Кэсон

Город Кэсон кор. 개성시 Страна КНДРКНДР Координаты 37°58′00″ с. ш. 126°33′00″ в. д.37.96667° с. ш. 126.55000° в. д. / 37.96667; 126.55000    Прежние названия Кайдзё Площадь 1309 км² Официальный язык корейский Население 308 404 человек (2008) Национальный состав корейцы Часовой пояс UTC+8:30 Телефонный код +850 49хххххх

Кэсо́н (кор. 개성시^?, 開城市^?) — город в Северной Корее, находящийся в провинции Хванхэ-Пукто на юге КНДР, бывший город с особым статусом прямого подчинения и столица Кореи в эпоху династии Корё.

В городе расположен институт Сондо, имеется музей, театр, телецентр.

Кэсон — древняя столица Корейского государства (X—XIV вв.). В городе ещё сохранились руины дворца королей Корё Манвольдэ вблизи промышленного региона Кэсон. Дворец был построен в 918 и разрушен в 1361 году. В 11 км к западу от Кэсона расположена могила короля Конмин. После разделения Кореи в 1948 году находился в составе Южной Кореи, так как был южнее 38-й параллели.

В Кэсоне было заключено соглашение о перемирии в Корее во время Корейской войны (1950—53). В результате того, что новая граница между КНДР и Южной Кореей была видоизменена и прошла в этом районе не по 38-й параллели, а чуть южнее, город перешел в состав Северной Кореи.

История

Территория Кэсона, судя по ранним археологическим находкам, была уже заселена со времён Неолита. Артефакты, такие как керамика периода Чыльмун, каменные изделия и топоры, были обнаружены в пределах от горы Осон к Кэсон-Насон (двустенная крепость Кэсона). На протяжении столетий Кэсон находился в руках разных государств и имел различные названия. Кэсон во времена Когурё был территорией Маханского племенного союза и назывался Пусогап. В 475 году территория Кэсона была уступлена государству Пэкче до юго-западного перевала Чуннён, перевала Чорён и бухты Асан и находился в его составе почти 100 лет. Однако, в 555 году древний Кэсон стал территорий государства Силла, которое находилось в ту пору под управлением короля Чинхына. После вхождения Кэсона в состав государства Силла, он был переименован в «Сонаккун». По историческим записям «Самгук саги», когда в 694 году, на третьем году правления короля Хёсо, на территории тогдашнего Кэсона был построен замок, сам город называли «Сонак» (송악, 松嶽). Поэтому считается, что «Сонак» — название древнего Кэсона.

В конце IX века государства Силла начало ослабевать, что привело к периоду борьбы военачальников за власть. В 898 году Кэсон был захвачен Кун Е — основателем и правителем государства Тхэбон, которое просуществовало сравнительно недолго. Но затем, в 919 году, Кэсон стал частью государства Корё, основателем которого был Ван Гон. На юге Сонака Ван Гон создал новую столицу, которая включила также территории Кэсона в Сонаке под названием «Кэджу». В 919 году Кэсон стал национальной столицей. В 960 году, на 11 году правлении короля Кванджона, город был переименован в Гэгён, а в 995 году, на 14 году правления короля Сонджона, получил статус «Кэсонбу». Кэсонбу — сочетание терминов Сонаккун и Кэсонгун, который до 1945 года отличал регион от Кэсонни, Сомён, Кэпхунгун. В 1010 году, на первом году правления короля Хёнджона, почти все дворцы и дома Кэсона были сожжены во время Второй Корё-киданьской войны. В 1018 году Кэмонбу лишился статуса «бу» и стал управлять тремя единицами «хён»: Чонджу, Токсу, Кангым. В конце XII века существовал период нестабильности как в самом правительстве, так и в сельской местности Кэсона. В 1198 году Манджок (만적, 萬積) возглавил группу рабов, которые осадили Кэсон. Восстание было подавлено Цой Чхун Хоном. Когда в 1392 году Ли Сонге свергнул династию Корё и основал династию Чосон, то он в 1394 перенёс столицу из Кэсона в Ханян (современный Сеул).

