Кызыласкер (Северо-Казахстанская область)

Село Кызыласкер каз. Кызыласкер Страна КазахстанКазахстан Область Северо-Казахстанская областьСеверо-Казахстанская область Сельский район Мамлютский Сельский округ Кызыласкерский Координаты 54°25′35″ с. ш. 67°48′06″ в. д.54.426316° с. ш. 67.801641° в. д. / 54.426316; 67.801641    Население ▼481 человек (2009) Часовой пояс UTC+6 Телефонный код +7 71541 Почтовый индекс 150907 Автомобильный код 15 (ранее O, T) Код КАТО 595241100

География

Находится в 90-ти километрах от районного центра. Село расположено около озере Суатколь.

Население

В 1999 году население села составляло 560 человек (295 мужчин и 265 женщин). По данным переписи 2009 года, в селе проживало 481 человек (240 мужчин и 241 женщин).

История

История  с. Кызыласкер

Для организации зерно совхоза в 1930 году был выявлен свободный от трудопользования земельный фонд и свёрстан в массив под названием Кзыл-Аскерского. В его состав вошли земли населенных пунктов: Аимжан, Баян, Жапай, Жарке, Андагул, Оседлое, Романовка, Зюрюп, Остовчан, Муромск. Совхоз Кзыласкерский вошел в состав Ленинского района 17 декабря 1930 года. (Постановление ЦИК и СНК Каз ССР от 17 декабря 1930 года.)

К концу 1931 года из этого массива и был создан совхоз зернового и овцеводческого направления. Первое время развивалось в основном животноводство – разводили овец. Большие территории позволяли содержать многочисленные отары овец.

26 октября 1934 года при совхозе Кзыл-Аскерский Ленинского района Карагандинской  области образован Кзыласкерский сельский совет (Решение Карагандинского облисполкома № 47-16 от 26 октября 1934 года.)

На 1 декабря 1934 года в совхозе имелось: лошадей – 610 голов, волов – 30 голов, сенокосилок – 266 шт., двухлепетный плуг – 1, молотилок – 2, бороны – 1, конные грабли – 60, соломорезок – 5, чабанных домиков – 4, жилых домов (купленных) – 27.

К 1934 году значительно возрос тракторный парк  и в г. Петропавловске были открыты курсы трактористов.

Для уборки зерновых культур стали использовать комбайны «Коммунар». В принципе, они не отличались от комбайнов «Сталинец-6», у последних жатки были пошире, немного шире и молотилки. В результате чего их производительность была больше. Последний «Коммунар» был списан в 1953 году. Отвоз зерна от комбайнов в основном производился на конной тяге. Доставка зерна на элеватор и подвоз горючего осуществлялся также, с ближайшей железнодорожной станции Петухово, которая находилась, как и сейчас, на территории Российской Федерации.

Первым трактористом был Афанасий Митрофанович Клещев, окончивший курсы трактористов в Башкирии, прицепщиком, а потом и сменщиком, после окончания тех же курсов был Леонтий Андреевич Сотниченко.

На основании постановления президиума Каз ЦИКа от 9 января 1935 года и в связи с выделением из Ленинского района нового Приишимского района Кзыласкерский сельский совет 10 января 1935 года был передан в состав Приишимского района. (Решение Карагандинского облисполкома №7-12 от 10 января 1935 года.)

29 июля 1936 года в связи с разделением Карагандинской области на две области Северо-Казахстанскую и Карагандинскую, совхоз Кзыл-Аскерский и Кзыласкерский сельский совет в составе Приишимского района, вошли в Северо-Казахстанскую область. (Постановление ВЦИК СССР от 29 июля 1936 года.)

1 июля 1937 года Кзыласкерский земфонд был признан непригодным для организации зерносовхоза, поэтому совхоз был реорганизован в овцесовхоз, получивший официальное название «Овцевод-4». При этом был выделен Юго-Западный массив в отдельный совхоз, получивший название «Приишимский» с центром «Повозочное». Часть земель возвращена населению. В то же время при ликвидации молочно-мясного совхоза Сталинский (Становской) был передан в состав Кзыласкерского совхоза, Байкатал  в последующее время перенесен на место Озерное.

В Кзыласкерский совхоз вошли: Центральная усадьба, Зюрюп-ферма №1, Андагул, Кондыкты, Оседлое-ферма №2, Раковский, Байкатал-ферма №3, Романовка-ферма №4. Общая площадь – 60942 га., пашни – 31040 га., сенокоса – 757 га., пастбища – 17198 га., леса – 1411 га., кустарника – 720 га., болота – 80 га., озера – 6428 га.

Директора совхоза:

1.  Тарасов

2.  Ремнев

3.  Тасымов

4.  Чистов

5.  Ильин

6.  Съязин

7.  Ульянов Василий Дмитриевич (1934-1938 гг.)

8.  Жапалов

9.  Кутурга

10.  Дмитриев Николай

11.  Глушков Николай Егорович

12.  Тасбулатов Шаймерден

13.  Жампеисов Омур

14.  Марков Семен Никифорович

15.  Даулатов Андрей Даулатович

16.  Киселев

17.  Коспанов Мукаш Коспанович

18.  Говоров Петр Николаевич

19.  Кеженев Сабит Сыздыкович

20.  Загерт Василий Рудольфович

21.  Кащеев Юрий Прокопьевич

22.  Никонов Игорь Александрович

23.  Сюникаев Хасиб Абдулович

24.  Габбасов

25.  Андриянов Виктор Ефимович

Одним из первых директоров Кзыл-Аскерского совхоза является Ульянов Василий Дмитриевич, 1888 года рождения, член РСДРП (б) с 1915 года, участник революции и гражданской войны, служил в конной армии под командованием С.М.Буденного.

В 1930 году Буденный был в станице Веселовской  на Кубани в гостях у Ульянова.

В 1933 году Василий Дмитриевич направлен на работу в Казахстан.

С 1934 по 1938 год работал директором совхоза Кзыл-Аскерский.

В 1938 году Ульянов переведен в г. Петропавловск в трест совхозов, инспектором.

В 1939 году по сфабрикованному делу репрессирован, приговорен к 25 годам.

В 1961 году реабилитирован, документы о реабилитации подписаны генеральным прокурором СССР Руденко.

Из большой семьи Ульяновых в живых осталось трое – жена, сыновья Владимир Васильевич, директор стройтреста в г. Красноярске и Юрий Васильевич, проживающий в Кзыл-Аскере с 1937 по 1972 гг., сейчас проживает в г. Челябинске.

