарбхе говорится, что те, кто с почтением относятся к Нему, повторяют Его имя, совершают подношения Его образу, никогда не будут рождены в дурных областях существования и станут буддами.

В сутре Будда Шакьямуни объясняет как с помощью повторения имени Кшитигарбхи можно создать счастливую и долгую жизнь ребёнку, как спасти умерших родственников от дурных перерождений и научиться запоминать сутры махаяны:

Если же тот человек сможет произносить имя бодхисаттвы тысячу раз в день, то по прошествии тысячи дней бодхисаттва прикажет духам и демонам — покровителям той местности, где он находится, охранять того человека до конца его жизни. Этот человек всегда будет иметь в достатке одежду и пищу, он не будет болеть и страдать. В доме, где он будет жить, не случится никаких бед. Ничто не будет угрожать тому человеку. [Усердно практикуя], он добьётся того, что однажды бодхисаттва коснётся своей рукой его головы и возвестит ему пророчество о том, что в будущем он непременно достигнет бодхи.

Кшитигарбху относят к аятана-божествам, так как Он символизирует зрение Будды — сознание зрения.

Кшитигарбха постиг все чудесные учения будд, поэтому знает самые искусные методы и обладает невероятными накоплениями. К Нему обращаются не только за помощью в духовных делах, но и в мирских. Кшитигарбха даёт поддержку роженицам, обеспечивает счастливую и долгую жизнь ребёнку, который ещё находится в утробе матери, если беременные женщины будут выполнять наставления, приведённые для них в «Сутре основных обетов». Очень важной составляющей в учении Кшитигарбхи является помощь усопшим родственникам. Если усердно практиковать почтение и принять в Кшитигарбхе прибежище, то польза будет не только для тех, кто практикует, но и для членов их семей, как живых, так и умерших.

Чистой Землёй Кшитигарбхи является гора Кхарадия, находящаяся недалеко от горы Сумеру. В «Сутре десяти колёс» Будда Шакьямуни читает на этой горе проповедь своим ученикам и восхваляет Кшитигарбху. На территории Китая проекцией Чистой Земли Кшитигарбхи является гора Цзюхуашань в провинции Аньхуэй.

История

Некоторые исследователи выдвигают гипотезу о том, что Кшитигарбха является производной или трансформацией индийской богини Притхиви, персонифицирующей Землю.

История не сохранила имя автора текста «Сутры основных обетов бодхисаттвы Кшитигарбхи», но считается, что она имеет мистическое происхождение. В конце VII века Шикшананда переводит сутру на китайский язык, она мгновенно завоёвывает популярность и распространяется по всей Поднебесной. В этой сутре Будда Шакьямуни передаёт Учение о бодхисаттве Кшитигарбхе своей матери. Поэтому сутру называют ещё «Сутрой сыновей почтительности» (кит. «Фо сяо цзин»). Культ Кшитигарбхи или, как его называют в Китае, Дицзана уже в VIII веке содержат некоторые тантрические учения. В Японии этот культ особо почитаем в школе Сингон.

Учение Кшитигарбхи легко впитывало в себя верования о различных духах, особенно связанных с Землёй и местными охранителями. В древнем Китае Кшитигарбха был связан с Чэнхуанами — покровителями городов. Люди воспринимали этих духов в качестве эманаций Дицзана, поддерживающих и защищающих буддизм. Особенно популярным было объявление духов гор в качестве эманаций Кшитигарбхи. В Японии, например, Кшитигарбха стал отождествляться с местным божеством Досодзином, который покровительствует путешественникам и дорогам. Чтобы обеспечить безопасное путешествие, необходимо начитать имя Бодхисаттвы определённое количество раз. На перекрёстках дорог можно увидеть множество статуй Кшитигарбхи, поклонение которым тоже защищает путников от тягот странствий. Чуть позже к путникам, в качестве объектов особой защиты Кшитигарбхи, присоединились дети и воины.

В Японию первая статуя Дзидзо, как называют Кшитигарбху японцы, попала в VIII веке и была установлена в Татибанадэра, но потом её перевезли в Хорюдзи. С этого момента Дзидзо становится популярным по всей стране, хотя монашеская братия знала о Нём и раньше из некоторых сутр, появившихся в Японии в период Нара.

Иконография

Кшитигарбха — единственный из бодхисаттв махаяны, который изображается в виде монаха. Он чаще всего жёлтого, реже белого цвета. У Него одно лицо и две руки. В ранних изображениях, пришедших в Китай из Индии, Кшитигарбха чаще всего изображается с поднятой правой рукой, сложенной в варада-мудру. Левая рука держит чинтамани или поднос с драгоценностями. В более поздние времена в правой руке у Кшитигарбхи появляется оловянный монашеский посох — кхаккхара. Иногда Кшитигарбха изображается в виде наставника буддийского монастыря, тогда Его голову венчает корона с изображениями Пяти Татхагат (санскр. Панча-Татхагата). Можно встретить варианты, где Кшитигарбха держит в левой руке лотос и ветку дерева, исполняющего желания, а правая рука в бхумиспарша-мудре (мудра касания земли).

На некоторых китайских иконах Дицзана можно увидеть с Его ездовым животным львом Титином. Титин изображается голубого или синего цвета, его лапы заканчиваются копытами, а на лбу есть маленький рог.

В Японии очень часто Кшитигарбху изображают в виде маленького ребёнка, ведь одна из основных функций в японском культе — защита детей, умерших детей и зародышей, погибших в результате абортов. На маленькие статуи Дзидзо часто вешают красные слюнявчики, которые символизируют собой просьбу защитить души умерших детей. Тибетские изображения Кшитигарбхи основываются на индийском каноне. Бодхисаттва сидит со скрещенными ногами, в одной руке у Него чинтамани, а другая рука в варада-мудре.

В дальневосточных традициях образы Кшитигарбхи, как правило, устанавливают в южной части домов и монастырей.

Вот что сказано в «Сутре основных обетов бодхисаттвы Кшитигарбха»:

О Почитаемый Миром! Я вижу, что многие из живых существ настоящего и будущего, выбрав чистое место в южной части своего жилища, сооружают там киоты из глины, камня, бамбука или дерева. Если кто-либо из них поместит в такой киот нарисованный образ Кшитигарбхи или же статую, сделанную из золота, серебра, меди или железа, если такой человек будет возжигать благовония перед этой статуей, делать подношения Бодхисаттве, поклоняться ему и восхвалять его, то непременно обретёт десять видов пользы.

Каковы эти десять видов пользы?

1. Земля ему будет приносить обильный урожай.
2. В его семье будет царить постоянный мир.
3. Его прежде умершие родственники родятся на небесах.
4. Все ныне живущие обретут пользу и долголетие.
5. Он будет обретать всё то, к чему стремится
6. Он никогда не будет страдать от бедствий, связанных с огнём и водой.
7. Он не будет страдать от нищеты.
8. Он не будет страдать от кошмаров.
9. Духи будут охранять его, куда бы он ни пошёл.
10. Он всегда с лёгкостью будет обретать доступ к буддийскому учению.

О Почитаемый Миром! Все живые существа настоящего и будущего, которые у себя дома смогут осуществлять эту форму поклонения, обретут названные выше десять видов пользы.

Ссылки

• [www.litru.ru/?book=92014&page=1 Сутра основных обетов бодхисаттвы Кшитигарбхи]

Отрывок, характеризующий Кшитигарбха

Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.


Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.