Бачинский, Кшиштоф Камиль

Кшиштоф Камиль Бачинский
Krzysztof Kamil Baczyński
Имя при рождении:	Кши́штоф Ками́ль Бачи́нский
Псевдонимы:	Ян Бугай (Jan Bugaj), Пётр Смугош (Piotr Smugosz), Кшиштоф Зелинский (Krzysztof Zieliński), Кшысь (Krzyś), Эмиль (Emil)
Дата рождения:	22 января 1921(1921-01-22)
Место рождения:	Варшава
Дата смерти:	4 августа 1944(1944-08-04) (23 года)
Место смерти:	Варшава
Гражданство:	Польша Польша
Род деятельности:	поэт
Язык произведений:	польский
Награды:

Кши́штоф Ками́ль Бачи́нский (польск. Krzysztof Kamil Baczyński; псевдонимы Ян Бугай (Jan Bugaj), Пётр Смугош (Piotr Smugosz), Кшиштоф Зелинский (Krzysztof Zieliński), Кшысь (Krzyś), Эмиль (Emil) и другие; 22 января 1921, Варшава — 4 августа 1944, там же) — польский поэт.

Биография

Сын писателя и литературного критика Станислава Бачинского, мать — педагог, автор нескольких школьных учебников. Со времён гимназии принадлежал к Союзу независимой социалистической молодёжи «Спартакус». Учился в Академии изящных икусств, мечтал о карьере графика и художника книги. Во время немецкой оккупации изучал польский язык и литературу в подпольном Варшавском Университете, подхорунжий в рядах Армии крайовой.

В 1942 году Бачинский под псевдонимом «Ян Бугай» выпускает в конспиративном издательстве свой первый сборник «Избранные стихи». Книга, отпечатанная в девяноста шести экземплярах на ротаторе, быстро разошлась, у автора остался единственный экземпляр. В это же время к нему пришла любовь. Барбара, как и сам Бачинский, изучала полонистику в подпольном университете. «Обвенчались они, — пишет в воспоминаниях Ярослав Ивашкевич, — в Повислянском костеле чудесным июньским днем 1942 года. Сирень в том году цвела особенно пышно, и я пришел с огромным снопом… Бачинские, очень молодые, из-за малорослости выглядели ещё моложе, и вправду казалось, что на коленях перед алтарем стоят двое детей».

Бачинский погиб в ходе Варшавского восстания 1944 года в районе Театральной площади, через несколько недель была убита и его жена Барбара.

Похоронен на варшавское кладбище Воинское Повонзки.

Творчество

В подполье опубликовал несколько малотиражных книжечек стихов, близких поэтике польского катастрофизма: «Замкнутый эхом» (1940), «Две любви» (1940), «Избранные стихотворения» (1942). Основная часть его наследия, в которое входят более 500 стихотворений, несколько поэм, два десятка рассказов, опубликована после войны. Остался крупнейшим поэтом своего поколения (так называемого «поколения Колумбов», одним из легендарных имён польской литературы. Учреждена поэтическая премия его имени. Песни на его стихи исполняла Эва Демарчик и другие популярные барды.

Сводные издания

• Utwory zebrane/ Oprac. A. Kmita-Piorunowa, K. Wyka. Kraków: Wydawnictwo Literackie 1961

Публикации на русском языке

На русский язык стихотворения Бачинского переводили Анатолий Гелескул, Борис Дубин, Георгий Ефремов, Мария Петровых, Александр Ревич, Борис Слуцкий, Зыгмунт Левицкий, Наталья Горбаневская, Дмитрий Кузьмин.

• Стихи. Москва: Художественная литература, 1978.