Народное образование и культура на селе

В 1934 году началось строительство. Одним из первых построен был клуб (1934 г.). В клубе размещалась изба-читальня (1935 г.). В избе-читальне находилось около 30-40 книг, газет, брошюр. На стенах висели плакаты, посреди комнаты находился деревянный, длинный стол,покрытый красным сатином. Освещала одна лампочка. Читателей было мало, потому что население было малограмотное. Политрук Оконенко Михаил проводил беседы, громкие читки.

Первая начальная школа образовалась в 1933 году, заведующая школой была Фролова О.А., школа находилась в земляном бараке, вскоре было построено новое типовое, деревянное здание, состоящее из 4 комнат, учительской, раздевалки и большого коридора, который использовался как спортивный зал.

С 1947 года по 1978 год директором школы, а потом завучем в 1979 году был назначен Лукомский Николай Егорович, который родился в декабре 1925 года. Окончил 7 классов в Кзыл-Аскерской школе, далее учился в Покровке на агронома. В 1944 году окончил в Алма-Ате военное училище. Был направлен на фронт. В одном из первых боев потерял ногу, находился в госпитале, после госпиталя вернулся в Кзыл-Аскер, работать агрономом не смог, не было протеза, да и сил. В 1947 году по рекомендации учителя Головахи Варвары Никитичны его принимают на работу в школу – учителем географии. Директор школы была Татьяна Петровна Телевная. Зарекомендовав себя с хорошей стороны, его назначают в 1948 году директором школы. в 1948 году заочно поступает в пед.училище, после окончания поступает в Петропавловский учительский институт. После его окончания поступает в Петропавловский педагогический институт по специальности – географ. При содействии Николая Егоровича  в 1965 году Кзыласкерской школе присвоили имя Героя Советского Союза В.М.Скачкова. (Совет Министров Каз ССР

Постановлениеот 16 марта 1965 года, Алма-Ата, Дом Правительства №223

«О присвоении имени Героя Советского Союза В.М.Скачкова Кзыласкерской  средней школе Мамлютского района, Северо-Казахстанской области»)

Так же Совет Министров одобрил предложение «О присвоении имени Героя Советского Союза В.М.Скачкова пионерской дружине Кзыласкерской средней школы Мамлютского района, Северо-Казахстанской области».

В 1975 году построили новую типовую школу на 465 мест. Директорами школы были: Сероглазов А., Шинчуковский, Гардер А.А., Бодрова И.Н., Клещева Л.В., Шамшуменова Г.Б., Садриева Б.Т., Ташмагамбетов М.И., Прелгаускас Д.К. которые в тяжелые годы перестройки сумели сохранить и содержать школу.

Здравоохранение

В 1936 году появилась в Кзыласкере первая больница, врач - Калядич Александр Федорович. В этот год была организована лечебница на соленом озере, где лечили от туберкулеза, ревматизма.

Сельское хозяйство

В связи с образованием совхоза уровень жизни населения значительно стал возрастать. В совхозе стали появляться трактора, комбайны, это облегчило жизнь людей.

Первым трактористом был Афанасий Митрофанович Клещев. В 1939 году стала поступать техника – первые трактора-колесники, что позволило приступить к посеву на больших площадях, в основном пшеницы на товарное зерно, и овса для лошадей.

Технология производства зерна в ту пору была очень тяжелой, такая же, как и до революции. Хлеб косили, связывали  снопы и снопами вывозили с поля, то есть существовала раздельная уборка.

Появление комбайнов отменило эту технологию. Скашивание и обмолот производился одновременно. Трактора и комбайны вообще не имели никаких кабин. Механизатор полностью испытывал на себе все климатические невзгоды: и дождь, и снег, и холод. Особенно поздней осенью и зимой. На колеснике даже сиденье было металлическое. Летом садишься как на раскаленную сковороду, зимой наоборот. На комбайне особенно при движении против ветра, вся пыль летела в глаза.

Тракторный парк начал меняться, перед войной появились первые ЧТЗ, мощные гусеничные машины производства Челябинского тракторного завода. Созданы они были как тягачи высокой проходимости для буксировки тяжелых орудий большой мощности. И первые ХТЗ-НАТИ, производства Харьковского тракторного завода. Этот трактор уже имел кабину, и условия работы значительно улучшились. Перед войной появились и первые машины-полуторки, производства горьковского завода и ЗИС-5 сравнительно большой грузоподъемности.

Перед самой войной, в связи с ее угрозой началась подготовка механизаторов из числа женщин. До войны стали механизаторами Александра Никифоровна Дадыкина, Анна Петровна Клещева – в начале штурвальные у Клещева А.М., а в связи с его призывом в действующую армию стали работать самостоятельно.

В годы войны шоферами, трактористами работали Ахременко Прасковья, Тупикина Елизавета, Раковская Екатерина, которые заменили ушедших на фронт мужчин.

11 лет прошло с тех пор, как образовался наш совхоз, но вот 22 июня 1941 года началась Великая Отечественная война. На фронт из Кзыласкерского  совхоза призывались и наши земляки.

В годы Войны

В боях за Родину кзыласкерцы отличились уже в боях за Хасан. Так комсорг совхоза Павел Ткаченко был награжден орденом Красной звезды. В боях с белофинами погиб Ахременко Матвей Тарасович из первого выпуска Кзыласкерской школы 1937 года.

Это были первые награжденные и первые погибшие.

Но с началом Великой Отечественной войны их количество резко возросло.

Начало положили похоронки пришедшие с границы. 22 июня первый и последний бой принял Скачков Иван Михайлович, в первом же бою он был тяжело ранен, в результате попал в плен, где и погиб. Об этом было не принято говорить. Брат героя Советского Союза и вдруг – плен!

Довольно большая группа участников Великой Отечественной войны испытывала эту участь. Часть из них вернулись домой, это Зюдин Георгий, Кимля Андрей Иванович, Тарадоля Пантелей Родионович в их числе Сотниченко Леонтий, ему после нескольких попыток удалось сбежать и вновь вернуться на фронт. Это один из трех кзыласкерцев получивших два ордена славы 3 и 2 степени. После войны он вернулся домой и вновь стал работать механизатором. Был награжден трудовыми медалями и орденами, в том числе и орденом Ленина.