Кэсон оставался частью провинции Кёнгидо до самой Корейской войны. В 1951 году Кэсон, который был частью Южной Кореи, попал под контроль КНДР и был сформирован «Регион Кэсон» (개성지구, 開城地區). В 1955 году Кэсон стал «Городом прямого подчинения» (개성직할시, 開城直轄市). В 2002 году был образован «Промышленный регион Кэсон» как часть города Кэсона. В 2003 году остальная часть Кэсона, исключая Промышленный регион, стал частью провинции Хванхэ-Пукто. Город находится близко к демилитаризованной зоне, которая разделяет Корею на КНДР и Республику Корея. Когда, после Второй мировой войны, Корея была разделена по 38-й параллели, Кэсон оказался южнее демаркационной линии, то есть находился в составе Южной Кореи. Следовательно, Кэсон был единственным городом, который позволил изменить расстановку сил между КНДР и Южной Кореей в результате Корейской войны.

География

Находясь в центре Кореи, Кэсон является самым южным городом КНДР. Он граничит с уездами Кэпхун, Чанпхун, Пханмун и Кымчхон. Остров Канхвадо муниципалитета Инчхон находится чуть южнее, за пределами узкого канала. Он охватывает территорию в 1 309 км², а городской округ окружён горами Сонаксан (송악산, 松嶽山) (489 м) и Понмён. Центр города окружает маленькую гору Чанам (103 м), на которой находится статуя Ким Ир Сена.

В северной части Кэсона, окончание горная цепь Ахобирён создаёт самую северную границу города Кэсона. Эта цепь состоит из гор Чхонма (757 м), Сонго, Мёджи (764 м), Сурён (716 м), Чхэсок (749 м), Хваджан (558 м) и Огван. Исключая гористый северо-восточный район, большая часть территории Кэсона представлена холмами, высота которых не превышает 100 м.

Река Имджинган течёт вдоль северо-восточной границы города, река Есонган (례성강, 禮成江, в Южной Корее в ходу написание 예성강), течёт вдоль западной границы к устью реки Ханган. Кроме того, эти две реки, малые и большие реки такие как Самичхон, Ворамчхон, Чхыкбэчхон, Кымсончхон и Сачхон впадают в Ханган. Речной бассейн расположен на юго-западе от Кэсона и лежит на широких аллювиальных равнинах, таких как Пхундокболь, Сингванболь, и Самсонболь.

Геология состоит из протерозойского, кайнозойского и палеозойского пластов и мезозойского интрузивного гранита. Недра содержат золото, цинк, медь, флюорит, известняк и каолинит. Почвы включают в основном бурые лесные, тогда как территория, где протекают Ресонган, Имджинган и Ханган, состоит преимущественно из аллювиальных и засоленных почв. 55 % территории Кэсона покрыто лесами, 80 % которых представлены соснами. Различные виды животных обитают в Кэсоне: 40 видов млекопитающих и 250 видов птиц.

Климат

Климат преимущественно тёплый и умеренный со среднегодовой температурой около 10 °C. Самый холодный месяц — январь со среднемесячной температурой — −5,9 °C, тогда как самый тёплый месяц, август имеет среднемесячную температуру — 24,7 °C. Среднегодовое количество осадков — 1 300 — 1 400 мм. Продолжительность холодного периода года длится 180 дней — самый длительный в КНДР.

• Среднегодовая температура воздуха — 11,1 °C
• Относительная влажность воздуха — 70,6 %
• Средняя скорость ветра — 1,7 м/с

Среднесуточная температура воздуха в Кэсоне по данным NASA
Янв	Фев	Мар	Апр	Май	Июн	Июл	Авг	Сен	Окт	Ноя	Дек	Год
−4,1 °C	−1,6 °C	3,9 °C	10,8 °C	16,2 °C	20,8 °C	23,7 °C	24,5 °C	19,8 °C	13,3 °C	5,8 °C	−1,1 °C	11,1 °C

Административное деление

До 2002 года город прямого подчинения Кэсон состоял из одного города (собственно, Кэсон) и трёх уездов: Чанпхун, Кэпхун и Пханмун. В 2003 году уезд Пханмун и часть Кэсона были отделены от города прямого подчинения Кэсон и на их основе был сформирован Промышленный регион Кэсон. Оставшаяся часть Кэсона вошла в состав провинции Хванхэ-Пукто в 2002 году. В настоящее время Кэсон поделён на 24 административных округа, именуемые «тон», а также на 3 деревни — «ри».