Литература

• «Żołnierz, poeta czasu kurz»: Wspomnienia o K. K. Baczyńskim. Kraków: Wydawnictwo Literackie, 1974

Ссылки

• [www.baczynski.art.pl Биография, стихи on line]  (польск.)
• [www.republika.pl/ewapam стихи on line]  (польск.)
• [baczynski.kulturalna.com/g-1.html Стихи on line]  (польск.)
• [www.novpol.ru/index.php?id=303 Стихи] (рус.)
• [magazines.russ.ru/inostran/2005/10/ge9.html Стихи на сайте Журнального зала]

Отрывок, характеризующий Бачинский, Кшиштоф Камиль

Вторая партия была противуположная первой. Как и всегда бывает, при одной крайности были представители другой крайности. Люди этой партии были те, которые еще с Вильны требовали наступления в Польшу и свободы от всяких вперед составленных планов. Кроме того, что представители этой партии были представители смелых действий, они вместе с тем и были представителями национальности, вследствие чего становились еще одностороннее в споре. Эти были русские: Багратион, начинавший возвышаться Ермолов и другие. В это время была распространена известная шутка Ермолова, будто бы просившего государя об одной милости – производства его в немцы. Люди этой партии говорили, вспоминая Суворова, что надо не думать, не накалывать иголками карту, а драться, бить неприятеля, не впускать его в Россию и не давать унывать войску.
К третьей партии, к которой более всего имел доверия государь, принадлежали придворные делатели сделок между обоими направлениями. Люди этой партии, большей частью не военные и к которой принадлежал Аракчеев, думали и говорили, что говорят обыкновенно люди, не имеющие убеждений, но желающие казаться за таковых. Они говорили, что, без сомнения, война, особенно с таким гением, как Бонапарте (его опять называли Бонапарте), требует глубокомысленнейших соображений, глубокого знания науки, и в этом деле Пфуль гениален; но вместе с тем нельзя не признать того, что теоретики часто односторонни, и потому не надо вполне доверять им, надо прислушиваться и к тому, что говорят противники Пфуля, и к тому, что говорят люди практические, опытные в военном деле, и изо всего взять среднее. Люди этой партии настояли на том, чтобы, удержав Дрисский лагерь по плану Пфуля, изменить движения других армий. Хотя этим образом действий не достигалась ни та, ни другая цель, но людям этой партии казалось так лучше.
Четвертое направление было направление, которого самым видным представителем был великий князь, наследник цесаревич, не могший забыть своего аустерлицкого разочарования, где он, как на смотр, выехал перед гвардиею в каске и колете, рассчитывая молодецки раздавить французов, и, попав неожиданно в первую линию, насилу ушел в общем смятении. Люди этой партии имели в своих суждениях и качество и недостаток искренности. Они боялись Наполеона, видели в нем силу, в себе слабость и прямо высказывали это. Они говорили: «Ничего, кроме горя, срама и погибели, из всего этого не выйдет! Вот мы оставили Вильну, оставили Витебск, оставим и Дриссу. Одно, что нам остается умного сделать, это заключить мир, и как можно скорее, пока не выгнали нас из Петербурга!»
Воззрение это, сильно распространенное в высших сферах армии, находило себе поддержку и в Петербурге, и в канцлере Румянцеве, по другим государственным причинам стоявшем тоже за мир.
Пятые были приверженцы Барклая де Толли, не столько как человека, сколько как военного министра и главнокомандующего. Они говорили: «Какой он ни есть (всегда так начинали), но он честный, дельный человек, и лучше его нет. Дайте ему настоящую власть, потому что война не может идти успешно без единства начальствования, и он покажет то, что он может сделать, как он показал себя в Финляндии. Ежели армия наша устроена и сильна и отступила до Дриссы, не понесши никаких поражений, то мы обязаны этим только Барклаю. Ежели теперь заменят Барклая Бенигсеном, то все погибнет, потому что Бенигсен уже показал свою неспособность в 1807 году», – говорили люди этой партии.
Шестые, бенигсенисты, говорили, напротив, что все таки не было никого дельнее и опытнее Бенигсена, и, как ни вертись, все таки придешь к нему. И люди этой партии доказывали, что все наше отступление до Дриссы было постыднейшее поражение и беспрерывный ряд ошибок. «Чем больше наделают ошибок, – говорили они, – тем лучше: по крайней мере, скорее поймут, что так не может идти. А нужен не какой нибудь Барклай, а человек, как Бенигсен, который показал уже себя в 1807 м году, которому отдал справедливость сам Наполеон, и такой человек, за которым бы охотно признавали власть, – и таковой есть только один Бенигсен».