Но многие из тех, кто попал в плен либо погибли в концлагерях вермахта или ГУЛАГа и судьба их неизвестна даже родственникам.

Вот один пример рассказанный  ветераном Леонтием Сотниченко. Он был призван одновременно с Лукомским Ефимом. Он вспоминает, что во время следования воинского эшелона на фронт солдат-узбек с ножом набросился на Лукомского, но тот работал в совхозе кузнецом и результат для узбека оказался плачевным. Лукомский задушил его. В результате он был снят с эшелона и дальнейшая судьба его неизвестна. Скорее всего, штрафбат.

Из призванных в июле-августе-сентябре 1941 года вернулись единицы, а из призванных в октябре 1941  не вернулся ни один.

Клещев Афанасий Митрофанович был призван 18 октября 1941 года. За два месяца пришло два письма. В обоих было сказано: не писал, были в окружении; не писал, были в окружении…

Если сопоставить с историей войны, становится ясным, что его группа попала в окружение под Москвой период немецкой операции «Тайфун». Именно в этот период по словам Г.К.Жукова не существовало фронта и свежими частями из Сибири «штопали» фронт. Поэтому свежие воинские части не успевали создать крепкий фронт и очень часто не получив приказа на отход оказывались в окружении. Снова вступали в бой, и вновь оказывались в кольце. Нормальный фронт был создан только в середине ноября. Когда удалось сплошной фронт. Поэтому однополчане оказались в совершенно разных частях. Часть погибла, часть попала в плен. И не один из них не вернулся с фронта.

Именно в этот период кзыласкерцы получили наибольшее количество извещений – пропал без вести, лишь немногие семьи получили похоронки.

Воины кзыласкерцы были на всех фронтах от Мурманска до Кавказа, воинские звания от рядового до подполковника представляли все роды войск: пехота, кавалерия, артиллерия, морфлот, авиация, танковые войска.

В боях за Сталинград отличились Забродин Гурей Павлович, Жиряков Геннадий, Головаха Василий Никитич. За освобождение Севастополя – Тасбулатов Елемес, в битве за Днепр – Толмачев Яков Иванович. В боях в Прибалтике погиб Герой Советского Союза Виктор Михайлович Скачков. Шесть кзыласкерцев стали кавалерами ордена Славы, это Полянский Савелий Петрович, Увалиев Сапар Мусабаевич, Ульянов Юрий Васильевич. Сотниченко Леонтий Андреевич награжден Орденами Славы 3 и 2 степени. Головаха Василий Никитич медалью «За отвагу», орденом «Красной Звезды», Орденом «Славы 3 степени» и посмертно орденом «Славы 2 степени».

Пример боевой доблести произошел под Харьковым, где воевал наш земляк - кзыласкерец Петренко Андрей Евлампьевич. Взвод лейтенанта Шаронина в одном бою уничтожил 70 боевых машин врага, наш земляк Петренко был снайпером и погиб за сутки до боя. Всему взводу было присвоено звание героя Советского Союза. (Записано со слов Клещева Владимира Афанасьевича).

В литературе о Великой Отечественной войне этот взвод получил название героя – Шароницина. Но Петренко А.Е. Героя не присвоили, потому что он отдал жизнь за родину чуть раньше, чем произошел бой взвода, ровно за сутки до того.

Большая группа участников войны-кзыласкерцев стала кадровыми офицерами, это: Ткаченко Сергей Анисимович, Придворный Николай, Молчанов Михаил Никонович – первые выпускники школы (1937 г.), которые после войны дослужились до получения воинских званий – полковник.

Ряд кзыласкерцев в войну были офицерами, затем оставили по тем или иным причинам армию, это: Запорожец Михаил Филиппович – управляющий в с. Кзыласкер, Дмитриенко Григорий – бригадир в с. Кзыласкер,  Лукомский Николай Егорович – директор ср.школы.

Участник войны Тюльпин Ефим был награжден орденом, медалями. Но когда пришел с войны, совершил убийство женщины по неосторожности, за что отсидел полгода, затем был амнистирован. Но в качестве дополнительного наказания был лишен всех воинских наград, в том числе и ордена.

Вспоминая о ранних подвигах кзыласкерцев, о фронтовиках трудно удержаться, чтобы не рассказать о герое Советского Союза Скачкове Викторе Михайловиче.

Скачков Виктор Михайлович родился 18 января 1923 года в с. Давыдовка Половинского района Курганской области. Он был пятым ребенком в семье крестьянина, в которой было 6 человек детей и которая рано лишилась отца.

Во время образования сельских советов отец был первым председателем Давыдовского сельсовета. В гражданскую войну, когда банда белогвардейцев проходила через село, он был схвачен ею и подвержен тяжелым пыткам и допросам о том, где скрываются красные партизаны.

За то, что отец не выдал партизан и за то, что он сам был председателем сельсовета, банда приговорила его к расстрелу, но перед смертью дала ему 3 часа сроку на прощание с семьей. В этот день белогвардейцы были выметены красными солдатами из села,  и отец был освобожден. Вскоре после этого Скачков Михаил заболел неизлечимой в то время болезнью пороком сердца и умер в 1928 году.

В детстве Виктор был живым и любознательным мальчиком. Благодаря тому, что старшие его братья и сестры учились в школе, он уже в пять лет хорошо читал. Мать была единственной грамотной женщиной в селе, поэтому она была в близких отношениях с сельской учительницей, которая любила семью Скачковых и особенно маленького Виктора.

Когда ребенку исполнилось шесть лет учительница взяла его в школу в 1929 году.

Учился он очень хорошо и в 1933 году Виктор заканчивает 5 классов Давыдовской школы.

Мать работала почтовым агентом в Давыдовском отделении связи. В одинадцать лет Виктор проявил себя находчивым и смышленым мальчиком. Однажды он приходит на работу к матери, которая с удивлением рассматривает на нем новый ладно сделанный полушубок и валенки. «Витя чьи у тебя валенки и полушубок» – спрашивает она. «Это я, мама, из папкиных валенок сделал себе валенки и из папкиной шубы сшил себе шубейку.» Мать конечно отругала его за это, но часто вспоминала о том, как в свои небольшие годы сумел выполнить эту работу.

В 1934 году семья Скачковых переехала на жительство в Северный Казахстан в совхоз Кзыласкерский Приишимского района.

В 1935 году Виктор пошел учиться в шестой класс, а в 1936 году – в седьмой.