Культура

Достопримечательности

В Кэсоне находятся такие высшие учебные заведения как университет «Корё Сонгюнгван» (Лёгкая промышленность), Коммунистический университет и колледж искусств. Музей Корё расположен в старой Конфуцианской академии города и хранит много бесценных предметов искусства Корё и культурные реликвии, хотя многие из них копии, так как оригиналы находятся в хранилищах Корейского центрального исторического музея в Пхеньяне. В Кэсоне, как в бывшей столице периода Корё, захоронены почти все короли из династии Корё, хотя многие из их могил недоступны. К западу от города, в уезде Кэпхун находится хорошо реконструированная могила короля Ван Гона, основателя династии Ван и государства Корё. В Кэсоне также есть могилы таких королей как: Хеджон (Королевская могила Соллын), Кёнджон (Йоннын), Сонджон (Каннын), Хёнджон (Соллын), Мунджон (Кённын) и Конмин (Хёнджоннын). В Кэсоне находится всего две могилы королей, датируемые периодом династии Чосон: королевская могила Хунын, принадлежащая второму королю Чонджону и королевская могила Ченын, хранящая останки королевы Синый — жены основателя династии Чосон — Ли Сонге. Две последние могилы, несмотря на то, что они принадлежат членам королевской семьи Чосон, были исключены из списка Всемирного наследия «Королевские могилы династии Чосон», из-за того, что они находятся в КНДР.

Кухня

Так как Кэсон был столицей Корё в течение почти 500 лет, местная кулинарная традиция хорошо проработана. Роскошные блюда Кэсона сравнивают с шиком сеульской и чолладоской кухонь. Кэсонская кухня считается разновидностью кухни Кёнгидо, так как до 1949 года Кэсон входил в эту провинцию, однако после Корейской войны Кэсон отошёл северокорейской администрации, а Кёнгидо — южнокорейской. Поссам кимчхи, пхёнсу (летние манду квадратной формы), синсолло (придворное рагу), соллонтхан (вываренная воловья нога), чхуотханъ (суп с гольцом), чорэнъи ттоккук (суп с тток), умеги (тток с сиропом) и кёнъдан (шарики тток) — основные характерные блюда этой местности. «Умеги», также называемое «кэсонъ чуак» (кор. 개성주악), это праздничное блюдо в Кэсоне, известно своим нежно-ореховым сладким вкусом. Умеги готовят, замешивая рисовую муку с клейкой рисовой мукой на воде, каждый кусочек теста начиняют сосновым орехом или зизифусом, а затем поджаривают на масле и покрывают сиропом.

• Korean cuisine-Kaesong bossam kimchi-01.jpg

  Кэсон поссам кимчхи.

• Korean rice cake-Tteok-Gyeongdan-02.jpg

  Разнообразные кёнъдан.

• Korean dessert-Yaksik-01.jpg

  «Яксик», вид тток.

Экономика

Учитывая особенности, рельефа, климата и почв, Кэсон обладает выгодными природными условиями для развития сельхозпроизводства. Система водоснабжения имеет 18 резервуаров, включая резервуар «Сондо», построенных для сельскохозяйственных нужд, а также имеет около 150 насосных станции и сотни водохранилищ. 27 % территории Кэсона занято под сельхозугодия, на которых выращиваются главные растительные культуры: рис, кукуруза, соя, пшеница, ячмень. Среди них рис занимает 60 % от общего производства зерновых. Уезды Кэпхын и Пханмун — главные регионы, выращивающие 70 % риса от общего его производства. Кроме того, в Кэсоне хорошо развиты овощеводство и плодоводство, включая выращивание персиков, яблок и хурмы, а также скотоводство и шелководство. Выращивание персиков — одна из местных специализаций Кэсона, особенно белых, их производство занимает 25 % от общего. Уезды Кэпхын и Пханмун известны также из-за высокого качества корейского женьшеня, называемый Корё Инсам. Обработка и экспорт продукции осуществляется в самих уездах.

