Кеттел, Реймонд Бернар

Не следует путать с Дж. М. Кэттеллом — одним из первых специалистов по экспериментальной психологии в США.

Реймонд Бернар Кеттел
Raymond Bernard Cattell
Дата рождения:	20 марта 1905(1905-03-20)
Место рождения:	Хиллтоп, Уэст-Мидлендс, Англия, Соединённое королевство Великобритании и Ирландии
Дата смерти:	2 февраля 1998(1998-02-02) (92 года)
Место смерти:	Гонолулу, Гавайи, США
Страна:	Великобритания, США
Научная сфера:	психология личности
Место работы:	Гавайский университет, Иллинойский университет в Урбане и Шампейне, Гарвардский университет, Университет Кларка, Эксетерский университет
Альма-матер:	Лондонский университет, Университетский колледж Лондона
Известен как:	автор 16-факторной модели личности, инициатор мультивариативных исследований в психологии

Реймонд Бернар Ке́ттел (Кет­телл) (англ. Raymond Bernard Cattell; 20 марта 1905 — 2 февраля 1998) — британский и американский психолог, внёсший существенный вклад в развитие дифференциальной психологии в областях черт личности, способностей и мотивации. Автор одной из наиболее влиятельных теорий личности, разработанных в психологии XX века, автор теории гибкого и кристаллизированного интеллекта. Являлся последовательным сторонником мультивариативных исследований в психологии. Опубликовал 55 книг и более 500 статей. Автор 16-факторной модели личности и создатель соответствующей психодиагностической методики.

Биография

Реймонд Бернар Кеттел родился в Стаффордшире в 1905 г. В 16 лет поступил в Королевский колледж Лондонского университета, где обучался химии и физике. В 1924 г. Кеттел получил степень бакалавра по специальности «химия» в Лондонском университете. За несколько месяцев до окончания и получения диплома с отличием решил посвятить свою карьеру психологии. В 1929 г. получил степень доктора психологии в Лондонском университете. Будучи студентом-дипломником, работал в качестве ассистента у выдающегося психолога Чарльза Спирмена, разработавшего метод факторного анализа.

С 1932 по 1937 г. Кеттел руководил психиатрической клиникой города Лейсестера в должности директора. В 1937 г. ему присвоили степень доктора наук Лондонского университета. После этого Кеттел сотрудничал с профессором Э. Л. Торндайком в педагогическом колледже Колумбийского университета в Нью-Йорке. С 1938 г. Кэттелл работал профессором психологии в Университете Кларка, а с 1941 - лектором в Гарвардском университете. В 1944 г. Кэттелл перешёл в Иллинойсский университет на пост профессора-исследователя в области психологии. Там он руководил лабораторией по исследованию личности и анализа группового поведения (занимал эту должность 30 лет).

В 1973г. Кеттел переехал в Боулдер, где основал Институт по исследованию основ морали и самореализации. С 1977 г. стал консультирующим профессором при Гавайском университете, а также почетным профессором в Иллинойсе.

Умер Кеттел 2 февраля 1998 года в возрасте 92 лет в своём доме на Гавайях.

Основные труды

В 1940-х гг. Кеттел опубликовал множество книг и статей, освещающих исследования различных областей - экспериментальной психологии, социальной психологии и генетики. Основные его труды относятся к области систематического исследования личности человека. Наиболее значительные работы в этом направлении:

• 1946 г. – «Описание и измерение личности»,
• 1950 г. – «Личность: системное теоретическое и фактическое исследование»,
• 1957 г. – «Личностное и мотивационное структурное измерение»,
• 1965 г. – «Научный анализ личности»,
• 1982 г. – «Наследование личности и способностей»,
• 1987 г. – «Бейондизм: религия от науки».

Также Р. Кеттел провёл интересные психологические исследования в области: юмора (1947), музыкальных предпочтений (1954), лидерства (1954), интеллекта (1963), психопатологии (1966), креативности (1968), установки на реакции (1968).