В это время он был затейником и организатором различных кружков в школе. Жили на ферме №2, а он учился в центральной усадьбе этого совхоза. Жители фермы любили Виктора за то, что он каждый выходной день приходя  на ферму, устраивал для них концерты силами школы и учащейся молодежи, выпускал сатирические листки на передовых работников фермы.

В 1937 году он продолжает учиться в восьмом классе Петровской средней школы, что в 12 км от фермы №2. По окончании восьмого класса он поступает учиться в Магнитогорский индустриальный техникум, проучась 1 год, он бросает учебу из-за того, что семья не имеет возможности помочь ему материально. Он начинает свою трудовую деятельность в с. Боголюбово Приишимского района в качестве учителя.

В 1940 году по собственной просьбе его переводят в Кзыласкерскую школу учителем. В Кзыласкерской школе он вел четвертый класс, пятый. Седьмым классам преподавал черчение и рисование, в седьмом химию.

В коллективе педагогов Виктор Скачков пользовался большим авторитетом, был хорошим и отзывчивым товарищем.

В ноябре 1940 года призывалась на службу молодежь 1921 года рождения, и он вместе со старшим братом добровольно ушел в ряды Красной армии. Дальнейшая его жизнь описана в статье «Страницы боевой жизни», напечатанной во фронтовой газете «Вперед» за 2 декабря 1944 года.

«В трудные годы Отечественной войны он подбадривал своими письмами мать, которая плакала о пропавшем без вести старшем сыне, который как позднее выяснилось, с самого начала войны попав в окружение, партизанил в Брянских лесах. Имел несколько наград за боевые операции в тылу врага, но погиб незадолго до окончания войны, при соединении партизанских отрядов с воинами Красной Армии (по рассказу Ивана Курбатова, жители села Михайловка, его сослуживца).

«Очень часто мы получали от Виктора его интересные, содержательные письма, в которых он описывал о своей боевой жизни, вселял в нас дух уверенности и бодрости.

Нередко мы получали вырезки из газет, где описывались его храбрые подвиги в бою, а так же умелое его вождение гусеничной машины» (из воспоминаний сестры Галины Скачковой)

«Ко мне, его младшей сестре, он питал самые хорошие нежные чувства. Он помогал мне учиться, в тяжелые годы войны высылал свое офицерское жалованье. «Только учись, Галя» – писал он. А во время школьных каникул, когда мы ученики совместно с классными руководителями работали на уборке совхозных полей, он мне писал: «Работай Галя так, чтобы бригадир подобно учителю сказал «отлично».

В первых числах января 1945 года мы получили извещение о его смерти, а вслед за ним многочисленную корреспонденцию, писали товарищи по танковому училищу, экипаж танка, который он водил, командир части и товарищи этой

части. Такова короткая, но большая жизнь Виктора (из воспоминаний матери и сестры Луневой Г.М. /Скачковой Г.М./)

Из книги «Страницы боевой жизни» (гвардии младший техник лейтенант Виктор Скачков) 

«В детстве у меня было желание стать: то художником, то писателем, то вдруг летчиком.

Однажды в клубе я зашел в комнату Осоавиахима. На стене в виде барельефа в разрезе я увидел танк вместе с его экипажем. И тогда про себя я твердо решил стать танкистом.

В 1940 году, когда призывали молодежь 1920-1921 годов, я добровольно ушел вместе со старшим, родным братом в Красную Армию. Мне уже было тогда 17 лет.

Но как попасть в танковую часть? Все мысли были поглощены этим. На призывной комиссии я сказал, что хочу быть танкистом. Моя просьба была удовлетворена.

Соколка – один из городков Западной Белоруссии. Здесь началась моя служба в Красной Армии. С жадностью поглощал военные знания. И вот – радостный день. Нас повели в танковый парк. Впервые селя за рычаги «Т-2м». Я чувствовал себя самым счастливым человеком на свете.

Грянула война.. Подлый враг – немец внезапно напал на нас. В пять часов утра 22 июня 1941 года старые механики-водители выводили машины из парка. Я просился в бой, меня не пустили.

…Горький путь отступления. С боями шли на восток, уже в то время, нанося немцам большие потери. С автоматом в руках я не расставался с мыслью стать танкистом. Меня ранило в руку, в ногу, но я не уходил с поля боя. Раны зарастали на ходу. Второго сентября 1941 года меня снова ранило в ногу, я был отправлен в госпиталь. После лечения мне удалось попасть на курсы механиков-водителей в г. Челябинск, а затем на усовершенствование знаний  меня направили в первое Ульяновское, ныне гвардейское дважды Краснознаменное ордена «Красной звезды» танковое училище имени В.И.Ленина. Я закончил его с отличием.

И вот мы друзья по училищу я, Петр Капустин, Виктор Оськин, Алексей Филатов едим на завод получать танки. Двое суток, не уходя с завода, мы тщательно проверяли  их готовность к поездке на фронт.

В поезде мы встретились с бывалыми танкистами. Всю дорогу беседовали с ними, расспрашивали, как они добивались живучести танков в прошлых боях. Откровенно говоря, нам не верилось, что у некоторых из них машины зимой отходили сверх нормы по 200 и более моточасов.

Мне помнятся простые слова уже тогда танкиста – Владимира Куринного: «Не веришь? Вот посмотришь, и вы по столько отходите, если захотите.»

Предстоял 300 километровый марш. Как пройти его и сохранить машину к бою? Нас собрал командир, рассказал обстановку. Представитель танкостроительного завода коротко и ясно объяснил, по каким причинам выходят из строя моторы и как уберечь их от этого.

Срок прибытия в исходный район был очень опасным. Внимательно прислушивался я к работе мотора. Через каждые полтора-два часа движения, промывали воздухоочистители, смазывали все агрегаты и механизмы танка. Столько трудностей было.

Когда нам ночью предоставляли  время на отдых, мы, жертвуя им, сначала промывали воздухоочистители, а потом если оставалось время со спокойной душой за машину, засыпали как убитые.

Однажды, мне показалось, что мотор моей машины плохо тянет, не развивает обороты при полной нагрузке. Я обратился к представителю завода. Он меня выслушал и сказал: «Дорогой! Поверь мне, что твой дружок еще не обкатался.» «Да как же не обкатался?» - возразил я, если он уже отработал более 60 моточасов. – Вполне согласен, - сказал он, - и все же я говорю правду. Только ты старайся не перегружать и не перегревать двигатель, а потом вспомнишь мои слова.