Кэсон — центр лёгкой и пищевой промышленности КНДР. Предприятие городского района производит обработку ювелирных украшений. Также в городе есть фабрики по обработке женьшеня и вышивке. Работают предприятия точного машиностроения, текстильная и фарфоровая промышленность. Со времён Корё Кэсон был центром ремёсел, таких как производство корёкского фарфора, а также коммерции. После раздела Кореи текстильная промышленность стала основным занятием наряду с производством продуктов питания, товаров повседневного спроса и женьшеня в Кэсоне. Пищевая промышленность, как и текстильная, является основным занятием в Кэсоне, производя чан (приправы на основе сои), масло, консервы, алкогольные и безалкогольные напитки. Кроме того, в городе производятся древесная смола, лесоматериалы, изделия кустарного промысла, фарфор, школьные принадлежности, музыкальные инструменты, очки. Фабрики и завода Кэсона производят сельскохозяйственную технику, а также осуществляют ремонт тракторов. К 2002 году город стал штаб-квартирой Центрального банка КНДР и его филиалов в уездах Кэпхын и Пханмун.

КНДР и Южная Корея совместно используют индустриальный комплекс Промышленного региона Кэсон. Промышленный парк, построенный в 2005 году, использует свыше 53 400 северокорейских и 120 южнокорейских текстильных и других трудоёмких фабрик и заводов. К началу 2013 года, примерно 887 южнокорейцев работало в индустриальном комплексе региона, которые в 2012 году по подсчётам произвели товаров на сумму 470 млн долларов. В настоящее время, из-за кризиса на Корейском полуострове там работает только 6 южнокорейцев.

Туризм

Кэсон — главный пункт посещения иностранными туристами в КНДР, один из двух, который могут посещать южнокорейцы. Многие достопримечательности периода Корё находятся в Кэсоне, включая ворота Кэсон Намдэмун, конфуцианскую академию Сонгюнгван (ныне музей Корё), мост Сонджук и павильон Пхёчхун. Менее известные достопримечательности включают в себя павильон Квандок, руины дворца Манвольдэ, храма Анхва, залов Сунъян и Мокчхон, обсерватории Кэсон Чхомсондэ (개성첨성대, 開城瞻星臺) — все построены в период Корё. В западной части города находятся могилы королей Конмина и Вангона, в 24 км к северу от Кэсона — крепость Тэхынсан, а её спутниками являются крепости периода Когурё, которые были построены для защиты Пхеньян. В этой крепости есть два храма — Кваным и Тэхын. Знаменитый водопад Пакён находится там же, а также недавно найденный высеченный из камня на горе Чонмасан Будда, датируемый периодом Корё. Большинство туристов в Кэсоне останавливаются в Кэсонской народной гостинице, в которой находится 19 ханоков — корейских традиционных домов, с двориками.

Образование

Сонгюнгван — представительное образовательное учреждение в одном километре к скверу от моста Сонджуккё в Кэсоне. Оно было основано в соседстве с Кукчадоном под именем «Кукчадам» (국자감, 國子監) в 992 году во времена короля Сонджона из династии Корё, подогревшего интерес к изучению конфуцианства в Корее. Это название было изменено на «Кукхак» (국학, 國學) во время правления короля Чхуннёля и относилось как Сонгюнгван. В 1367 году, на 16 году правления короля Конмина, здание учреждения было отремонтировано. Такие конфуцианские учёные как Ли Сэк и Чон Мон Джу преподавали в Сонгюнгване. В 1592 году, на 25 году правления короля из династии Чосон Сонджо, Ким Юк возродил Сонгюнгван, который сожгли японцы во время Имдинской войны.

