Зенович, Криштоф Юрьевич

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Кшиштоф Юрьевич Зенович»)
Перейти к: навигация, поиск
Криштоф Юрьевич Зенович
польск. Krzysztof Zenowicz

<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr><tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Герб Деспот</td></tr>

Воевода берестейский
1588 — 1614
Предшественник: Ян Кишка
Преемник: Ян Остафий Тышкевич-Лохойский
Каштелян берестейский
1585 — 1588
Предшественник: Богдан Павлович Сапега
Преемник: Ипатий Поцей
 
Рождение: около 1540 года
Смерть: 1614(1614)
Род: Зеновичи
Отец: Юрий Николаевич Зенович
Супруга: Теодора (Федора) Волович
Дети: Николай Богуслав, Софья

Кри́штоф Ю́рьевич Зено́вич, встречаются варианты имени Христофор, а также Крыштоф Зеновъевич[1] (польск. Krzysztof Zenowicz, около 15401614) — государственный деятель Великого княжества Литовского из рода Зеновичей герба «Деспот», сын Юрия Николаевича Зеновича, кальвинист. Занимал посты старосты чечерского и пропойского в 15771590 годах, каштеляна в 15851588 годах и воеводы брестского с 1588 года.

В период третьего польского бескоролевья принадлежал к фракции Остафия Воловича, сторонника правовых отношений с Польшей и кандидатуры Сигизмунда Ваза. В 1588 году участвовал в переговорах в Бендзине и Бытоме об отречении эрцгерцога Максимилиана от притязаний на польский трон. В 1599 году Криштоф Зенович был среди подписавших в Вильно акт о конфедерации православной и протестантской знати в борьбе с Брестской унией, Контрреформацией и экспансией католицизма.

Получил образование в университете Цюриха, занимался просветительской деятельностью. В 1590 году построил в Сморгони бумажную мельницу («паперню»), на которой производили бумагу с водяным знаком в виде герба рода Зеновичей — «Деспот». В 16061612 годах на его средства в Сморгони был построен каменный кальвинистский собор.

При сморгонском храме Криштоф Зенович открыл кальвинистскую школу, куда пригласил «сведущих бакалавров свободных наук … для упражнения деточек, о которых должно серьёзно заботиться и воспитывать». Собрал большую библиотеку, о которой в завещании писал: «…библиотеку, которую мне при жизни удалось собрать, оставляю тебе, сын мой любезный и твоим потомкам, как величайшую драгоценность. Прошу тебя не разбрасывать её, а даст Бог и увеличивать. Всегда держать в одном месте, в Сморгонях … при церкви».

Криштофом Зеновичем был написан трактат на польском языке «Трагедия, или Начало значительного упадка в доме Княжества Литовского», в котором он описал распри между виленским воеводой Христофором «Перуном» Радзивиллом и виленским каштеляном Иеронимом Ходкевичем за наследство рода Олельковичей, едва не приведшие в 1600 году к гражданской войне в Великом княжестве Литовском.

Был женат на Теодоре (Федоре) Волович, имел сына Николая Богуслава и дочь Софью.

Напишите отзыв о статье "Зенович, Криштоф Юрьевич"



Литература

  • Насевіч В. Л. Зяновічы (белор.) // Беларуская энцыклапедыя: У 18 т / Рэдкал.: Г.П.Пашкоў і інш.. — Мн.: БелЭн, 1998. — Т. 7: Застаўка — Кантата. — С. 134. — ISBN 985-11-0130-3.
  • Чагадаева С.М. Смаргонь і яе уладары (белор.) // Памяць: Гісторыка-дакументальная хроніка Смаргонскага раёна / Рэдкал.: Г.П.Пашкоў і інш.. — Мінск: БелЭн, 2004. — С. 55.

Примечания

  1. Пташицкий С. Л. [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Polen/XVI/1580-1600/Juri_Zenovic/text2.htm Завещание Юрия Деспота Зеновича] // Русская старина. — 1878. — № 7., [books.google.ru/books?id=LvIqAQAAIAAJ&q=Зенович+Криштоф&dq=Зенович+Криштоф&hl=ru&ei=YhofTpSNC9G98gO7v_DSAw&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=1&sqi=2&ved=0CCkQ6AEwAA Lithuanian Metrica. Egidijus Banionis, Lietuvos Istories institutas] / Mokslo ir enciklopedijų lejdykla. — Lietuvos Mokslų akademija, 2001.

Отрывок, характеризующий Зенович, Криштоф Юрьевич

– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…