И действительно, когда двигатель отработал уже свыше нормы, я почувствовал, что он как бы снова народился. Я стал в нем уверен, как в себе. Пятого августа наш экипаж получил боевой приказ. Ночью мы вышли на исходные позиции. Началась артподготовка. Я сажусь за рычаги и первые в своей жизни веду атаку.

Сердце как- то страшно бьется, но на душе ни тени страха. Мозг сверлила одна мысль, как бы не отказала машина в бою.

Под нашим напором немец поспешно отступал. На пути – брошенные танки пушки, повозки и удирающие фрицы. Наши десантники – автоматчики ведут из кустов очереди на не успевавших убежать немцев. При виде танков гитлеровцы дико шарахаются в сторону.

Вечером мы друзья по училищу сошлись в кружок. Каждый хотел сообщить то, что пережил в этот день. На сердце было легко и торжественно. Возбужденные лица свидетельствовали о счастье первой победы над врагом. Мы обещали Родине, Сталину не жалея жизни сражаться с врагом.

Под местечком Н., расположенном на высоте мы поддерживали атаку средних танков. Немцы упорно оборонялись. Мы с места вели огонь.

Вот командир гвардии лейтенант Матвеев заметил вспышку правее сарая и скомандовал:

- Правее сарая 1800 бронебойным заряжай!

- Готово! – ответил гвардии сержант Старостин.

- Огонь! – крикнул старшина Сухин.

Грянул выстрел. На мгновенье мелькнула вспышка нашего снаряда. Немецкий танк окутался дымом и пламенем. Мы открыли наш боевой счет.

После боя я подал заявление о приеме меня из кандидатов в члены большевистской партии. Я дал обещание воевать еще лучше.

Однажды нам была поставлена задача: форсировать водный рубеж и выйти к высоте 800. На пути лежала болотистая местность. Когда ведешь танк по этой местности нужно помнить одно: вести танк на нижней передаче, держать равномерный газ, не рвать, не делать крутых поворотов, по возможности избегать их.

Мы, танкисты, должны были поддерживать друг друга огнем. Наш танк первый сделал два выстрела. При поддержке танков пехота пошла в атаку. Рубеж врага был занят к нам, пехотинцы спросили:

- Кто первым стрелял?

- Наша машина, - ответили мы.

- Молодцы, сожгли «пантеру».

В этом бою был тяжело ранен командир нашего танка Владимир Матвеев. Тяжело было с ним расставаться. Мы поклялись отомстить за кровь нашего командира.

Командиром стал гвардии младший лейтенант – Михаил Лесотов, веселый и энергичный молодой человек.

Только что отгрохотала артиллерия. Мы снова шли в атаку. Местность была холмистой с глубокими канавами. Чтобы не засесть в канаве на поле боя, я веду танк осторожно на нижней передаче, как можно большим углом, независимо от направления боевого маршрута. Преодолевая канавы, не даю чрезмерных высоких оборотов двигателю, так как при резком повышении оборотов двигатели гусеницы срывают слой грунта под собой и танк садится на днище. Если же под малым углом станешь  преодолевать канаву, то танк затягивает одной гусеницей вдоль канавы и потом его очень трудно вывести из нее.

Немцы удирали. Преследуя их мы вырвались вперед нашей пехоты. Натолкнувшись на сильное артиллерийское сопротивление противника мы стали маневрировать в складках местности поджидая своей пехоты.

Выбрав удобное место скрытного подход, а мы двумя снарядами уничтожили немецкий бронетранспортер и тигр.

Остервенелый враг пошел в контратаку, бросив против нас тигры и фердинанды. Один «фердинанд», пользуясь складками местности, незаметно подошел на 250 метров и дал по нам первый выстрел.

- Пушку влево – крикнул нам командир и лег животом на башню. – Видишь самоходку. Видишь?

- Есть, вижу, - ответил гвардии сержант Трофименко. Огонь!

- Промазал… перелет – чуть услышал я придавленный неудачей голос Петра Трофименко, и тут же лязг закрывающегося клина затвора пушки и голос Старостина.

- Бронебойным готово!

Немец еще выстрелил по нам. Что-то звякнуло по борту, и сердце страшно екнуло в груди. Я подумал «конец», но вдруг от пламени нашего выстрела танк содрогнулся, рассеялся дым, и я увидел впереди факел огня.

-    Горит! – закричал я от радости и хлопал в ладоши как мальчишка. Ночью сожгли еще один немецкий танк. Утром ранило нашего командира, ему сильно не хотелось покидать танк, экипаж.

- Вижу немецкий танк, - закричал Петр Трофименко.

- Так бей же гада! – крикнул я ему. Со второго снаряда вражеский танк задымился.

- Бей еще! За командира! За Мишу снаряд! – Огонь! Большие куски брони немецкого танка взлетели вверх. Лицо нашего командира озарилось счастливой улыбкой.

- Еще перед этим боем нас – меня, Владимира Куринного, Петра Капустина, Федора Курило, Алексея Кузнгецова и Ивана Снегина собрал командир части, он передал благодарность от генерала, за то, что все наши машины отходили свыше нормы по 200-240 моточасов, без единого ремонта, без единой поломки. Теперь мне и моим друзьям по учебе не стыдно перед командиром части, перед старыми механиками-водителями. Доверия к нам мы с честью оправдали. И ставя в пример нашу работу молодым механикам, нас справедливо называют механиками-«старичками»

Труд в тылу

Одним из первых награжденных трудовыми орденами был Тауфиканов – заместитель начальника полит. отдела, еще до войны награжден Орденом Трудового Красного знамени.

Вспоминая ушедшие годы, трудно удержаться, чтобы не рассказать о тружениках тыла, о тех кто на своих плечах вынес тяготы войны, голод, холод, кто работал по 10-15 часов не покладая рук, кто своим трудом ковал победу. Это женщины-механизаторы, это женщины-шофера.

Когда мужчин стали призывать на фронт, их необходимо было заменить.

В качестве претендентов могли выступать только подростки и женщины. И они их заменили. В их числе две девушки с довоенным стажем работы механизаторами.

