Кызыл мазар

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Мавзолей
Кызыл Мазар
узб. Qizil mozor
Страна Узбекистан
Местоположение Ташкентский вилоят, Бекабадский туман
Строительство XVI векXVII век (предположительно)[1] годы
Координаты: 40°15′26″ с. ш. 69°13′03″ в. д. / 40.257306° с. ш. 69.217611° в. д. / 40.257306; 69.217611 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=40.257306&mlon=69.217611&zoom=12 (O)] (Я)

Кызы́л маза́р (узб. Qizil mozor, Қизил мозор) — мавзолей, один из крупнейших архитектурных памятников Ташкентского вилоята. Расположен в селении Бабур (бывшее Такачи) Бекабадского тумана, в 3 км к северо-западу от города Бекабад.





Описание

Этимология названия прозрачна: узб. qizil, қизил — «красный», узб. mozor, мозор – «мавзолей», точнее «могила», «гробница», в более широком смысле «кладбище». Первоначальное название памятника неизвестно, существующее отражает его внешнюю характеристику (цвет кирпичной фактуры), хотя не совсем точно.

Памятник представляет собой однокупольное почти квадратное сооружение, сложенное из жженого кирпича. Со всех сторон его окружает крупное действующее кладбище. В архитектурном отношении Кызыл мазар относится к мавзолею-ханака с портально-купольной композицией. Композиция Кызыл мазара представляет собой сочетание центрического кубовидного объема, раскрытого на все четыре стороны дверными проемами по центрам ниш единственного крестообразного зала, с небольшим объемом выступающего портала. Таким образом, в типологическом плане мавзолей относится к смешанному типу, где его квадратная форма восходит к идеи центрических мавзолеев (тип в виде граненого купольного киоска, раскрытого арочными проёмами на все стороны)[1]. С другой стороны наблюдаются черты, характерные для «фасадных» мавзолеев, с особым выделением, разработкой одной портальной стороны без существенных изменений в планировке центричности здания. В начале 70-х гг. XX в. пилоны портала еще сохранялись до уровня пят свода. В настоящее время все двери заложены и функционально не используются, кроме двери на южном фасаде.

Необычным решением является размещение винтовых лестниц по углам основного объема здания. Причем входы в них были устроены по-разному. Два – с внешней стороны, с заднего северного фаса, и два других – из интерьера, соответственно из западной и южной ниш зала. Купол, перекрывающий зал, одинарный, сфероконический. Переход к нему от квадрата зала осуществлялся ложносферическими парусами, выложенными кольцевой кладкой. Основание купола, сложенного кольцевой кладкой, составляет не строгий круг, а заоваленный квадрат. Выходные площадки лестниц на крышу перекрывались некогда сводами «балхи». Над дверьми устроены стрельчатые окна. Фасад здания не рассчитан на декоративную облицовку, расчет сделан на кирпичную фактуру кладки. Фасад пилонов пештака на главном фасаде был декорирован членением по вертикальной оси неглубокими нишками, в нижнем ярусе в прямоугольник нишки вписана арка, в двух верхних ярусах – квадратные нишки. Остальные стороны декорированы членением в виде плоских арочных ниш по сторонам от дверного проема и четырехпролетной аркатурой в верхней части стен.

Размеры мавзолея по внешнему контуру – 13,1 х 11, 3 м. Длина здания от пилонов портала – 13, 1 м, но основной объем в плане 11,3 х 11,3 м. Стены здания имеют высоту 7,1-7,2 м. Сторона подкупольного квадрата – 5,9 м. Высота с куполом – 10,5 м. Ширина портала – 8,5 м. Пролет его свода – 5,4 м.