Теория личности

В определении Кеттела личность представляет собой систему черт, которым он даёт собственную классификацию. По его мнению, черта — это некоторая ментальная сущность, отвечающая за согласованность наблюдаемого поведения. Далее он различает исходные и поверхностные черты. Первые представляют собой реальные внутренние силы личности, лежащие в основе и в дальнейшем определяющие множественные внешние проявления. Поверхностные же черты являются открытыми, видимыми переменными, происходящими на поверхности. Они — всего лишь продукт взаимодействия исходных черт, поэтому не столь значимы. Исходные черты Кеттел делит на формируемые средой и конституциональные (наследственные).

С модальной точки зрения учёный различает черты: динамические (приводящие к действию в определённом направлении), черты-способности (определяющие эффективность достижения цели) и темпераментальные (связанные с внутренними мотивами личностных реакций).

Используя информацию о различных чертах индивидуума, Кеттел составил очень простое уравнение, характеризующее предположительное поведение человека в конкретной ситуации. Оно имеет вид: R = s₁T₁ + s₂T₂ + s₃T₃ +…+ s_nT_n,

где Т — определённая черта; s — её оценка.

Это спецификационное уравнение даёт возможность предсказать реакцию индивидуума в будущем на основе характеристик его личности, оцененных в настоящем. Уравнение можно использовать в тестировании.

Особое внимание в своих работах Кеттел уделяет более подробному рассмотрению динамических черт. Он разделяет их на три группы: аттитюды, эрги и чувства.

Аттитюд — это, по определению Кеттела, видимое внешнее выражение внутренней динамической структуры, из которой также выделяются эрги и чувства. Простыми словами, формула аттитюда выглядит примерно так: интерес определённой интенсивности в каком-то действии относительно определённого объекта.

Эрг можно назвать конституциональной динамической исходной чертой, что-то схожее с инстинктом или врождённой склонностью. В своих исследованиях Кеттел выявил 10 эргов: голод, секс, стадность, родительская протективность, любопытство, бегство (страх), драчливость, приобретательство, самоутверждение и нарциссическая сексуальность.

Чувство — динамическая черта, формируемая под воздействием окружающей среды. Оно имеет сходство с эргой, но является не врождённым, а приобретенным. Согласно Кеттелу чувства имеют тенденцию к организации вокруг значительных объектов культуры, в отношении которых со временем и с приобретением опыта все больше вырабатываются аттитюды. Исследования Кеттела выявили чувства, связанные с карьерой, спортом, религией, родителями, любимым человеком, а также с собственным «Я». Интересно, что последнее чувство оказалось одним из самых стабильных в проведённых исследованиях

Взаимосвязь различных уровней динамических черт Кеттел представил в виде динамической решетки. Она представляет собой мотивационную структуру, в первой части которой отображены эрги (базовые биологические импульсы); в середине — чувства, каждое из которых взаимосвязано с несколькими эргами; в третьей части представлена структура аттитюдов, которые соответствуют линиям определённых действий, относящихся к обозначенным объектам. Каждый аттитюд взаимосвязан с несколькими чувствами, а через них является выражением целого ряда эргов.

Чувству «Я» в исследованиях Кеттела отведено особенное место. Он считает, что это чувство играет важнейшую роль в активности и развитии личности человека. Оно оказывает влияние на удовлетворенность всех чувств и эргов, поэтому является своего рода «главенствующим» чувством.

Изучение развития личности Р. Кеттел производил как на уровне описания временных изменений её структуры, так и на уровне генетики и измерения влияния окружающей среды. Для оценки влияния наследственности и среды ученый создал метод MAVA (множественный абстрактный анализ вариаций) Исследовались близнецы и сиблинги (братья или сестры), воспитываемые в одной семье. Этот метод выявил интересную тенденцию со стороны влияний среды противостоять проявлениям генетических различий. Кеттел отнёс это явление к закону биосоциального насилия.

