Кыргызский каганат
| Кыргызский каганат | ||||
| (каганат) | ||||
| ||||
|---|---|---|---|---|
| ||||
| Столица | 840-924 Орда-Балык | |||
| Язык(и) | древнекыргызский | |||
| Население | енисейские кыргызы (Енисей) уйгуры (Восточный Туркестан) кидани (в Маньчжурии) | |||
| Преемственность | ||||
| ← Уйгурский каганат Ляо → Киргизская землица → Степные думы → Хакасия → | ||||
Кыргызский каганат[1] — государственное образование IX—X веков в Центральной Азии и Южной Сибири, возглавляемое енисейскими кыргызами, разгромившими Уйгурский каганат.
История
В VI—VII веках кыргызы с подвластными таежными народами образовывали периферийный удел центральноазиатских государств во главе с наместником — эльтебером.
В VIII веке — сепаратистская область во главе с собственными беками и иналами, претендующими на ханское достоинство (см. Барс-каган).
В IX веке — быстро расширяющаяся агрессивная степная империя с обожествляемым каганским родом.
В 840 году это государство уничтожило Уйгурский каганат, распространило свою власть на Туву и Монголию. Преследуя остатки уйгуров, кыргызы с боями дошли до Иртыша и Амура, вторглись в оазисы Восточного Туркестана. Этот период истории В. В. Бартольд назвал «кыргызским великодержавием»[2].
Военно-политическая экспансия кыргызов на запад достигла степных и лесостепных районов юга Западной Сибири. Пришельцы из сердца Азии, по-видимому, стали причиной ухода древних угров-мадьяр из Приуралья. Об этом свидетельствуют находки археологов на юге Челябинской области (погребения так называемой «тюхтятской» культуры).[3] Название воинственного народа вошло в номенклатуру ряда современных крупных этносов: прежде всего, современных кыргызов Тянь-Шаня, черкесов, башкир и др.
Кыргызы предоставляли государству высших военных и административных руководителей. Они считались связанными и династийно, и через брачные отношения с правящими домами Китая и других сопредельных стран. Император Тан писал кагану кыргызов:«Известно, что Вы, хан, берёте начало своей фамилии из одного со мною рода. [При Хань] бэйпинский тайшоу по талантам в Поднебесной не имел равного, заключил дружбу и служил на границе. Если натягивал лук, то пробивал камень. После него потомки много упражнялись в военном искусстве, стали генералами. Его законный внук дувэй Ли Лин повёл пять тысяч отборного войска, далеко углубился в пустыню. Шаньюй поднял государство, чтобы дать отпор. [Ли Лин] не мог сопротивляться силе, и хотя сам потерпел поражение, [его] имя потрясло варварские племена. Моё государство приняло наследство потомков бэйпинского тайшоу, хан тоже, является потомком дувэя, поэтому-то объединились наши роды и можно знать [порядок отношений] высшего к низшему».— Документы об отношениях Китая с енисейскими кыргызами в источнике IX века[4]
Через 80 лет Кыргызская держава утратила территории в Монголии. Кыргызы сохранили два основных массива своего расселения: 1) Верхний и Средний Енисей; 2) Алтай и Иртыш. В последующем этнические пути енисейских кыргызов и будущих кыргызов Тянь-Шаня разошлись.
Культура
Служение «божественному государству» (кыргызскому элю) и правителю считалось высшей честью для военного сословия. Правитель носил титул кагана. Его жена носила титул катун. Императорская чета почиталась народом как земная «ипостась» божественной пары Тенгри («Небо») и Умай — покровительницы рожениц и детей.
В государстве был единый календарь — циклическая система с периодом в 12, 60 и более лет, сохранившаяся и у современных хакасов. Интересно, что упоминание о ставшем почти общемировым календаре (гороскопы, символика и т.п.) впервые встречается как раз в китайском повествовании о кыргызах.
Общегосударственная руноподобная письменность, восходящая через согдийское посредство к ближневосточным алфавитным системам (арамейская и т. д.), являлась главным культурным достижением.
Вероятно, часть населения жила преимущественно оседло, так как возделывались разнообразные земледельческие культуры: пшеница, просо, ячмень, конопляное семя, плодовые деревья, овес и рожь. В основном зерно перемалывали ручными мельницами, но имеются сведения об устройстве водяной сложной мельницы. Плужное земледелие и разветвленная ирригационная сеть позволили получать в засушливое лето и морозной зиме климате хорошие урожаи. Источники противоречиво отмечают, что в средневековой Хакасии были города. Однако, возможно, что это относится к другим областям расселения кыргызов. Очень широкими были торговые связи — в Хакасию приходили караваны из городов Восточного Туркестана, Афганистана, Средней Азии, Китая и Тибета.
Военное дело
Верховная власть кагана опиралась на государственный аппарат, основывавшийся на военной силе. Мощная армия, комплектовавшаяся десятитысячными округами (туменами), в случае ведения тяжелой войны дополнялась ополчением. Закованный в панцирь кыргызский рыцарь — алып, вооруженный копьём, палашом, боевой палицей или чеканом, являлся главной ударной силой конницы. Армией управляли сангуны (генералы). Среди других титулов — бек, тархан, тутук, джарган (судья) и т. д.
Источники и литература
- Бартольд В. В. Киргизы: Исторический очерк. Фрунзе, 1927.
- Бичурин Н. Я. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. Т. I., М.; Л. 1950.
- Козьмин Н. Хакасы: Историко-этнографический и хозяйственный очерк Минусинского края. — Иркутск, 1925.
- Бутанаев В.Я., Худяков Ю.С. История енисейских кыргызов. - Абакан, 2000.
Напишите отзыв о статье "Кыргызский каганат"
Примечания
- ↑ [knowledge.su/k/kyrgyzskiy-kaganat БРЭ/Кыргызский каганат]
- ↑ Бартольд В.В. Киргизы: Исторический очерк. Фрунзе, 1927
- ↑ Иванов В. Финно-угры на южном Урале и в Приуралье // История татар с древнейших времен в 7 тт. Т. I. Народы степной Евразии в древности. — Казань, 2002. — С. 204—209.
- ↑ Супруненко Г. П. Документы об отношениях Китая с енисейскими кыргызами в источнике IX века «Ли Вэй-гун хойчан ипинь цзи» («Собрание сочинений Ли Вэй-гуна периода правления Хойчан, 841—846 гг.») // Известия Академии наук Киргизской ССР, серия Общественных наук, Т. V, Вып. 1, (История). — Фрунзе: Изд-во АН Кирг. ССР, 1963. — С. 67—81.
См. также
Отрывок, характеризующий Кыргызский каганат
Что делалось в этой детской, восприимчивой душе, так жадно ловившей и усвоивавшей все разнообразнейшие впечатления жизни? Как это всё укладывалось в ней? Но она была очень счастлива. Уже подъезжая к дому, она вдруг запела мотив песни: «Как со вечера пороша», мотив, который она ловила всю дорогу и наконец поймала.– Поймала? – сказал Николай.
– Ты об чем думал теперь, Николенька? – спросила Наташа. – Они любили это спрашивать друг у друга.
– Я? – сказал Николай вспоминая; – вот видишь ли, сначала я думал, что Ругай, красный кобель, похож на дядюшку и что ежели бы он был человек, то он дядюшку всё бы еще держал у себя, ежели не за скачку, так за лады, всё бы держал. Как он ладен, дядюшка! Не правда ли? – Ну а ты?
– Я? Постой, постой. Да, я думала сначала, что вот мы едем и думаем, что мы едем домой, а мы Бог знает куда едем в этой темноте и вдруг приедем и увидим, что мы не в Отрадном, а в волшебном царстве. А потом еще я думала… Нет, ничего больше.
– Знаю, верно про него думала, – сказал Николай улыбаясь, как узнала Наташа по звуку его голоса.
– Нет, – отвечала Наташа, хотя действительно она вместе с тем думала и про князя Андрея, и про то, как бы ему понравился дядюшка. – А еще я всё повторяю, всю дорогу повторяю: как Анисьюшка хорошо выступала, хорошо… – сказала Наташа. И Николай услыхал ее звонкий, беспричинный, счастливый смех.
– А знаешь, – вдруг сказала она, – я знаю, что никогда уже я не буду так счастлива, спокойна, как теперь.
– Вот вздор, глупости, вранье – сказал Николай и подумал: «Что за прелесть эта моя Наташа! Такого другого друга у меня нет и не будет. Зачем ей выходить замуж, всё бы с ней ездили!»
«Экая прелесть этот Николай!» думала Наташа. – А! еще огонь в гостиной, – сказала она, указывая на окна дома, красиво блестевшие в мокрой, бархатной темноте ночи.
Граф Илья Андреич вышел из предводителей, потому что эта должность была сопряжена с слишком большими расходами. Но дела его всё не поправлялись. Часто Наташа и Николай видели тайные, беспокойные переговоры родителей и слышали толки о продаже богатого, родового Ростовского дома и подмосковной. Без предводительства не нужно было иметь такого большого приема, и отрадненская жизнь велась тише, чем в прежние годы; но огромный дом и флигеля всё таки были полны народом, за стол всё так же садилось больше человек. Всё это были свои, обжившиеся в доме люди, почти члены семейства или такие, которые, казалось, необходимо должны были жить в доме графа. Таковы были Диммлер – музыкант с женой, Иогель – танцовальный учитель с семейством, старушка барышня Белова, жившая в доме, и еще многие другие: учителя Пети, бывшая гувернантка барышень и просто люди, которым лучше или выгоднее было жить у графа, чем дома. Не было такого большого приезда как прежде, но ход жизни велся тот же, без которого не могли граф с графиней представить себе жизни. Та же была, еще увеличенная Николаем, охота, те же 50 лошадей и 15 кучеров на конюшне, те же дорогие подарки в именины, и торжественные на весь уезд обеды; те же графские висты и бостоны, за которыми он, распуская всем на вид карты, давал себя каждый день на сотни обыгрывать соседям, смотревшим на право составлять партию графа Ильи Андреича, как на самую выгодную аренду.
Граф, как в огромных тенетах, ходил в своих делах, стараясь не верить тому, что он запутался и с каждым шагом всё более и более запутываясь и чувствуя себя не в силах ни разорвать сети, опутавшие его, ни осторожно, терпеливо приняться распутывать их. Графиня любящим сердцем чувствовала, что дети ее разоряются, что граф не виноват, что он не может быть не таким, каким он есть, что он сам страдает (хотя и скрывает это) от сознания своего и детского разорения, и искала средств помочь делу. С ее женской точки зрения представлялось только одно средство – женитьба Николая на богатой невесте. Она чувствовала, что это была последняя надежда, и что если Николай откажется от партии, которую она нашла ему, надо будет навсегда проститься с возможностью поправить дела. Партия эта была Жюли Карагина, дочь прекрасных, добродетельных матери и отца, с детства известная Ростовым, и теперь богатая невеста по случаю смерти последнего из ее братьев.
Графиня писала прямо к Карагиной в Москву, предлагая ей брак ее дочери с своим сыном и получила от нее благоприятный ответ. Карагина отвечала, что она с своей стороны согласна, что всё будет зависеть от склонности ее дочери. Карагина приглашала Николая приехать в Москву.
Несколько раз, со слезами на глазах, графиня говорила сыну, что теперь, когда обе дочери ее пристроены – ее единственное желание состоит в том, чтобы видеть его женатым. Она говорила, что легла бы в гроб спокойной, ежели бы это было. Потом говорила, что у нее есть прекрасная девушка на примете и выпытывала его мнение о женитьбе.
В других разговорах она хвалила Жюли и советовала Николаю съездить в Москву на праздники повеселиться. Николай догадывался к чему клонились разговоры его матери, и в один из таких разговоров вызвал ее на полную откровенность. Она высказала ему, что вся надежда поправления дел основана теперь на его женитьбе на Карагиной.
– Что ж, если бы я любил девушку без состояния, неужели вы потребовали бы, maman, чтобы я пожертвовал чувством и честью для состояния? – спросил он у матери, не понимая жестокости своего вопроса и желая только выказать свое благородство.
– Нет, ты меня не понял, – сказала мать, не зная, как оправдаться. – Ты меня не понял, Николинька. Я желаю твоего счастья, – прибавила она и почувствовала, что она говорит неправду, что она запуталась. – Она заплакала.
– Маменька, не плачьте, а только скажите мне, что вы этого хотите, и вы знаете, что я всю жизнь свою, всё отдам для того, чтобы вы были спокойны, – сказал Николай. Я всем пожертвую для вас, даже своим чувством.
Но графиня не так хотела поставить вопрос: она не хотела жертвы от своего сына, она сама бы хотела жертвовать ему.
– Нет, ты меня не понял, не будем говорить, – сказала она, утирая слезы.
«Да, может быть, я и люблю бедную девушку, говорил сам себе Николай, что ж, мне пожертвовать чувством и честью для состояния? Удивляюсь, как маменька могла мне сказать это. Оттого что Соня бедна, то я и не могу любить ее, думал он, – не могу отвечать на ее верную, преданную любовь. А уж наверное с ней я буду счастливее, чем с какой нибудь куклой Жюли. Пожертвовать своим чувством я всегда могу для блага своих родных, говорил он сам себе, но приказывать своему чувству я не могу. Ежели я люблю Соню, то чувство мое сильнее и выше всего для меня».