Кызыл мазар сложен из квадратного жженого кирпича, размером 25 х 25 х 5-5,5 см. Кладка стен производилась на лессовом растворе. Характерно то, что норма кладки (10 рядов + 10 швов) составляет 71 см, что укладывается в норму типичную для позднесредневековых памятников. Такая норма характерна для архитектурных сооружений XIV-XVIII вв. если при этом учитывать размеры и толщину жженых кирпичей, то хронологические рамки можно сузить до XIV-XVI вв. [См. сводную таблицу в приложении [2]] [прояснить]. Однако отражением некоторой периферийности стала небрежность в кладке и некоторые неточности в разбивке плана. Арка и купол сложены на ганчевом растворе. По мнению Л.Ю. Маньковской памятник можно отнести к XVI-XVII вв, т.к. для более позднего времени для Ташкентского региона характерно строительство очень мелких мавзолеев, с другим стандартом плиточного кирпича, но самое главное с другими формами объемов.

Но вместе с тем с мавзолеем Кызыл мазар еще много неясного, например, еще до сих пор точно не установлено, для кого был сооружен этот мавзолей. Любопытно, что народная традиция связывает его строительство с именем Бабура (т.е. первая половина XVI века), который возвел его по одной версии для памяти своей умершей индийской царевны, с другой – в честь своего друга и военачальника, погибшего здесь в битве с индийским войском[1][3].

Памятник имеет короткую историю изучения. Впервые Кызыл мазар отмечен К.А. Абдуллаевым в 1969 г при составлении карты Ташкентской области. Видимо, именно по информации К.А. Абдуллаева в следующем 1970 г. Кызыл мазар посетили и обследовали Л.Ю. Маньковская и А.Р. Мухамеджанов, которые провели его обмеры, сняли план и разрезы[3][4]. К сожалению, фундаменты здания и его округа археологически не изучены. Хотя при осмотре кладбища в выбросе грунта присутствуют фрагменты неполивной и глазурованной керамики XV-XVIII вв.

Сакральный образ

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Кубический объем или приближающийся к форме куба, перекрытый круглым в плане купольным сводом, обычно называемым гумбаз имеет весьма древний сакральный смысл. Первоначально в пространстве были определены четыре точки и, соответственно, «четыре горизонта». Точками были место восхода и захода Солнца, соответственно Восток и Запад; на Север указывала единственная «неподвижная» Полярная звезда ночью и днем — самая короткая полуденная тень; Югом была точка с противоположной стороны. Соединение четырех точек на плане составляло сакральную фигуру — квадрат, стороны которого являлись сторонами Мира. Таким образом кубический объем храма являл собою модель Мира. Купол-гумбаз имел другой сакральный смысл: мир живущих - плоскость, земная твердь, которую покрывает купол звездного неба ночью. В определенные сезоны года торговые караваны двигались торговыми путями лишь по ночам; ночью выпасались стада домашних животных; ночью производились астрономические наблюдения звездного неба. Небесный купол представлялся полусферой, которая опирается на плоскость земной тверди. В буддизме земля, на которой обитает человек представляет из себя куб. Отсюда и архитектурное решение храма: кубический или близкий к нему объем как модель Мира, накрытый полусферическим «небесным» куполом.

Напишите отзыв о статье "Кызыл мазар"

Примечания

  1. 1 2 3 Булатова В. А., Маньковская Л. Ю. Памятники зодчества Ташкента XIV—XIX вв. — Ташкент: Издательство литературы и искусства, 1983. — 144 с.
  2. Маньковская Л., Булатова В. Памятники зодчества Хорезма. Ташкент, 1978
  3. 1 2 Маньковская Л.Ю.Мавзолеи Кызыл мазар и Гумбез-бобо // ОНУ, № 10, 1970. С. 70-72.
  4. Буряков Ю. Ф., Касымов М. Р., Ростовцев О. М. Археологические памятники Ташкентской области. Ташкент, 1973. С. 102;

Ссылки

К:Википедия:Изолированные статьи (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Кызыл мазар

Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.
– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
Но Борис опять перебил его:
– Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, – сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, – но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?
И Борис, видимо свалив с себя тяжелую обязанность, сам выйдя из неловкого положения и поставив в него другого, сделался опять совершенно приятен.
– Нет, послушайте, – сказал Пьер, успокоиваясь. – Вы удивительный человек. То, что вы сейчас сказали, очень хорошо, очень хорошо. Разумеется, вы меня не знаете. Мы так давно не видались…детьми еще… Вы можете предполагать во мне… Я вас понимаю, очень понимаю. Я бы этого не сделал, у меня недостало бы духу, но это прекрасно. Я очень рад, что познакомился с вами. Странно, – прибавил он, помолчав и улыбаясь, – что вы во мне предполагали! – Он засмеялся. – Ну, да что ж? Мы познакомимся с вами лучше. Пожалуйста. – Он пожал руку Борису. – Вы знаете ли, я ни разу не был у графа. Он меня не звал… Мне его жалко, как человека… Но что же делать?
– И вы думаете, что Наполеон успеет переправить армию? – спросил Борис, улыбаясь.
Пьер понял, что Борис хотел переменить разговор, и, соглашаясь с ним, начал излагать выгоды и невыгоды булонского предприятия.
Лакей пришел вызвать Бориса к княгине. Княгиня уезжала. Пьер обещался приехать обедать затем, чтобы ближе сойтись с Борисом, крепко жал его руку, ласково глядя ему в глаза через очки… По уходе его Пьер долго еще ходил по комнате, уже не пронзая невидимого врага шпагой, а улыбаясь при воспоминании об этом милом, умном и твердом молодом человеке.
Как это бывает в первой молодости и особенно в одиноком положении, он почувствовал беспричинную нежность к этому молодому человеку и обещал себе непременно подружиться с ним.
Князь Василий провожал княгиню. Княгиня держала платок у глаз, и лицо ее было в слезах.
– Это ужасно! ужасно! – говорила она, – но чего бы мне ни стоило, я исполню свой долг. Я приеду ночевать. Его нельзя так оставить. Каждая минута дорога. Я не понимаю, чего мешкают княжны. Может, Бог поможет мне найти средство его приготовить!… Adieu, mon prince, que le bon Dieu vous soutienne… [Прощайте, князь, да поддержит вас Бог.]
– Adieu, ma bonne, [Прощайте, моя милая,] – отвечал князь Василий, повертываясь от нее.
– Ах, он в ужасном положении, – сказала мать сыну, когда они опять садились в карету. – Он почти никого не узнает.
– Я не понимаю, маменька, какие его отношения к Пьеру? – спросил сын.
– Всё скажет завещание, мой друг; от него и наша судьба зависит…
– Но почему вы думаете, что он оставит что нибудь нам?
– Ах, мой друг! Он так богат, а мы так бедны!
– Ну, это еще недостаточная причина, маменька.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Как он плох! – восклицала мать.


Когда Анна Михайловна уехала с сыном к графу Кириллу Владимировичу Безухому, графиня Ростова долго сидела одна, прикладывая платок к глазам. Наконец, она позвонила.
– Что вы, милая, – сказала она сердито девушке, которая заставила себя ждать несколько минут. – Не хотите служить, что ли? Так я вам найду место.
Графиня была расстроена горем и унизительною бедностью своей подруги и поэтому была не в духе, что выражалось у нее всегда наименованием горничной «милая» и «вы».
– Виновата с, – сказала горничная.
– Попросите ко мне графа.
Граф, переваливаясь, подошел к жене с несколько виноватым видом, как и всегда.
– Ну, графинюшка! Какое saute au madere [сотэ на мадере] из рябчиков будет, ma chere! Я попробовал; не даром я за Тараску тысячу рублей дал. Стоит!
Он сел подле жены, облокотив молодецки руки на колена и взъерошивая седые волосы.
– Что прикажете, графинюшка?
– Вот что, мой друг, – что это у тебя запачкано здесь? – сказала она, указывая на жилет. – Это сотэ, верно, – прибавила она улыбаясь. – Вот что, граф: мне денег нужно.
Лицо ее стало печально.
– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.