Кэмпэйтай

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
憲兵隊
Кэмпэйтай

Офицеры кэмпэйтай в поезде, 1935 год
Годы существования

1881—1945

Страна

Японская империя

Тип

Жандармерия

Функция

Различные обязанности, включая судебные и контрразведывательные, действия против партизан и участие в боевых действиях.

Численность

в 1945 году — 75 000 сотрудников

Кэмпэйтай (яп. 憲兵隊) — военная полиция Императорской армии Японии в период с 1881 по 1945 год. Являлась полицией вооружённых сил, организованной в английском стиле, и жандармерией, организованной по примеру французской жандармерии. Сотрудники кэмпэйтай назывались «кэмпэй»[1].





История

Кэмпэйтай была основана 4 января 1881 года по инициативе генерала Ясумасы Фукусимы и в соответствии с декретом под названием «Постановление о Кэмпэй» (憲兵条例). Её прообразом стала Французская жандармерия. Военные, судебные и полицейские функции были определены и закреплены в законе «Кэмпэй Рэй» от 1898 года[2], в который впоследствии вносили изменения двадцать шесть раз, вплоть до поражения Японии во Второй мировой войне в августе 1945 года и расформирования частей кэмпэйтай.

Первоначально на службе состояло всего 349 сотрудников, которые занимались осуществлением нового закона о воинской повинности и подавляли сопротивление недовольных крестьянских семей. В обязанности сотрудников кэмпэйтай также входили полицейские функции, они следили за внутренней дисциплиной и отвечали за взаимодействие с Министерством флота, Министерством внутренних дел и Министерством юстиции. Часть сотрудников отвечала за распределение военных полицейских единиц в армии, а также занималась обеспечением безопасности и ведением разведки. В Императорском флоте Японии существовала значительно меньшая по численности флотская спецслужба токкейтай (англ.), функции которой во многом пересекались с деятельностью кэмпэйтай. Одна из важнейших задач токкейтай состояла в предотвращении установления контроля кэмпэйтай над флотом, в результате чего существовала конкуренция и соперничество между обеими спецслужбами.

В 1907 году сотрудники кэмпэйтай были размещены в Корее[3], где их главная обязанность была юридически определена как «сохранение мира» в японской армии. Одновременно служба функционировала ещё и как военная полиция для частей японской армии, размещённых в Корее. Эта задача осуществлялась офицерами кэмпэйтай и после аннексии Японией Кореи в 1910 году.

Офицеры кэмпэйтай поддерживали общественный порядок в Японии под руководством Министра внутренних дел, а контроль оккупированных территорий осуществляли под руководством военного министра.

Кэмпэйтай была разоружена и расформирована после капитуляции Японской империи в августе 1945 года.

Организация

Кэмпэтай была организована как особая служба в вооружённых силах Японии. Стоявший во главе этой службы начальник подчинялся только министру армии. Контролировать деятельность кэмпэйтай могли также Министерство внутренних дел и Министерство юстиции.

Все сотрудники кэмпэйтай набирались за счёт добровольцев из рядов военнослужащих японской армии, а также сотрудников Министерства иностранных дел Японии. Все они проходили особое одногодичное обучение в специальных школах, где изучали право, иностранные языки, методы разведки и контрразведки[4].

Цели и деятельность

Офицеры кэмпэйтай были ответственны за следующее:

Униформа и вооружение

Сотрудники кэмпэйтай носили либо стандартную форму регулярной армии M1938 либо кавалерийскую униформу с высокими чёрными кожаными сапогами. Была разрешена также гражданская одежда, но обязательным было ношение знаков различия в виде имперской хризантемы на лацкане пиджака или под отворотом жакета.

Персонал, облачённый в форму, носил также чёрный шеврон на униформе и белую нарукавную повязку с отличительными иероглифами ken (憲, «закон») и hei (兵, «солдат»).

Униформа полной парадной формы также включала кепи красного цвета, пояс золотистого или красного цвета, тёмно-синюю тунику и брюки с чёрной отделкой. Знаки отличия включали золотые австрийские узлы (en:Austrian knot) и эполеты.

Офицеры были вооружены кавалерийскими саблями, пистолетами (Намбу Тип 14, Намбу Тип 94), пистолет-пулемётами (Тип 100) и винтовками (Type 38). На вооружении младших офицеров также были бамбуковые мечи Синай, удобные для работы с заключёнными.

Нарушения прав человека и военные преступления

Деятельность сотрудников кэмпэйтай на оккупированных Японией территориях наводила страшный ужас на местное население, поскольку носила откровенно террористический характер и сопровождалась грубейшими нарушениями прав человека и множеством военных преступлений[5]. Кэмпэйтай также повинна в принуждении многих тысяч женщин из Кореи, Индонезии, Индокитая и Китая к сексуальному рабству на так называемых станциях утешения (эвфемизм, фактически означавший японские военные бордели)[6][7]. Кроме того, чины кемпейтай обеспечивали охрану т.н. отряда 731 и отряда 100, где производились бесчеловечные опыты над заключенными.