Исследуя явление научения, играющее значительную роль в процессе развития личности, Кеттел проводит разграничения Он различает классическое, инструментальное и интегральное научения. Классическое обуславливание включает в себя эмоциональные реакции на воздействия окружающей среды. Инструментальное обуславливание играет значительную роль в построении динамической решетки. Особый интерес представляет одна из его форм, которую Кеттел назвал «слитным научением». При этом научении определённое поведение (или аттитюд) является путём достижения сразу нескольких целей. Интеграционное научение предполагает стремление индивидуума к максимизации общего долговременного удовлетворения, при этом выражая отдельные эрги и подавляя или вытесняя остальные.

Значительное влияние на формирование личности оказывают множественные социальные институты. Кеттел придавал большое значение социокультурным детерминантам поведения. Наибольшее влияние на личность человека оказывает семья, затем также весьма значимыми для индивидуума институтами являются профессия, школа, группа сверстников, религия, политическая партия, а также нация. Их влияние протекает одним из трёх способов:

1) умышленное намерение создать определённый тип личности;

2) ситуационные или экологические факторы приводят к эффектам, не предусмотренным обществом;

3) индивид может сам определить для себя необходимость дальнейшего изменения личности вследствие важных мотивов.

Весьма важно описать и дифференцировать по определённым параметрам различные социальные группы или институты для дальнейшего исследования как отдельной личности, так и определённой социальной группы, а также взаимоотношений между ними. Кеттел вывел 28 положений относительно отношений между индивидуальной личностью и так называемой групповой синтальностью.

Ключевые понятия

Аттитюд (Attitude). Специфический образ действий, который субъект желает или хочет реализовать в конкретной ситуации. Аттитюд включает в себя стимул или ситуацию, интерес (интенсивное желание), реакцию и объект. Происхождение конкретного аттитюда обычно прослеживается до первичного, врождённого побуждения, то есть одного из эргов.

Динамическая черта (Dynamic trait). Черта, активизирующая и направляющая человека к конкретным целям. К динамическим чертам относятся эрги и семы.

Динамическое исчисление (Dynamic calculus). Комплексный метод определения силы и направленности аттитюдов. В динамическом исчислении эрги и семы рассматриваются как основа любой мотивации, они входят в поведенческое уравнение (behavioral equation), позволяющее вычислить аттитюд данного индивида в конкретной ситуации.

Корреляционная матрица (Correlation matrix). Общая совокупность данных в массе переменных, используемых в факторном анализе.

Кристаллизовавшийся интеллект (Crystallized intelligence). С другой стороны, отвечает за применение в настоящем ранее полученных знаний. Первичный фактор B - это кристаллизовавшийся интеллект, и для него Кеттел оценил долю наследственности в 60%. Для подвижного интеллекта, черты второго порядка, доля наследственности равна 65%.

Основные черты (Source traits). Черты, предопределяющие поведение, основные структуры, составляющие личность.

Поверхностные черты (Surface traits). Наблюдаемые формы поведения, имеют значение лишь как исходный пункт, с которого удобно начинать исследование, или как индикаторы основных черт.

Подвижный интеллект (Fluid intelligence). Позволяет нам усваивать новый материал, независимо от того, приходилось ли нам уже иметь дело с подобными вещами.

Семы (Sems [socially shaped ergic manifolds]). "Социально сформированные проводящие структуры эргов". Выученные или приобретенные динамические черты, промежуточные цели, связывающие аттитюд с изначальным эргом. Семы берут свою энергию из эргов и придают аттитюдам некоторую организацию и стабильность.

Состояние (State). Понятие, относимое Кеттелом к временным изменениям в поведении, появляющимся в результате изменений в окружающей среде. Примеры психологических состояний - радость, гнев, страх, беспокойство. В число физиологических состояний входят ритм сердца, температура тела и кровяное давление.