Первая современная школа в Кэсоне была «Ханнён Совон» (한영서원, 韓英書院) или «Англо-корейская школа», которую основал Юн Чхи Хо в 1906 году при поддержке американских миссионеров мистера Вассона и мистера Кандлера. Школа добилась признания генерала-губернатора Кореи в 1917 году и стала именоваться «Высшая школа Сондо». В 1950 году школа стала «Школьным фондам Сондо» с правом на открытие «Средней школы Сондо» и «Фармацевтического колледжа Сондо», выпускниками которого стали 40 человек. Однако, когда началась Корейская война, фонд переехал в Инчхон. В 1953 году «Средняя школа Сондо» и «Высшая школа Сондо» были восстановлены и существуют по сей день.

К 2002 году Кэсон имел 80 начальных школ, которые находились во всех «ри» (деревнях), 60 средних и старших, 3 колледжа и 3 университета, такие как «Университет политики Сондо», «Кэсонский университет образования», «Кэсонский университет коммунизма».

Транспорт

Кэсон связан с Пхеньяном и другими городами железной дорогой и шоссе. Главная железнодорожная станция города — Кэсон, находящаяся на линии Пхёнбусон.

Родившиеся в Кэсоне

• Ыйчхон (1055—1191) — основатель буддийской секты «Чхонтхэ»;
• Цой Чхун Хон (1149—1219) — военный правитель Кореи во времена династии Корё;
• Цой У (умер 1249) — генерал династии Корё, сын Цой Чхун Хона;
• Хван Хый (1363—1452) — главный чиновник (премьер-министр) династии Чосон;
• Хван Джин И (1515—1550) — известная поэтесса и кисэн эпохи династии Чосон;
• Вон Бён О (р. 1929) — южнокорейский зоолог.

Города-побратимы

• Катманду (Непал) (1992)
• Бельцы (Молдавия), с 1997 года
• Куско (Перу)

Ссылки

• Путеводитель «Кэсон» в Викигиде (англ.)
• [bbs.keyhole.com/ubb/ubbthreads.php?ubb=showflat&Number=165472#Post165472 North Korea Uncovered], (North Korea Google Earth) смотрите больше об Кэсоне, его экономике, культуре и промышленной инфраструктуре на Google Earth.
• [www.kaesong.de Немецкий вебсайт про город Кэсон]
• [www.kaesong.de Немецкий веб-сайт о Кэсоне]
• BBC News [news.bbc.co.uk/2/hi/asia-pacific/7132660.stm КНДР открывает закрытый город для туристов]

Всемирное наследие ЮНЕСКО, объект № 1278 [whc.unesco.org/ru/list/1278 рус.] • [whc.unesco.org/en/list/1278 англ.] • [whc.unesco.org/fr/list/1278 фр.]

Отрывок, характеризующий Кэсон

Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит.
Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.


