Кызгарин, Букен

Кызгарин Букен
Дата рождения:	5 июня 1941(1941-06-05) (82 года)
Место рождения:	село Зеленая роща, Краснокутский район, Павлодарская область, Казахская ССР
Гражданство:	СССР СССР → Казахстан Казахстан
Награды и премии:

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Внешние изображения
	[auylym.narod.ru/buken.jpg Фотография]
	[arhiv.pavlodar.gov.kz/orgs/1/images/news/672/kizgarin.jpg Цветная фотография]

Букен Кызгарин (Бокен Кизгарин, род. 1941) — советский работник сельского хозяйства (овцевод), Герой Социалистического Труда.

Прошел трудовой путь от рядового чабана до председателя исполкома Олентинского сельского Совета народных депутатов; заслуженный работник сельского хозяйства Казахской ССР (1970). Был участником ВДНХ СССР и Всесоюзного слёта молодых чабанов (1967).

Биография

Родился 5 июня 1941 года в селе Зеленая роща Краснокутского района (ныне Актогайского) Павлодарской области в семье чабана.

Его родители — Акильшиновы Кулянда и Кызгар — более пятнадцати лет проработали чабанами во втором отделении совхоза «Аккольский» Краснокутского района Павлодарской области, а сам Букен с ранних лет помогал им.

Окончив семилетнюю школу — в 1956 году поступил на курсы трактористов. Освоив профессию тракториста, стал трудиться в родном совхозе «Аккольский».

С 1960 по 1979 годы работал старшим чабаном во втором отделении совхоза «Аккольский». В 1975 году закончил Аккольскую среднюю школу рабочей молодежи.

Член КПСС. Как коммунист и передовик производства, Кызгарин был направлен в 1979 году на учебу в Алма-Атинскую высшую партийную школу, которую он успешно заканчил в 1983 году.

В августе 1983 года Букена Кызгарина назначили председателем исполкома Олентинского сельского Совета народных депутатов; с 1991 по 1998 годы он был председателем профкома совхоза «Олентинский».

С 2001 года Кызгарин проживает в Экибастузе. В настоящее время находится на заслуженном отдыхе, принимает активное участие в общественной жизни города Экибастуза.

В 2011 году отмечалось 70 лет со дня его рождения.

Награды и звания

• Указом Президиума Верховного Совета СССР от 6 сентября 1973 года Кызгарин Букен удостоен высокого звания Героя Социалистического Труда с вручением ордена Ленина и Золотой звезды «Серп и молот».
• Награждён орденами Ленина (1973), Трудового Красного Знамени (1971), «Знак Почета» (1966), в 1957 году награждён медалью «За освоение целинных земель», в 1970 году — медалью «За доблестный труд в ознаменование 100-летия со дня рождения В. И. Ленина», в 1987 году — медалью «Ветеран труда»; за активное участие в развитии общественного овцеводства награждён множеством Почетных грамот. Также имеет награды Казахстана.
• В 1968 году имя Букена Кызгарина занесено в Золотую книгу почета республики.
• 30 апреля 1975 года был награждён знаком «Ударник девятой пятилетки».
• Награждён Главным комитетом ВДНХ СССР пятью медалями разных достоинств и несколькими грамотами.
• В 2004 году награждён медалью к 50-летию освоения целины.

Интересные факты

• Документы Букена Кызгарина вошли в созданную в Государственном архиве Павлодарской области Коллекцию дел и документов Героев Социалистического Труда.
• Также в архивах хранятся очерк о Кызгарине и его фотография.

Ссылки

• [arhiv.pavlodar.gov.kz/index.php?show=41&lang=1&artID=672 Архивная служба Павлодарской области :: «Государственный архив города Экибастуза»]
• [rudocs.exdat.com/download/docs-10948/10948.doc Фонды личного происхождения, семейные фонды — Государственном архиве Павлодарской области]
• [auylym.narod.ru/photoalbumkyzgarin.html Герой Труда Кызгарин Букен]

Отрывок, характеризующий Кызгарин, Букен

Во время одного из таких перерывов Кутузов тяжело вздохнул, как бы сбираясь говорить. Все оглянулись на него.
– Eh bien, messieurs! Je vois que c'est moi qui payerai les pots casses, [Итак, господа, стало быть, мне платить за перебитые горшки,] – сказал он. И, медленно приподнявшись, он подошел к столу. – Господа, я слышал ваши мнения. Некоторые будут несогласны со мной. Но я (он остановился) властью, врученной мне моим государем и отечеством, я – приказываю отступление.
Вслед за этим генералы стали расходиться с той же торжественной и молчаливой осторожностью, с которой расходятся после похорон.
Некоторые из генералов негромким голосом, совсем в другом диапазоне, чем когда они говорили на совете, передали кое что главнокомандующему.
Малаша, которую уже давно ждали ужинать, осторожно спустилась задом с полатей, цепляясь босыми ножонками за уступы печки, и, замешавшись между ног генералов, шмыгнула в дверь.
Отпустив генералов, Кутузов долго сидел, облокотившись на стол, и думал все о том же страшном вопросе: «Когда же, когда же наконец решилось то, что оставлена Москва? Когда было сделано то, что решило вопрос, и кто виноват в этом?»
– Этого, этого я не ждал, – сказал он вошедшему к нему, уже поздно ночью, адъютанту Шнейдеру, – этого я не ждал! Этого я не думал!
– Вам надо отдохнуть, ваша светлость, – сказал Шнейдер.
– Да нет же! Будут же они лошадиное мясо жрать, как турки, – не отвечая, прокричал Кутузов, ударяя пухлым кулаком по столу, – будут и они, только бы…


В противоположность Кутузову, в то же время, в событии еще более важнейшем, чем отступление армии без боя, в оставлении Москвы и сожжении ее, Растопчин, представляющийся нам руководителем этого события, действовал совершенно иначе.
Событие это – оставление Москвы и сожжение ее – было так же неизбежно, как и отступление войск без боя за Москву после Бородинского сражения.
Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.
Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.
Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.
«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.
Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором нисал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться, и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество. Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожженной (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа. Та барыня, которая еще в июне месяце с своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга, и со страхом, чтобы ее не остановили по приказанию графа Растопчина, делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию. Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда не годное оружие пьяному сброду, то поднимал образа, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на ста тридцати шести подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял в городе г жу Обер Шальме, составлявшую центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтобы отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по французски стихи о своем участии в этом деле, – этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что то сделать сам, удивить кого то, что то совершить патриотически геройское и, как мальчик, резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своей маленькой рукой то поощрять, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока.