Кьянки, Эмилио
| Эмилио Кьянки итал. Emilio Cianchi | |
| Полное имя |
Эмилио Кьянки |
|---|---|
| Дата рождения | |
| Место рождения | |
| Дата смерти |
24 декабря 1890 (57 лет) |
| Место смерти | |
| Страна | |
| Профессии | |
| Жанры | |
Эмилио Кьянки (итал. Emilio Cianchi; 21 марта 1833, Флоренция, великое герцогство Тоскана — 24 декабря 1890, Флоренция, королевство Италия) — итальянский композитор[1][2].
Биография
Эмилио Кьянки родился 21 марта 1833 года во Флоренции, в великом герцогстве Тоскана у Джованни Кьянки и Анны Соттани. Дебютировал ораторией «Юдифь» (итал. Giuditta) в церкви Святого Иоанна Сколопийцев во Флоренции 26 февраля 1854 года. Произведение было благосклонно принято критиками. 14 июня 1855 года в театре Пальяно[en] во Флоренции состоялась премьера его первой оперы «Юность Сальватора Розы» (итал. La gioventù di Salvator Rosa) по либретто Джованни Баттисты Кановы. Постановка имела оглушительный успех. Великий герцог Леопольдо II Тосканский выплатил автору вознаграждение и заказал новую оперу. Эмилио Кьянки получил назначение на место адъюнкт-профессора в Институте музыки и Академии изящных искусств во Флоренции.
17 января. 1856 года на сцене того же театра Пальяно публике была представлена его опера «Акробат» (итал. Il saltimbanco) по либретто Джованни Баттисты Кановы, которая также получила признание у публики и критики. Однако следующая опера «Месть» (итал. Una vendetta) по либретто Джузеппе Пьери, премьера которой прошла в театре Фердинандо во Флоренции 10 ноября 1857 года была принята прохладно. Опера же «Лев Исавр» (итал. Leone Isauro) по либретто Пьетро Раффаэли, поставленная 25 марта 1862 года в Королевском театре Турина и 21 апреля 1862 года — в миланском театре «Ла Скала», стала последним сценическим произведением композитора. Если в Турине благодаря таланту исполнителей премьера имела успех, то в Милане постановка провалилась и подверглась суровой критике.
После этого Эмилио Кьянки занимался сочинением исключительно церковной и камерной музыки. В сентябре 1867 года его избрали секретарём в Институте музыки во Флоренции, где он приобрёл известность как талантливый лектор. В 1873 году написал реквием, посвятив его памяти покойного короля Сардинии Карло Альберто Савойского. Произведение имело успех.
В 1888 году композитор подал в отставку с места секретаря в Институте музыки, но остался секретарём в Академии изящных искусств. Он умер 24 декабря 1890 года во Флоренции (королевство Италия).
Творческое наследие
Творческое наследие композитора включает 4 оперы, 1 ораторию и многочисленные сочинения церковной и камерной музыки.
| ||||||||||
Напишите отзыв о статье "Кьянки, Эмилио"
Примечания
- ↑ Masutto, 1834, p. 42.
- ↑ Ambìveri, 1998, p. 41.
Литература
- Giovanni Masutto. [books.google.ru/books?id=jAIQAAAAYAAJ&dq=Emilio+Cianchi+compositore&hl=ru&source=gbs_navlinks_s I maestri di musica italiani del secolo xix: notizie biografiche] : [итал.]. — Venezia : G. Cecchini, 1834. — 226 p.</span>
- Corrado Ambìveri. [books.google.ru/books?id=2YFChoEF7YoC&dq=Emilio+Cianchi+compositore&hl=ru&source=gbs_navlinks_s Operisti minori: dell'ottocento Italiano] : [итал.]. — Roma : Gremese Editore, 1998. — 159 p.</span>
Ссылки
- Alberto Iesuè. [www.treccani.it/enciclopedia/emilio-cianchi_(Dizionario_Biografico)/ Cianchi, Emilio]. Тreccani.it. — Dizionario Biografico degli Italiani - Volume 25 (1981). (итал.)
Отрывок, характеризующий Кьянки, Эмилио
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.
– А я то, не знал… Николушка… друг мой!
– Вот он… наш то… Друг мой, Коля… Переменился! Нет свечей! Чаю!
– Да меня то поцелуй!
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.
– Василий Денисов, друг вашего сына, – сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него.
– Милости прошу. Знаю, знаю, – сказал граф, целуя и обнимая Денисова. – Николушка писал… Наташа, Вера, вот он Денисов.
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
– Голубчик, Денисов! – визгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и взяв руку Наташи, поцеловал ее.