Способность (Ability trait). Динамическая черта личности, определяющая умение и эффективность в достижении целей.

Темпераментная черта (Temperament trait). Основная черта, влияющая на эмоциональные характеристики поведения.

Фактор (Factor). Скрытая переменная, получаемая при обработке данных при помощи факторного анализа.

Факторная нагрузка (Factor loading). Корреляция между данным пунктом и фактором, с которым он соотносится.

Факторный анализ (Factor analysis). Метод, используемый для определения скрытых психологических переменных личности или скрытых переменных в вопросах тестов, которые выявляются при обработке корреляционной матрицы.

Черта (Trait). Относительно постоянное свойство или расположение, то, от чего зависит поведение человека в конкретной ситуации.

Эрг (Erg). Врождённое биологическое побуждение или мотив. Эрги у людей - эквиваленты инстинктов у животных. Термин "эрг" относится к энергии, происходящей из первичных побуждений, таких как сексуальное влечение, голод, любопытство, гнев и т. д. Кеттел выделил 10 основных эргов, большинство из которых свойственны также и млекопитающим.

L-данные (L-data). Данные измерения поведения в естественных условиях.

Q-данные (Q-data). Индивидуальные данные, полученные по результатам заполнения опросников.

T-данные (T-data). Данные, полученные при помощи объективных тестов.

Публикации

• Cattell, R. B. (1983). Structured personality learning theory. New York: Praeger.
• Cattell, R. B. (1984). The voyage of a laboratory: 1928-1984. Multivariate Behavioral Research, 19, 121-174.
• Cattell, R. B. (1990). The birth of the Society of Multivariate Experimental Psychology. Journal of the History of the Behavioral Sciences, 26, 48-57.

Ссылки

• [www.cattell.net/devon/rbcmain.htm Памяти Реймонда Кеттела]
• [psylib.org.ua/books/holli01/txt12.htm Факторная теория Кеттела]
• [psychojournal.ru/tests_online/365-16-faktornyy-lichnostnyy-oprosnik-r-b-kettella.html 16-факторный личностный опросник Кеттелла]