См. также

Напишите отзыв о статье "Кэмпэйтай"

Примечания

  1. Masae Takahashi (editor and annotator), Zoku Gendaishi Shiryo («Materials on Contemporary History, Second Series»), Volume 6, Gunji Keisatsu («Military Police»), (Tokyo: Misuzu Shobo, 1982), pp. v-xxx.
  2. Order in Privy Council of 29 November 1898 (31st year of Meiji), No. 337.
  3. Order in Privy Council of 1907 (40th Year of Meiji), No. 323.
  4. «Операции военной разведки»/Автор-составитель В. В. Петров. — Мн.: Литература, 1997.
  5. [www.express.co.uk/expressyourself/117740/Demons-of-depravity-the-Japanese-Gestapo Demons of depravity: the Japanese Gestapo | Express Yourself | Comment | Daily Express]
  6. [yablor.ru/blogs/rabota-yaponskoy-kempeytay-34-foto/5446011 Работа японской Кэмпэйтай. ( 34 фото )]
  7. [pwencycl.kgbudge.com/C/o/Comfort_Women.htm The Pacific War Online Encyclopedia: Comfort Women]

Отрывок, характеризующий Кэмпэйтай

– Теперь я должен открыть вам главную цель нашего ордена, – сказал он, – и ежели цель эта совпадает с вашею, то вы с пользою вступите в наше братство. Первая главнейшая цель и купно основание нашего ордена, на котором он утвержден, и которого никакая сила человеческая не может низвергнуть, есть сохранение и предание потомству некоего важного таинства… от самых древнейших веков и даже от первого человека до нас дошедшего, от которого таинства, может быть, зависит судьба рода человеческого. Но так как сие таинство такого свойства, что никто не может его знать и им пользоваться, если долговременным и прилежным очищением самого себя не приуготовлен, то не всяк может надеяться скоро обрести его. Поэтому мы имеем вторую цель, которая состоит в том, чтобы приуготовлять наших членов, сколько возможно, исправлять их сердце, очищать и просвещать их разум теми средствами, которые нам преданием открыты от мужей, потрудившихся в искании сего таинства, и тем учинять их способными к восприятию оного. Очищая и исправляя наших членов, мы стараемся в третьих исправлять и весь человеческий род, предлагая ему в членах наших пример благочестия и добродетели, и тем стараемся всеми силами противоборствовать злу, царствующему в мире. Подумайте об этом, и я опять приду к вам, – сказал он и вышел из комнаты.
– Противоборствовать злу, царствующему в мире… – повторил Пьер, и ему представилась его будущая деятельность на этом поприще. Ему представлялись такие же люди, каким он был сам две недели тому назад, и он мысленно обращал к ним поучительно наставническую речь. Он представлял себе порочных и несчастных людей, которым он помогал словом и делом; представлял себе угнетателей, от которых он спасал их жертвы. Из трех поименованных ритором целей, эта последняя – исправление рода человеческого, особенно близка была Пьеру. Некое важное таинство, о котором упомянул ритор, хотя и подстрекало его любопытство, не представлялось ему существенным; а вторая цель, очищение и исправление себя, мало занимала его, потому что он в эту минуту с наслаждением чувствовал себя уже вполне исправленным от прежних пороков и готовым только на одно доброе.
Через полчаса вернулся ритор передать ищущему те семь добродетелей, соответствующие семи ступеням храма Соломона, которые должен был воспитывать в себе каждый масон. Добродетели эти были: 1) скромность , соблюдение тайны ордена, 2) повиновение высшим чинам ордена, 3) добронравие, 4) любовь к человечеству, 5) мужество, 6) щедрость и 7) любовь к смерти.
– В седьмых старайтесь, – сказал ритор, – частым помышлением о смерти довести себя до того, чтобы она не казалась вам более страшным врагом, но другом… который освобождает от бедственной сей жизни в трудах добродетели томившуюся душу, для введения ее в место награды и успокоения.
«Да, это должно быть так», – думал Пьер, когда после этих слов ритор снова ушел от него, оставляя его уединенному размышлению. «Это должно быть так, но я еще так слаб, что люблю свою жизнь, которой смысл только теперь по немногу открывается мне». Но остальные пять добродетелей, которые перебирая по пальцам вспомнил Пьер, он чувствовал в душе своей: и мужество , и щедрость , и добронравие , и любовь к человечеству , и в особенности повиновение , которое даже не представлялось ему добродетелью, а счастьем. (Ему так радостно было теперь избавиться от своего произвола и подчинить свою волю тому и тем, которые знали несомненную истину.) Седьмую добродетель Пьер забыл и никак не мог вспомнить ее.
В третий раз ритор вернулся скорее и спросил Пьера, всё ли он тверд в своем намерении, и решается ли подвергнуть себя всему, что от него потребуется.
– Я готов на всё, – сказал Пьер.
– Еще должен вам сообщить, – сказал ритор, – что орден наш учение свое преподает не словами токмо, но иными средствами, которые на истинного искателя мудрости и добродетели действуют, может быть, сильнее, нежели словесные токмо объяснения. Сия храмина убранством своим, которое вы видите, уже должна была изъяснить вашему сердцу, ежели оно искренно, более нежели слова; вы увидите, может быть, и при дальнейшем вашем принятии подобный образ изъяснения. Орден наш подражает древним обществам, которые открывали свое учение иероглифами. Иероглиф, – сказал ритор, – есть наименование какой нибудь неподверженной чувствам вещи, которая содержит в себе качества, подобные изобразуемой.
Пьер знал очень хорошо, что такое иероглиф, но не смел говорить. Он молча слушал ритора, по всему чувствуя, что тотчас начнутся испытанья.
– Ежели вы тверды, то я должен приступить к введению вас, – говорил ритор, ближе подходя к Пьеру. – В знак щедрости прошу вас отдать мне все драгоценные вещи.
– Но я с собою ничего не имею, – сказал Пьер, полагавший, что от него требуют выдачи всего, что он имеет.
– То, что на вас есть: часы, деньги, кольца…
Пьер поспешно достал кошелек, часы, и долго не мог снять с жирного пальца обручальное кольцо. Когда это было сделано, масон сказал:
– В знак повиновенья прошу вас раздеться. – Пьер снял фрак, жилет и левый сапог по указанию ритора. Масон открыл рубашку на его левой груди, и, нагнувшись, поднял его штанину на левой ноге выше колена. Пьер поспешно хотел снять и правый сапог и засучить панталоны, чтобы избавить от этого труда незнакомого ему человека, но масон сказал ему, что этого не нужно – и подал ему туфлю на левую ногу. С детской улыбкой стыдливости, сомнения и насмешки над самим собою, которая против его воли выступала на лицо, Пьер стоял, опустив руки и расставив ноги, перед братом ритором, ожидая его новых приказаний.
– И наконец, в знак чистосердечия, я прошу вас открыть мне главное ваше пристрастие, – сказал он.
– Мое пристрастие! У меня их было так много, – сказал Пьер.
– То пристрастие, которое более всех других заставляло вас колебаться на пути добродетели, – сказал масон.
Пьер помолчал, отыскивая.
«Вино? Объедение? Праздность? Леность? Горячность? Злоба? Женщины?» Перебирал он свои пороки, мысленно взвешивая их и не зная которому отдать преимущество.
– Женщины, – сказал тихим, чуть слышным голосом Пьер. Масон не шевелился и не говорил долго после этого ответа. Наконец он подвинулся к Пьеру, взял лежавший на столе платок и опять завязал ему глаза.
– Последний раз говорю вам: обратите всё ваше внимание на самого себя, наложите цепи на свои чувства и ищите блаженства не в страстях, а в своем сердце. Источник блаженства не вне, а внутри нас…
Пьер уже чувствовал в себе этот освежающий источник блаженства, теперь радостью и умилением переполнявший его душу.