Одна из них Дадыкина Александра Никифоровна, родилась в 1924 году. Мать умерла в марте 1943 г., отец погиб на войне в 1944 г. На плечах у двух молодых девушек осталось четверо детей, младшей из которых было 5 месяцев. Александра Никифоровна в шестнадцать лет уже работала механизатором. Жизнь была тяжелой и голодной, поэтому двоих детей пришлось определить в детский дом. Свою трудовую деятельность Александра Никифоровна начала в 16 лет. С 1941 по 1948 гг. работала механизатором в с. Кзыласкер. Далее работала поваром, продавцом, птичницей, 24 года в МТМ – слесарем инструментальщиком. Трудовой стаж более 40 лет. Александра Никифоровна родила и воспитала четверых детей. Неоднократно награждалась ценными подарками, грамотами, имеет медали «За доблестный труд в Великой Отечественной войне».

Вместе с Дадыкиной А.Н. работала штурвальным на сцепке комбайнов Клещева Анна Петровна, она проработала механизатором до конца войны, а затем выехала в Кокчетавскую область, где принимала участие в освоении целинных и залежных земель. Была награждена орденом «Знак почета».

В войну работали шоферами, механизаторами Ахременко Прасковья Тарасовна, Тупикина Елизавета, Раковская Екатерина Петровна.

Большой вклад в годы войны внесли женщины Толмачева Татьяна Андреевна, Климошенко Мария Стратоновна, Головаха Варвара Никитична, Тюльпина Евдокия, Любенко Пелагея и многие-многие другие, которые косили хлеб, скирдовали сено, работали на кирпичном заводе.

Но не легче был труд доярок. Коров доили трижды в день, на одну доярку приходилось по 20-25 коров, которых доили в ручную. Молоко отвозили в с. Николаевку Ленинского района на лошадях.

Работали по 15-16 часов в день. для собственных нужд оставалось только ночное время. В этот период многие дети школьного возраста бросали учебу и шли работать в совхоз разнорабочими. Поэтому в послевоенное время возникла острая необходимость дать возможность получить образование этим людям. Был организован при дневной школе консульт пункт заочной школы. Но затем, когда закончился этот контингент учащихся, желающих получить образование довели до абсурда. Не желающих учиться в школе, стали записывать в вечернюю и создавать видимость выполнения закона о всеобщем семилетнем образовании (Н.С.Хрущев), а затем и среднем (Л.И.Брежнев).

Ветераны совхоза, награжденные медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне»: 

Ахременко Прасковья Тарасовна

Арбузова Наталья Тихоновна

Гальман Рудольф Петрович

Головаха Варвара Никитична

Дадыкина Александра Никифоровна

Должукова Ксения Андреевна

Жакупеков Сатубай

Жирякова Анна Константиновна

Клещева Анна Петровна

Колычева Зоя Филипповна

Курдыбайло Илья Антонович

Ляпин Василий Петрович

Осин Василий Дмитриевич

Поваренко Анна Петровна

Рамздорф Виктор Федорович

Лукомская Анастасия Ивановна

В послевоенные годы кзыласкерцы нередко связывали свою жизнь с Армией. Так офицерами стали Лукомский А.Е., Тасбулатов Г. – отличился в боях на границе с Китаем, награжден Орденом Красной Звезды.

Наших земляков не обошел стороной и Афган, и Чернобыль. В Афганистане служили Какимов Жанат, Ережепов Булат. В Чернобыль после аварии был призван Князев Николай, которые достойно представляли наш Кзыласкер.

Достойно продолжают традиции дедов, отцов, наши молодые офицеры это: Сарсенбаев Ерлан., Сарсенбаев Нариман., Бурлукпаев Нургиса.,Нажаров Жантас а также военнослужащие по контракту это : Кошанов Канат, Курдыбайло Михаил.

Целина

Мамлютский район Северо-Казахстанской области – ворота целинного края.

Целинная эпопея вдохнула новые силы в пустовавшие веками просторы, щедро вознаградила хлеборобов за их доблестный труд.

В нашем совхозе только первые года освоения целинных и залежных земель было распахано более 20 тыс гектаров ковальных степей. Возрастает производство зерна, вместе с его ростом увеличивается поголовье скота, строится много объектов производственного и культурно-бытового назначения, жилья. Основу всего этого заложили первоцелинники, которые пользуются особым уважением у сельчан.

Целина породила немало героев. Их имена вошли в летопись. Один из них – кавалер двух орденов Трудового Красного знамени – Иван Николаевич Савельев.

Родился Иван Николаевич в 1933 году в Горьковской области. Учился в ремесленном училище. Приехал на целину по комсомольской путевке 3 апреля 1954 года. Встречал их директор совхоза Даулатов.

Первый год работал прицепщиком, затем закончил курсы механизаторов. Работал на тракторе «ДТ-54», ежегодно добивался неплохой выработки. Любил Иван Николаевич свою работу, к работе относился добросовестно. Проработал механизатором 36 лет.

За свой труд неоднократно был награжден медалями:

1957 г. – Медаль за освоение целинных и залежных земель

1972 г. – Награжден орденом Трудового Красного знамени

1974 г. – Награжден знаком «Победитель Соц.Соревнования» 1973 года

1976 г. – Награжден знаком «Ударник девятой пятилетки»

1977 г. – Награжден орденом Трудового Красного знамени

1979 г. – Награжден знаком «Победитель Соц. соревнования 1978 года

1987 г. – медалью «Ветеран труда»

Имеет похвальные грамоты, неоднократно поощрялся ценными подарками.

Хочется сказать еще об одном первоцелиннике.

Владимир Иосифович Пертерер. Родился 6 января 1936 года в г.Москве. началась война. Отец погиб, мать эвакуировали. В 5 лет мальчик попал в Первый интернациональный детский дом в г. Иванове Московской области. В нем жили в основном иностранцы. До сентября 1949 года он находился в детском доме. В 13 лет отправили  в ремесленное училище в г. Шуя Ивановской области. Учился на токаря. После окончания училища два года работал в г. Каширу.

Вот тогда и появились первые объявления в газетах о поднятии целины в Казахстане. И на огромные просторы Казахстана устремились молодые люди. Среди них был Владимир Иосифович Пертерер. Он приехал поднимать целину по собственному желанию.

Владимир Иосифович приехал в Петропавловск в марте 1954 года. 8 апреля отправили в совхоз Кзыласкер. Устроился на квартире у Курапова А. В начале работал прицепщиком. В 1955-1956 гг. окончил школу механизаторов и затем работал трактористом, а впоследствии  - токарем до пенсионного возраста.