Получив от Николая известие о том, что брат ее находится с Ростовыми, в Ярославле, княжна Марья, несмотря на отговариванья тетки, тотчас же собралась ехать, и не только одна, но с племянником. Трудно ли, нетрудно, возможно или невозможно это было, она не спрашивала и не хотела знать: ее обязанность была не только самой быть подле, может быть, умирающего брата, но и сделать все возможное для того, чтобы привезти ему сына, и она поднялась ехать. Если князь Андрей сам не уведомлял ее, то княжна Марья объясняла ото или тем, что он был слишком слаб, чтобы писать, или тем, что он считал для нее и для своего сына этот длинный переезд слишком трудным и опасным.
В несколько дней княжна Марья собралась в дорогу. Экипажи ее состояли из огромной княжеской кареты, в которой она приехала в Воронеж, брички и повозки. С ней ехали m lle Bourienne, Николушка с гувернером, старая няня, три девушки, Тихон, молодой лакей и гайдук, которого тетка отпустила с нею.
Ехать обыкновенным путем на Москву нельзя было и думать, и потому окольный путь, который должна была сделать княжна Марья: на Липецк, Рязань, Владимир, Шую, был очень длинен, по неимению везде почтовых лошадей, очень труден и около Рязани, где, как говорили, показывались французы, даже опасен.
Во время этого трудного путешествия m lle Bourienne, Десаль и прислуга княжны Марьи были удивлены ее твердостью духа и деятельностью. Она позже всех ложилась, раньше всех вставала, и никакие затруднения не могли остановить ее. Благодаря ее деятельности и энергии, возбуждавшим ее спутников, к концу второй недели они подъезжали к Ярославлю.
В последнее время своего пребывания в Воронеже княжна Марья испытала лучшее счастье в своей жизни. Любовь ее к Ростову уже не мучила, не волновала ее. Любовь эта наполняла всю ее душу, сделалась нераздельною частью ее самой, и она не боролась более против нее. В последнее время княжна Марья убедилась, – хотя она никогда ясно словами определенно не говорила себе этого, – убедилась, что она была любима и любила. В этом она убедилась в последнее свое свидание с Николаем, когда он приехал ей объявить о том, что ее брат был с Ростовыми. Николай ни одним словом не намекнул на то, что теперь (в случае выздоровления князя Андрея) прежние отношения между ним и Наташей могли возобновиться, но княжна Марья видела по его лицу, что он знал и думал это. И, несмотря на то, его отношения к ней – осторожные, нежные и любовные – не только не изменились, но он, казалось, радовался тому, что теперь родство между ним и княжной Марьей позволяло ему свободнее выражать ей свою дружбу любовь, как иногда думала княжна Марья. Княжна Марья знала, что она любила в первый и последний раз в жизни, и чувствовала, что она любима, и была счастлива, спокойна в этом отношении.
Но это счастье одной стороны душевной не только не мешало ей во всей силе чувствовать горе о брате, но, напротив, это душевное спокойствие в одном отношении давало ей большую возможность отдаваться вполне своему чувству к брату. Чувство это было так сильно в первую минуту выезда из Воронежа, что провожавшие ее были уверены, глядя на ее измученное, отчаянное лицо, что она непременно заболеет дорогой; но именно трудности и заботы путешествия, за которые с такою деятельностью взялась княжна Марья, спасли ее на время от ее горя и придали ей силы.
Как и всегда это бывает во время путешествия, княжна Марья думала только об одном путешествии, забывая о том, что было его целью. Но, подъезжая к Ярославлю, когда открылось опять то, что могло предстоять ей, и уже не через много дней, а нынче вечером, волнение княжны Марьи дошло до крайних пределов.
Когда посланный вперед гайдук, чтобы узнать в Ярославле, где стоят Ростовы и в каком положении находится князь Андрей, встретил у заставы большую въезжавшую карету, он ужаснулся, увидав страшно бледное лицо княжны, которое высунулось ему из окна.
– Все узнал, ваше сиятельство: ростовские стоят на площади, в доме купца Бронникова. Недалече, над самой над Волгой, – сказал гайдук.
Княжна Марья испуганно вопросительно смотрела на его лицо, не понимая того, что он говорил ей, не понимая, почему он не отвечал на главный вопрос: что брат? M lle Bourienne сделала этот вопрос за княжну Марью.
– Что князь? – спросила она.
– Их сиятельство с ними в том же доме стоят.
«Стало быть, он жив», – подумала княжна и тихо спросила: что он?
– Люди сказывали, все в том же положении.