Отрывок, характеризующий Кеттел, Реймонд Бернар

Наташа была спокойнее, но не веселее. Она не только избегала всех внешних условий радости: балов, катанья, концертов, театра; но она ни разу не смеялась так, чтобы из за смеха ее не слышны были слезы. Она не могла петь. Как только начинала она смеяться или пробовала одна сама с собой петь, слезы душили ее: слезы раскаяния, слезы воспоминаний о том невозвратном, чистом времени; слезы досады, что так, задаром, погубила она свою молодую жизнь, которая могла бы быть так счастлива. Смех и пение особенно казались ей кощунством над ее горем. О кокетстве она и не думала ни раза; ей не приходилось даже воздерживаться. Она говорила и чувствовала, что в это время все мужчины были для нее совершенно то же, что шут Настасья Ивановна. Внутренний страж твердо воспрещал ей всякую радость. Да и не было в ней всех прежних интересов жизни из того девичьего, беззаботного, полного надежд склада жизни. Чаще и болезненнее всего вспоминала она осенние месяцы, охоту, дядюшку и святки, проведенные с Nicolas в Отрадном. Что бы она дала, чтобы возвратить хоть один день из того времени! Но уж это навсегда было кончено. Предчувствие не обманывало ее тогда, что то состояние свободы и открытости для всех радостей никогда уже не возвратится больше. Но жить надо было.
Ей отрадно было думать, что она не лучше, как она прежде думала, а хуже и гораздо хуже всех, всех, кто только есть на свете. Но этого мало было. Она знала это и спрашивала себя: «Что ж дальше?А дальше ничего не было. Не было никакой радости в жизни, а жизнь проходила. Наташа, видимо, старалась только никому не быть в тягость и никому не мешать, но для себя ей ничего не нужно было. Она удалялась от всех домашних, и только с братом Петей ей было легко. С ним она любила бывать больше, чем с другими; и иногда, когда была с ним с глазу на глаз, смеялась. Она почти не выезжала из дому и из приезжавших к ним рада была только одному Пьеру. Нельзя было нежнее, осторожнее и вместе с тем серьезнее обращаться, чем обращался с нею граф Безухов. Наташа Осссознательно чувствовала эту нежность обращения и потому находила большое удовольствие в его обществе. Но она даже не была благодарна ему за его нежность; ничто хорошее со стороны Пьера не казалось ей усилием. Пьеру, казалось, так естественно быть добрым со всеми, что не было никакой заслуги в его доброте. Иногда Наташа замечала смущение и неловкость Пьера в ее присутствии, в особенности, когда он хотел сделать для нее что нибудь приятное или когда он боялся, чтобы что нибудь в разговоре не навело Наташу на тяжелые воспоминания. Она замечала это и приписывала это его общей доброте и застенчивости, которая, по ее понятиям, таковая же, как с нею, должна была быть и со всеми. После тех нечаянных слов о том, что, ежели бы он был свободен, он на коленях бы просил ее руки и любви, сказанных в минуту такого сильного волнения для нее, Пьер никогда не говорил ничего о своих чувствах к Наташе; и для нее было очевидно, что те слова, тогда так утешившие ее, были сказаны, как говорятся всякие бессмысленные слова для утешения плачущего ребенка. Не оттого, что Пьер был женатый человек, но оттого, что Наташа чувствовала между собою и им в высшей степени ту силу нравственных преград – отсутствие которой она чувствовала с Kyрагиным, – ей никогда в голову не приходило, чтобы из ее отношений с Пьером могла выйти не только любовь с ее или, еще менее, с его стороны, но даже и тот род нежной, признающей себя, поэтической дружбы между мужчиной и женщиной, которой она знала несколько примеров.
В конце Петровского поста Аграфена Ивановна Белова, отрадненская соседка Ростовых, приехала в Москву поклониться московским угодникам. Она предложила Наташе говеть, и Наташа с радостью ухватилась за эту мысль. Несмотря на запрещение доктора выходить рано утром, Наташа настояла на том, чтобы говеть, и говеть не так, как говели обыкновенно в доме Ростовых, то есть отслушать на дому три службы, а чтобы говеть так, как говела Аграфена Ивановна, то есть всю неделю, не пропуская ни одной вечерни, обедни или заутрени.
Графине понравилось это усердие Наташи; она в душе своей, после безуспешного медицинского лечения, надеялась, что молитва поможет ей больше лекарств, и хотя со страхом и скрывая от доктора, но согласилась на желание Наташи и поручила ее Беловой. Аграфена Ивановна в три часа ночи приходила будить Наташу и большей частью находила ее уже не спящею. Наташа боялась проспать время заутрени. Поспешно умываясь и с смирением одеваясь в самое дурное свое платье и старенькую мантилью, содрогаясь от свежести, Наташа выходила на пустынные улицы, прозрачно освещенные утренней зарей. По совету Аграфены Ивановны, Наташа говела не в своем приходе, а в церкви, в которой, по словам набожной Беловой, был священник весьма строгий и высокой жизни. В церкви всегда было мало народа; Наташа с Беловой становились на привычное место перед иконой божией матери, вделанной в зад левого клироса, и новое для Наташи чувство смирения перед великим, непостижимым, охватывало ее, когда она в этот непривычный час утра, глядя на черный лик божией матери, освещенный и свечами, горевшими перед ним, и светом утра, падавшим из окна, слушала звуки службы, за которыми она старалась следить, понимая их. Когда она понимала их, ее личное чувство с своими оттенками присоединялось к ее молитве; когда она не понимала, ей еще сладостнее было думать, что желание понимать все есть гордость, что понимать всего нельзя, что надо только верить и отдаваться богу, который в эти минуты – она чувствовала – управлял ее душою. Она крестилась, кланялась и, когда не понимала, то только, ужасаясь перед своею мерзостью, просила бога простить ее за все, за все, и помиловать. Молитвы, которым она больше всего отдавалась, были молитвы раскаяния. Возвращаясь домой в ранний час утра, когда встречались только каменщики, шедшие на работу, дворники, выметавшие улицу, и в домах еще все спали, Наташа испытывала новое для нее чувство возможности исправления себя от своих пороков и возможности новой, чистой жизни и счастия.
В продолжение всей недели, в которую она вела эту жизнь, чувство это росло с каждым днем. И счастье приобщиться или сообщиться, как, радостно играя этим словом, говорила ей Аграфена Ивановна, представлялось ей столь великим, что ей казалось, что она не доживет до этого блаженного воскресенья.
Но счастливый день наступил, и когда Наташа в это памятное для нее воскресенье, в белом кисейном платье, вернулась от причастия, она в первый раз после многих месяцев почувствовала себя спокойной и не тяготящеюся жизнью, которая предстояла ей.
Приезжавший в этот день доктор осмотрел Наташу и велел продолжать те последние порошки, которые он прописал две недели тому назад.
– Непременно продолжать – утром и вечером, – сказал он, видимо, сам добросовестно довольный своим успехом. – Только, пожалуйста, аккуратнее. Будьте покойны, графиня, – сказал шутливо доктор, в мякоть руки ловко подхватывая золотой, – скоро опять запоет и зарезвится. Очень, очень ей в пользу последнее лекарство. Она очень посвежела.
Графиня посмотрела на ногти и поплевала, с веселым лицом возвращаясь в гостиную.