Владимир Иосифович неоднократно был награжден медалями, почетными грамотами, ценными подарками.

С начала освоения целины в совхоз Кзыласкерский стала поступать новая техника, на замену ЧТЗ пришли трактора такого же класса С-80, качеством значительно хуже, поэтому они продержались недолго, а сменившие НАТИ трактора ДТ-54 хорошо зарекомендовали себя.

Большой популярностью пользовались трактора Минского тракторного завода – МТЗ, МТЗ-2, МТЗ-5А, качество которых с годами только улучшалось.

В марте 1954 года к нам в совхоз прибыла группа человек 20-25 первоцелинников. Разместились они вначале на центральной усадьбе, а дня через 2-3 по отделениям. Наибольшее количество их попало на вновь организованное четвертое отделение в село Романовку, где их разместили по квартирам.

Многие из целинников вполне осознано шли на неизбежные трудности и с честью их выдерживали. Это Евгений Степанов, Сергей Живогуп, Владимир Кудрявцев, Василий Марочкин, Владимир Пертерер, Иван Савельев и ряд других.

На поднятии целины участвовали и наши земляки, участники ВОВ, которым повезло вернуться с фронта. Это механизаторы Алексей Горбатовский, Гурей Забродин, Геннадий Жиряков, шоферы Юрий Ульянов, Дмитрий Шувалов, Николай Макаров, Василий Мокренко, Михаил Мокренко. Помощник бригадира Григорий Дмитриенко. Одним из старейших механизаторов с довоенным стажем был Антон Курдыбайло.

Не отставала и молодежь, уже закончившая учебные заведения и школьники. Так, трое школьников – Геннадий Коваленко, Анатолий Шляктин, Владимир Клещев были награждены медалями «За освоение целинных и залежных земель». Работали на комбайнах: Николай Федирко, Нина Александрова, Николай Фомин, Туктубаев Шавали, Виктор Литау.

Большая династия механизаторов-первоцелинников Василия Марочкина по-прежнему работает в совхозе, а теперь в ТОО – сыновья и внуки, это Марочкин Юрий Васильевич, Марочкин Сергей Васильевич, Марочкин Юрий Сергеевич,Марочкин Сергей Михайлович. Марочкин Василий Сергеевич.

Освоение целины сыграло важную роль в превращении Казахстана в крупную индустриально-аграрную страну. И наше село не обошло стороной. В Кзыласкере началось строительство большой кирпичной столовой, детского стадиона, МТМ, слив. отделения, построили 3 кирпичных магазина, реставрировали и построили 5 баз для скота. На отделениях клубы, магазины, очень много жилья было построено в годы поднятия целины.

Люди поднимали целину, целина поднимала людей. К концу 50-х годов наш совхоз стал более развитым, более самостоятельным.

В 1951 г. в селе был открыт интернат, воспитателем в интернате работала Бектурова Екатерина, детей находилось около 50-60 человек, учащиеся сел Андагула, Озерного, Оседлого,

Раздольного. Детей кормили три раза, в начале дети платили деньги, а потом перешли на бесплатное питание за счет государства.

В 1955-1982 гг. воспитателем в интернате работала Крылова Зоя.

В 1967 году совхоз подключили к государственной электросети. Стало увеличиваться поголовье скота, свиней, совхоз стал заниматься разведением пчел и птицы.

Совхоз «Кзыласкерский» на протяжении не одного десятилетия считался одним из крупных в районе. Его труженики производили мясо, молоко, выращивали пшеницу, ячмень, овес, кукурузу, рапс, турнепс и др.культуры.

В период перестройки, в связи с тяжелыми условиями жизни, произошел значительный отток населения в Россию и дальнее зарубежье. За пределы совхоза выехало около 460 человек. В это время в совхозе полностью ликвидировали скот, животноводческие фермы, детский сад, слив. отделение, пришли в негодность.  На протяжении пяти лет в совхозе не выплачивали заработную плату, пенсию. Отключали свет, были частые перебои с водой. В совхозе стали распродавать технику, посевную площадь уменьшили в 2 раза. В связи с нехваткой средств,  в совхозе отключили центральное паровое отопление в школе, больнице, библиотеке. Больницу закрыли, весь инвентарь вывезли в г. Мамлютку.

Данный текст составлен Клещевым Владимиром Афанасьевичем. редактирован в 2016 г.

Отрывок, характеризующий Кызыласкер (Северо-Казахстанская область)

Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.

В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.
Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.
– Ничего. Подай книгу, – сказал проезжающий. Слуга подал книгу, которая показалась Пьеру духовною, и проезжающий углубился в чтение. Пьер смотрел на него. Вдруг проезжающий отложил книгу, заложив закрыл ее и, опять закрыв глаза и облокотившись на спинку, сел в свое прежнее положение. Пьер смотрел на него и не успел отвернуться, как старик открыл глаза и уставил свой твердый и строгий взгляд прямо в лицо Пьеру.
Пьер чувствовал себя смущенным и хотел отклониться от этого взгляда, но блестящие, старческие глаза неотразимо притягивали его к себе.