Скоро после этого в темную храмину пришел за Пьером уже не прежний ритор, а поручитель Вилларский, которого он узнал по голосу. На новые вопросы о твердости его намерения, Пьер отвечал: «Да, да, согласен», – и с сияющею детскою улыбкой, с открытой, жирной грудью, неровно и робко шагая одной разутой и одной обутой ногой, пошел вперед с приставленной Вилларским к его обнаженной груди шпагой. Из комнаты его повели по коридорам, поворачивая взад и вперед, и наконец привели к дверям ложи. Вилларский кашлянул, ему ответили масонскими стуками молотков, дверь отворилась перед ними. Чей то басистый голос (глаза Пьера всё были завязаны) сделал ему вопросы о том, кто он, где, когда родился? и т. п. Потом его опять повели куда то, не развязывая ему глаз, и во время ходьбы его говорили ему аллегории о трудах его путешествия, о священной дружбе, о предвечном Строителе мира, о мужестве, с которым он должен переносить труды и опасности. Во время этого путешествия Пьер заметил, что его называли то ищущим, то страждущим, то требующим, и различно стучали при этом молотками и шпагами. В то время как его подводили к какому то предмету, он заметил, что произошло замешательство и смятение между его руководителями. Он слышал, как шопотом заспорили между собой окружающие люди и как один настаивал на том, чтобы он был проведен по какому то ковру. После этого взяли его правую руку, положили на что то, а левою велели ему приставить циркуль к левой груди, и заставили его, повторяя слова, которые читал другой, прочесть клятву верности законам ордена. Потом потушили свечи, зажгли спирт, как это слышал по запаху Пьер, и сказали, что он увидит малый свет. С него сняли повязку, и Пьер как во сне увидал, в слабом свете спиртового огня, несколько людей, которые в таких же фартуках, как и ритор, стояли против него и держали шпаги, направленные в его грудь. Между ними стоял человек в белой окровавленной рубашке. Увидав это, Пьер грудью надвинулся вперед на шпаги, желая, чтобы они вонзились в него. Но шпаги отстранились от него и ему тотчас же опять надели повязку. – Теперь ты видел малый свет, – сказал ему чей то голос. Потом опять зажгли свечи, сказали, что ему надо видеть полный свет, и опять сняли повязку и более десяти голосов вдруг сказали: sic transit gloria mundi. [так проходит мирская слава.]