Кеттелл, Джеймс Маккин
| Джеймс Маккин Кеттелл | |
| James McKeen Cattell | |
 | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Страна: |
США |
| Научная сфера: | |
| Учёная степень: | |
| Учёное звание: | |
| Альма-матер: |
колледж Лафайетта, Лейпцигский университет, Гёттингенский университет |
| Научный руководитель: | |
| Известные ученики: | |
| Известен как: |
Родоначальник методов тестирования, один из первых специалистов по психометрии и психодиагностике. |
Дже́ймс Макки́н Ке́ттелл (англ. James McKeen Cattell, 25 мая 1860, Истон (Пенсильвания) — 20 января 1944, Ланкастер (Пенсильвания)) — американский психолог, один из первых специалистов по экспериментальной психологии в США, первый профессор психологии. Родоначальник методов тестирования, автор ряда психологических тестов, один из первых специалистов по психометрии и психодиагностике.
В начале карьеры Джеймса Кеттелла психология рассматривалась учёными как незначительная область исследований или даже лженаука наподобие френологии. Возможно, Кеттелл более чем кто-либо из его современников способствовал становлению психологии как уважаемой науки. После его смерти Нью-Йорк Таймс назвала его «старейшиной американской науки».
Ранние годы
Джеймс родился в Истоне (Пенсильвания), в состоятельной известной семье. Его отец, Уильям Кэсседи Кеттелл, пресвитерианский священник, вскоре после рождения сына занял пост президента Лафайет-Колледжа. Средств для воспитания ребёнка было более чем достаточно, так как Элизабет Маккин, мать Джеймса также была весьма состоятельной невестой. Для иллюстрации известности семьи можно также упомянуть Александра Гилмора Кеттелла, брата Уильяма, который представлял Нью-Джерси в Сенате США.
По всем имеющимся сведениям, детство Джеймса Кеттелла было вполне счастливым, он в 16 лет поступил в Лафайет Колледж, где получил свой первый диплом с отличием через четыре года. В 1883 там же он получил диплом магистра. Основное внимание его научной работы того времени было сосредоточено на английской литературе, хотя и математике он также уделял внимание.
Кеттелл нашёл своё призвание только после поездки на учёбу в Германию, где он встретил своего наставника, Вильгельма Вундта, считающегося основателем современной психологии. Он покинул Германию в 1882 для обучения в Университете Джона Хопкинса, однако уже через год вернулся в Лейпциг, для работы в должности ассистента Вундта. С собой он привёз четыре пишущих машинки марки «Ремингтон». Вундт был настолько восхищен машинками, что стал обладателем одной из них и значительно увеличил количество своих работ. Совместный труд был весьма продуктивен, вдвоём они заложили основы для научного исследования интеллекта, а Кеттелл под руководством своего наставника стал первым американцем, защитившим докторскую диссертацию по психологии («Психометрическое исследование», Psychometric Investigation).
Академическая карьера
После возвращения из Германии, карьера Кеттелла развивалась бурными темпами. В 1888 году он стал первым в США профессором психологии в Пеннсильванском университете, затем деканом факультета психологии, антропологии и философии Колумбийского университета, а в 1895 был избран президентом Американской психологической ассоциации.
С самого начала своей карьеры Кеттелл посвятил свой труд превращению психологии в уважаемую область научных исследований, подобную традиционным естественным наукам, химии и физике. Полагая, что дальнейшая работа может сделать интеллект набором стандартных единиц для измерения, он применял к этой задаче методы, разработанные Фрэнсисом Гальтоном.
Пацифизм
1 октября 1917 Кеттелл был уволен из Колумбийского университета за его выступления против Первой мировой войны. Однако, по итогам судебного разбирательства, университет был вынужден выплатить 40 000 $, которые легли в основу созданной Кеттеллом в 1921 Psychological Corporation[en], одной из крупнейших психодиагностических фирм в США.
Журналы
Кеттелл оказался более известен своей организаторской деятельностью, нежели научными исследованиями, так как работа по редактированию и изданию научных журналов отнимала много времени. В 1894 году совместно с Болдуином Д.М. он основал Psychological Review, одного из наиболее влиятельных журналов, издаваемых сейчас АПА. В 1895 он выкупил издание Science у Александра Грэма Белла, которое вскоре стало официальным изданием Американской ассоциации развития науки.
Избранные работы
- Cattell, James McKeen. 1890. Mental tests and measurements. Mind 15: 373-81
- Cattell, James McKeen. 1885. Ueber die Zeit der Erkennung und Benennung von Schriftzeichen, Bildern und Farben. Philosophische Studien 2: 635—650
- Cattell, James McKeen. 1886. Psychometrische Untersuchungen, Erste Abtheilung. Philosophische Studien 3: 305—335
- Cattell, James McKeen. 1886. Psychometrische Untersuchungen, Zweite Abtheilung. Philosophische Studien 3: 452—492
- Cattell, James McKeen. 1902. The time of perception as a measure of differences in intensity. Philosophische Studien 19: 63-68
- Drevdahl J.E., Cattell R.B. Personality and Creativity in Artists and Writers. — Journ. of Clinical Psychology; April, 1958, vol. XIV, N 2.
