Скубишевский, Кшиштоф

Кшиштоф Ян Скубишевский Krzysztof Jan Skubiszewski<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Министр иностранных дел 3-й Республики Польша
12 сентября 1989 — 25 октября 1993
Предшественник:	Тадеуш Олешовский
Преемник:	Анджей Олешовский
Вероисповедание:	католик
Рождение:	8 октября 1926(1926-10-08) Познань, Польша
Смерть:	8 февраля 2010(2010-02-08) (83 года) Варшава, Польша
Профессия:	юрист
Награды:

Кшиштоф Ян Скубишевский (польск. Krzysztof Jan Skubiszewski , 8 октября 1926 года , Познань — 8 февраля 2010, Варшава) — польский политический и государственный деятель, юрист и учёный. Министр иностранных дел Польши в 1989 — 1993 годах.

Биография

Карьера ученого

Кшиштоф Ян Скубишевский родился 8 октября 1926 года в Познани. В 1949 году там же окончил Университет имени Адама Мицкевича. В 1957 году учился в Университете г. Нанси (Франция), в 1958 году продолжал обучение в Гарвардском университете (США). В 1961 — 1963 годах — доцент кафедры международного права в Университете имени Адама Мицкевича в Познани. В 1971 и 1979 годах преподавал в Женевском университете (Швейцария), в 1971 — 1972 годах — в Оксфордском университете (Великобритания). С 1973 года — профессор Института государства и права Польской академии наук в Варшаве. Доктор юридических наук, член-корреспондент Польской академии наук. С 1981 года — член комиссии правовых наук Польской академии наук, член общественного совета при примасе католической церкви в Польше. Был членом профсоюза «Солидарность» . Автор трудов по вопросам государства и права.

Во главе министерства иностранных дел. Смена ориентиров.

12 сентября 1989 года Кшиштоф Скубишевский был назначен министром иностранных дел в первом некоммунистическом правительстве Польши, возглавляемом Тадеушем Мазовецким. С изменением политического режима в Польше стала меняться её внешняя политика и на Скубишевского легла ответственность за переход к новым внешнеполитическим ориентирам. Временно сохраняя многолетние связи с СССР, и участвуя в деятельности Варшавского договора и Совета экономической взаимопомощи, Польша искала возможности экономического и политического союза с Западной Европой и США. Уже 24 октября 1989 года Скубишевский принимал в Варшаве министра иностранных дел СССР Эдуарда Шеварднадзе, а 26 октября — заседание комитета министров иностранных дел государств — участников Варшавского договора. Скубишевский потребовал от СССР выплатить компенсации лицам польского происхождения подвергшихся репрессиям во время правления И. В. Сталина и проживаюших на октябрь 1989 года на территории Польши (по оценке тех лет — 200000-250000 поляков). 1 ноября Польша установила дипломатические отношения с Южной Кореей, после чего КНДР разорвала дипломатические отношения с Варшавой. 7 июня 1990 года Скубишевский вместе с Войцехом Ярузельским, Тадеушем Мазовецким и Флорианом Сивицким участвовал в совещании Политического консультативного комитета государств — участников Варшавского договора в Москве. После этого Польша прекратила своё участие в этой организации, а через год Варшавский договор распался и начался постепенный вывод советских войск из Польши. Польша также покинула Совет экономической взаимопомощи.

Новая внешняя политика Польши

15 февраля 1991 года в Вишеграде на встрече Леха Валенсы, Вацлава Гавела (Чехословакия) и Йожефа Анталла (Венгрия) была подписана «Декларация о кооперации между Польской Республикой, Чехословацкой Федеративной Республикой и Венгерской Республикой на пути к Европейской интеграции». Таким образом, была создана региональная Вишеградская группа (после распада Чехословакии обозначается как «V4»), в которую вошли Венгрия, Польша и Чехословакия. В это же время укреплялись связи Польши с ведущими государствами Западной Европы. 9 апреля 1991 года был подписан Договор о дружбе и сотрудничестве между Польшей и Францией, а 17 июня 1991 года — Договор о добрососедстве и сотрудничестве между Польшей и объединенной Германией. В августе 1991 года в Веймаре (Германия) Скубишевский встретился с министрами иностранных дел Германии — Гансом Дитрихом Геншером и Франции — Роланом Дюма, после чего был создан так называемый «Веймарский треугольник» Германии, Польши и Франции. В ноябре 1991 года Польша была принята в Совет Европы. В том же 1991 году Польша начала участвовать в работе Центральноевропейской инициативы.

Отношения с СССР и Россией

В период внутреннего кризиса в СССР Скубишевский сосредоточил деятельность министерства иностранных дел на сохранении отношений с союзным центром в Москве. Он ограничил связи с противостоящими руководству СССР лидерами России и союзных республик, предоставив их другим ветвям власти и политическим партиям Польши. При этом выражалась готовность к развитию отношений с союзными республиками, имевшими с Польшей общую границу. Предложение Скубишевского в 1990 году подписать документ об основах отношений с Белоруссией не принесло результатов. Только после того, как исход борьбы стал ясен МИД Польши начал активное установление отношений с новыми восточными соседями — Украиной, Белоруссией и странами Прибалтики. Их независимость была признана де-факто уже в августе 1991 года.