– Имею удовольствие говорить с графом Безухим, ежели я не ошибаюсь, – сказал проезжающий неторопливо и громко. Пьер молча, вопросительно смотрел через очки на своего собеседника.
– Я слышал про вас, – продолжал проезжающий, – и про постигшее вас, государь мой, несчастье. – Он как бы подчеркнул последнее слово, как будто он сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте, я знаю, что то, что случилось с вами в Москве, было несчастье». – Весьма сожалею о том, государь мой.
Пьер покраснел и, поспешно спустив ноги с постели, нагнулся к старику, неестественно и робко улыбаясь.
– Я не из любопытства упомянул вам об этом, государь мой, но по более важным причинам. – Он помолчал, не выпуская Пьера из своего взгляда, и подвинулся на диване, приглашая этим жестом Пьера сесть подле себя. Пьеру неприятно было вступать в разговор с этим стариком, но он, невольно покоряясь ему, подошел и сел подле него.
– Вы несчастливы, государь мой, – продолжал он. – Вы молоды, я стар. Я бы желал по мере моих сил помочь вам.
– Ах, да, – с неестественной улыбкой сказал Пьер. – Очень вам благодарен… Вы откуда изволите проезжать? – Лицо проезжающего было не ласково, даже холодно и строго, но несмотря на то, и речь и лицо нового знакомца неотразимо привлекательно действовали на Пьера.
– Но если по каким либо причинам вам неприятен разговор со мною, – сказал старик, – то вы так и скажите, государь мой. – И он вдруг улыбнулся неожиданно, отечески нежной улыбкой.
– Ах нет, совсем нет, напротив, я очень рад познакомиться с вами, – сказал Пьер, и, взглянув еще раз на руки нового знакомца, ближе рассмотрел перстень. Он увидал на нем Адамову голову, знак масонства.
– Позвольте мне спросить, – сказал он. – Вы масон?
– Да, я принадлежу к братству свободных каменьщиков, сказал проезжий, все глубже и глубже вглядываясь в глаза Пьеру. – И от себя и от их имени протягиваю вам братскую руку.
– Я боюсь, – сказал Пьер, улыбаясь и колеблясь между доверием, внушаемым ему личностью масона, и привычкой насмешки над верованиями масонов, – я боюсь, что я очень далек от пониманья, как это сказать, я боюсь, что мой образ мыслей насчет всего мироздания так противоположен вашему, что мы не поймем друг друга.
– Мне известен ваш образ мыслей, – сказал масон, – и тот ваш образ мыслей, о котором вы говорите, и который вам кажется произведением вашего мысленного труда, есть образ мыслей большинства людей, есть однообразный плод гордости, лени и невежества. Извините меня, государь мой, ежели бы я не знал его, я бы не заговорил с вами. Ваш образ мыслей есть печальное заблуждение.
– Точно так же, как я могу предполагать, что и вы находитесь в заблуждении, – сказал Пьер, слабо улыбаясь.
– Я никогда не посмею сказать, что я знаю истину, – сказал масон, всё более и более поражая Пьера своею определенностью и твердостью речи. – Никто один не может достигнуть до истины; только камень за камнем, с участием всех, миллионами поколений, от праотца Адама и до нашего времени, воздвигается тот храм, который должен быть достойным жилищем Великого Бога, – сказал масон и закрыл глаза.
– Я должен вам сказать, я не верю, не… верю в Бога, – с сожалением и усилием сказал Пьер, чувствуя необходимость высказать всю правду.
Масон внимательно посмотрел на Пьера и улыбнулся, как улыбнулся бы богач, державший в руках миллионы, бедняку, который бы сказал ему, что нет у него, у бедняка, пяти рублей, могущих сделать его счастие.
– Да, вы не знаете Его, государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать Его. Вы не знаете Его, оттого вы и несчастны.
– Да, да, я несчастен, подтвердил Пьер; – но что ж мне делать?
– Вы не знаете Его, государь мой, и оттого вы очень несчастны. Вы не знаете Его, а Он здесь, Он во мне. Он в моих словах, Он в тебе, и даже в тех кощунствующих речах, которые ты произнес сейчас! – строгим дрожащим голосом сказал масон.
Он помолчал и вздохнул, видимо стараясь успокоиться.
– Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?… – Он остановился и долго молчал.
Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания.
– Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу всё всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать Его трудно… Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие… – Пьер, с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью; – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.
– Он не постигается умом, а постигается жизнью, – сказал масон.
– Я не понимаю, – сказал Пьер, со страхом чувствуя поднимающееся в себе сомнение. Он боялся неясности и слабости доводов своего собеседника, он боялся не верить ему. – Я не понимаю, – сказал он, – каким образом ум человеческий не может постигнуть того знания, о котором вы говорите.
Масон улыбнулся своей кроткой, отеческой улыбкой.
– Высшая мудрость и истина есть как бы чистейшая влага, которую мы хотим воспринять в себя, – сказал он. – Могу ли я в нечистый сосуд воспринять эту чистую влагу и судить о чистоте ее? Только внутренним очищением самого себя я могу до известной чистоты довести воспринимаемую влагу.
– Да, да, это так! – радостно сказал Пьер.
– Высшая мудрость основана не на одном разуме, не на тех светских науках физики, истории, химии и т. д., на которые распадается знание умственное. Высшая мудрость одна. Высшая мудрость имеет одну науку – науку всего, науку объясняющую всё мироздание и занимаемое в нем место человека. Для того чтобы вместить в себя эту науку, необходимо очистить и обновить своего внутреннего человека, и потому прежде, чем знать, нужно верить и совершенствоваться. И для достижения этих целей в душе нашей вложен свет Божий, называемый совестью.
– Да, да, – подтверждал Пьер.
– Погляди духовными глазами на своего внутреннего человека и спроси у самого себя, доволен ли ты собой. Чего ты достиг, руководясь одним умом? Что ты такое? Вы молоды, вы богаты, вы умны, образованы, государь мой. Что вы сделали из всех этих благ, данных вам? Довольны ли вы собой и своей жизнью?
– Нет, я ненавижу свою жизнь, – сморщась проговорил Пьер.
– Ты ненавидишь, так измени ее, очисти себя, и по мере очищения ты будешь познавать мудрость. Посмотрите на свою жизнь, государь мой. Как вы проводили ее? В буйных оргиях и разврате, всё получая от общества и ничего не отдавая ему. Вы получили богатство. Как вы употребили его? Что вы сделали для ближнего своего? Подумали ли вы о десятках тысяч ваших рабов, помогли ли вы им физически и нравственно? Нет. Вы пользовались их трудами, чтоб вести распутную жизнь. Вот что вы сделали. Избрали ли вы место служения, где бы вы приносили пользу своему ближнему? Нет. Вы в праздности проводили свою жизнь. Потом вы женились, государь мой, взяли на себя ответственность в руководстве молодой женщины, и что же вы сделали? Вы не помогли ей, государь мой, найти путь истины, а ввергли ее в пучину лжи и несчастья. Человек оскорбил вас, и вы убили его, и вы говорите, что вы не знаете Бога, и что вы ненавидите свою жизнь. Тут нет ничего мудреного, государь мой! – После этих слов, масон, как бы устав от продолжительного разговора, опять облокотился на спинку дивана и закрыл глаза. Пьер смотрел на это строгое, неподвижное, старческое, почти мертвое лицо, и беззвучно шевелил губами. Он хотел сказать: да, мерзкая, праздная, развратная жизнь, – и не смел прерывать молчание.
Масон хрипло, старчески прокашлялся и кликнул слугу.
– Что лошади? – спросил он, не глядя на Пьера.
– Привели сдаточных, – отвечал слуга. – Отдыхать не будете?
– Нет, вели закладывать.