Напишите отзыв о статье "Кеттелл, Джеймс Маккин"
Ссылки
- [yurpsy.com/files/lica/cattell.htm Биография Дж. М. Кеттела на сайте "Юридическая психология"]
- [www.muskingum.edu/~psych/psycweb/history/cattell.htm James McKeen Cattell]
Отрывок, характеризующий Кеттелл, Джеймс Маккин
– А, Тимохин! – сказал главнокомандующий, узнавая капитана с красным носом, пострадавшего за синюю шинель.Казалось, нельзя было вытягиваться больше того, как вытягивался Тимохин, в то время как полковой командир делал ему замечание. Но в эту минуту обращения к нему главнокомандующего капитан вытянулся так, что, казалось, посмотри на него главнокомандующий еще несколько времени, капитан не выдержал бы; и потому Кутузов, видимо поняв его положение и желая, напротив, всякого добра капитану, поспешно отвернулся. По пухлому, изуродованному раной лицу Кутузова пробежала чуть заметная улыбка.
– Еще измайловский товарищ, – сказал он. – Храбрый офицер! Ты доволен им? – спросил Кутузов у полкового командира.
И полковой командир, отражаясь, как в зеркале, невидимо для себя, в гусарском офицере, вздрогнул, подошел вперед и отвечал:
– Очень доволен, ваше высокопревосходительство.
– Мы все не без слабостей, – сказал Кутузов, улыбаясь и отходя от него. – У него была приверженность к Бахусу.
Полковой командир испугался, не виноват ли он в этом, и ничего не ответил. Офицер в эту минуту заметил лицо капитана с красным носом и подтянутым животом и так похоже передразнил его лицо и позу, что Несвицкий не мог удержать смеха.
Кутузов обернулся. Видно было, что офицер мог управлять своим лицом, как хотел: в ту минуту, как Кутузов обернулся, офицер успел сделать гримасу, а вслед за тем принять самое серьезное, почтительное и невинное выражение.
Третья рота была последняя, и Кутузов задумался, видимо припоминая что то. Князь Андрей выступил из свиты и по французски тихо сказал:
– Вы приказали напомнить о разжалованном Долохове в этом полку.
– Где тут Долохов? – спросил Кутузов.
Долохов, уже переодетый в солдатскую серую шинель, не дожидался, чтоб его вызвали. Стройная фигура белокурого с ясными голубыми глазами солдата выступила из фронта. Он подошел к главнокомандующему и сделал на караул.
– Претензия? – нахмурившись слегка, спросил Кутузов.
– Это Долохов, – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Кутузов. – Надеюсь, что этот урок тебя исправит, служи хорошенько. Государь милостив. И я не забуду тебя, ежели ты заслужишь.
Голубые ясные глаза смотрели на главнокомандующего так же дерзко, как и на полкового командира, как будто своим выражением разрывая завесу условности, отделявшую так далеко главнокомандующего от солдата.
– Об одном прошу, ваше высокопревосходительство, – сказал он своим звучным, твердым, неспешащим голосом. – Прошу дать мне случай загладить мою вину и доказать мою преданность государю императору и России.
Кутузов отвернулся. На лице его промелькнула та же улыбка глаз, как и в то время, когда он отвернулся от капитана Тимохина. Он отвернулся и поморщился, как будто хотел выразить этим, что всё, что ему сказал Долохов, и всё, что он мог сказать ему, он давно, давно знает, что всё это уже прискучило ему и что всё это совсем не то, что нужно. Он отвернулся и направился к коляске.
Полк разобрался ротами и направился к назначенным квартирам невдалеке от Браунау, где надеялся обуться, одеться и отдохнуть после трудных переходов.
– Вы на меня не претендуете, Прохор Игнатьич? – сказал полковой командир, объезжая двигавшуюся к месту 3 ю роту и подъезжая к шедшему впереди ее капитану Тимохину. Лицо полкового командира выражало после счастливо отбытого смотра неудержимую радость. – Служба царская… нельзя… другой раз во фронте оборвешь… Сам извинюсь первый, вы меня знаете… Очень благодарил! – И он протянул руку ротному.
– Помилуйте, генерал, да смею ли я! – отвечал капитан, краснея носом, улыбаясь и раскрывая улыбкой недостаток двух передних зубов, выбитых прикладом под Измаилом.
– Да господину Долохову передайте, что я его не забуду, чтоб он был спокоен. Да скажите, пожалуйста, я всё хотел спросить, что он, как себя ведет? И всё…
– По службе очень исправен, ваше превосходительство… но карахтер… – сказал Тимохин.
– А что, что характер? – спросил полковой командир.
– Находит, ваше превосходительство, днями, – говорил капитан, – то и умен, и учен, и добр. А то зверь. В Польше убил было жида, изволите знать…
– Ну да, ну да, – сказал полковой командир, – всё надо пожалеть молодого человека в несчастии. Ведь большие связи… Так вы того…
– Слушаю, ваше превосходительство, – сказал Тимохин, улыбкой давая чувствовать, что он понимает желания начальника.
– Ну да, ну да.
Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.
– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.
Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