После распада СССР Польша начала формировать свои отношения с Россией. 22 мая 1992 года в Москве российский президент Борис Ельцин и президент Польши Лех Валенса подписали Договор между Российской Федерацией и Республикой Польша о дружественном и добрососедском сотрудничестве. 2 октября 1992 года в Варшаве с Россией был подписан межправительственный Договор о трансграничном сотрудничестве.

На пути в единую Европу

В 1992 году Польша вступила в Совет государств Балтийского моря. В октябре того же года польский парламент ратифицировал Европейскую конвенцию о защите прав человека и основных свобод дав гражданам Польши возможность обращаться в Европейский трибунал по правам человека. 23 июня 1992 года в Варшаве был подписан Договор о добрососедстве и дружелюбном сотрудничестве между Республикой Беларусь и Республикой Польша. 3 ноября 1992 года была обнародована новая военная доктрина Польши, в которой говорилось, что Польша «не угрожает никакой стране и не имеет ни к кому территориальных претензий». Было объявлено о снятии обязательств по отношении к распущенному Варшавскому договору и о намерении добиваться вступления в НАТО. К этому времени польская армия была сокращена почти вдвое, и новая военная доктрина предполагала её отвод от западных границ страны .

В 1993 году по инициативе Вышеградской группы была создана Ассоциация свободной торговли стран Центральной Европы. В сентябре 1993 года последние российские войска покинули Польшу и страна получила все возможности для интеграции в объединенную Европу. Вывод российской армии стал последним крупным событием за время нахождения Скубишевского на посту министра иностранных дел.

Отставка и новая роль в международных делах

Кшиштоф Скубишевский сохранял пост министра иностранных дел в правительствах Яна Кшиштофа Белецкого (с 4 января 1991 года), Яна Ольшевского (с 6 декабря 1991 года), Вальдемара Павляка (с 5 июня 1992 года) и Ханны Сухоцкой (с 10 июля 1992 года) 18 октября 1993 года кабинет Ханны Сухоцкой ушел в отставку. 25 октября, после сформирования нового правительства, Кшиштоф Скубишевский покинул пост министра иностранных дел Польши.

C 4 декабря 1993 года Кшиштоф Скубишевский являлся одним из трех арбитров Ирано-американского международного трибунала в Гааге (Нидерланды), а с 16 февраля 1994 года — его председателем.

Кшиштофа Скубишевского называли «отцом современной внешней политики Польши» и «аристократом в мире дипломатов».

Последние годы

В 2002 году Кшиштоф Скубишевский стал членом Папской академии общественных наук и почётным доктором Университета кардинала Стефана Вышинского в Варшаве Он продолжил свою деятельность в качестве председателя Ирано-американского трибунала.

Кшиштоф Скубишевский скончался утром 8 февраля 2010 года в Варшаве в возрасте 83 лет. О причинах его смерти сообщать не стали. Его похоронили 18 февраля 2010 года в Пантеоне при храме Божественного Провидения в Варшаве, где похоронены великие поляки. Отпевание, которое вёл митрополит Варшавский архиепископ Казимеж Ныч, прошло в храме Святого Иоанна Крестителя. В нём участвовали примас Польши кардинал Юзеф Глемп, апостольский нунций Юзеф Ковальчик и другие иерархи католической церкви. На прощальной церемонии министр Станислав Стасяк зачитал письмо президента страны Леха Качиньского, а от имени премьер-министра Дональда Туска выступил министр Владислав Бартошевский. Присутствовали маршал сейма Бронислав Коморовский и бывший премьер-министр Тадеуш Мазовецкий.

Кшиштоф Скубишевский был погребён в Пантеоне великих поляков строящегося Храма Провидения Божия в Варшаве рядом с могилами Яна Твардовского и Здзислава Пешковского

Награды

• Орден Белого орла (1999 год).
• Почётный знак МИД Польши «Bene Merito» (2009 год)

Литература

• Кто есть кто в мировой политике / Редкол.: Кравченко Л. П. (отв.ред.) и др. — М.: Политиздат, 1990 — С. 412—413
• Международный ежегодник: политика и экономика. Вып. 1990 г./АН СССР, Ин-т международной экономики и междунар. отношений; Гл.ред. О. Н. Быков. — М.: Политиздат, 1990. — С.230, 405, 406.
• Снайдер Тімоті Перетворення націй. Польща, Україна, Литва, Білорусь 1569 - 1999. - К.: ДУХ І ЛІТЕРА, 2012. - 464 с.

Ссылки

• www.polsha.ru/wnesz_polit.html

Отрывок, характеризующий Скубишевский, Кшиштоф

– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.


Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.


Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».