Что значило «все в том же положении», княжна не стала спрашивать и мельком только, незаметно взглянув на семилетнего Николушку, сидевшего перед нею и радовавшегося на город, опустила голову и не поднимала ее до тех пор, пока тяжелая карета, гремя, трясясь и колыхаясь, не остановилась где то. Загремели откидываемые подножки.
Отворились дверцы. Слева была вода – река большая, справа было крыльцо; на крыльце были люди, прислуга и какая то румяная, с большой черной косой, девушка, которая неприятно притворно улыбалась, как показалось княжне Марье (это была Соня). Княжна взбежала по лестнице, притворно улыбавшаяся девушка сказала: – Сюда, сюда! – и княжна очутилась в передней перед старой женщиной с восточным типом лица, которая с растроганным выражением быстро шла ей навстречу. Это была графиня. Она обняла княжну Марью и стала целовать ее.
– Mon enfant! – проговорила она, – je vous aime et vous connais depuis longtemps. [Дитя мое! я вас люблю и знаю давно.]
Несмотря на все свое волнение, княжна Марья поняла, что это была графиня и что надо было ей сказать что нибудь. Она, сама не зная как, проговорила какие то учтивые французские слова, в том же тоне, в котором были те, которые ей говорили, и спросила: что он?
– Доктор говорит, что нет опасности, – сказала графиня, но в то время, как она говорила это, она со вздохом подняла глаза кверху, и в этом жесте было выражение, противоречащее ее словам.
– Где он? Можно его видеть, можно? – спросила княжна.
– Сейчас, княжна, сейчас, мой дружок. Это его сын? – сказала она, обращаясь к Николушке, который входил с Десалем. – Мы все поместимся, дом большой. О, какой прелестный мальчик!
Графиня ввела княжну в гостиную. Соня разговаривала с m lle Bourienne. Графиня ласкала мальчика. Старый граф вошел в комнату, приветствуя княжну. Старый граф чрезвычайно переменился с тех пор, как его последний раз видела княжна. Тогда он был бойкий, веселый, самоуверенный старичок, теперь он казался жалким, затерянным человеком. Он, говоря с княжной, беспрестанно оглядывался, как бы спрашивая у всех, то ли он делает, что надобно. После разорения Москвы и его имения, выбитый из привычной колеи, он, видимо, потерял сознание своего значения и чувствовал, что ему уже нет места в жизни.
Несмотря на то волнение, в котором она находилась, несмотря на одно желание поскорее увидать брата и на досаду за то, что в эту минуту, когда ей одного хочется – увидать его, – ее занимают и притворно хвалят ее племянника, княжна замечала все, что делалось вокруг нее, и чувствовала необходимость на время подчиниться этому новому порядку, в который она вступала. Она знала, что все это необходимо, и ей было это трудно, но она не досадовала на них.
– Это моя племянница, – сказал граф, представляя Соню, – вы не знаете ее, княжна?
Княжна повернулась к ней и, стараясь затушить поднявшееся в ее душе враждебное чувство к этой девушке, поцеловала ее. Но ей становилось тяжело оттого, что настроение всех окружающих было так далеко от того, что было в ее душе.
– Где он? – спросила она еще раз, обращаясь ко всем.
– Он внизу, Наташа с ним, – отвечала Соня, краснея. – Пошли узнать. Вы, я думаю, устали, княжна?
У княжны выступили на глаза слезы досады. Она отвернулась и хотела опять спросить у графини, где пройти к нему, как в дверях послышались легкие, стремительные, как будто веселые шаги. Княжна оглянулась и увидела почти вбегающую Наташу, ту Наташу, которая в то давнишнее свидание в Москве так не понравилась ей.
Но не успела княжна взглянуть на лицо этой Наташи, как она поняла, что это был ее искренний товарищ по горю, и потому ее друг. Она бросилась ей навстречу и, обняв ее, заплакала на ее плече.
Как только Наташа, сидевшая у изголовья князя Андрея, узнала о приезде княжны Марьи, она тихо вышла из его комнаты теми быстрыми, как показалось княжне Марье, как будто веселыми шагами и побежала к ней.
На взволнованном лице ее, когда она вбежала в комнату, было только одно выражение – выражение любви, беспредельной любви к нему, к ней, ко всему тому, что было близко любимому человеку, выраженье жалости, страданья за других и страстного желанья отдать себя всю для того, чтобы помочь им. Видно было, что в эту минуту ни одной мысли о себе, о своих отношениях к нему не было в душе Наташи.
Чуткая княжна Марья с первого взгляда на лицо Наташи поняла все это и с горестным наслаждением плакала на ее плече.
– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…


Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.