В начале июля в Москве распространялись все более и более тревожные слухи о ходе войны: говорили о воззвании государя к народу, о приезде самого государя из армии в Москву. И так как до 11 го июля манифест и воззвание не были получены, то о них и о положении России ходили преувеличенные слухи. Говорили, что государь уезжает потому, что армия в опасности, говорили, что Смоленск сдан, что у Наполеона миллион войска и что только чудо может спасти Россию.
11 го июля, в субботу, был получен манифест, но еще не напечатан; и Пьер, бывший у Ростовых, обещал на другой день, в воскресенье, приехать обедать и привезти манифест и воззвание, которые он достанет у графа Растопчина.
В это воскресенье Ростовы, по обыкновению, поехали к обедне в домовую церковь Разумовских. Был жаркий июльский день. Уже в десять часов, когда Ростовы выходили из кареты перед церковью, в жарком воздухе, в криках разносчиков, в ярких и светлых летних платьях толпы, в запыленных листьях дерев бульвара, в звуках музыки и белых панталонах прошедшего на развод батальона, в громе мостовой и ярком блеске жаркого солнца было то летнее томление, довольство и недовольство настоящим, которое особенно резко чувствуется в ясный жаркий день в городе. В церкви Разумовских была вся знать московская, все знакомые Ростовых (в этот год, как бы ожидая чего то, очень много богатых семей, обыкновенно разъезжающихся по деревням, остались в городе). Проходя позади ливрейного лакея, раздвигавшего толпу подле матери, Наташа услыхала голос молодого человека, слишком громким шепотом говорившего о ней:
– Это Ростова, та самая…
– Как похудела, а все таки хороша!
Она слышала, или ей показалось, что были упомянуты имена Курагина и Болконского. Впрочем, ей всегда это казалось. Ей всегда казалось, что все, глядя на нее, только и думают о том, что с ней случилось. Страдая и замирая в душе, как всегда в толпе, Наташа шла в своем лиловом шелковом с черными кружевами платье так, как умеют ходить женщины, – тем спокойнее и величавее, чем больнее и стыднее у ней было на душе. Она знала и не ошибалась, что она хороша, но это теперь не радовало ее, как прежде. Напротив, это мучило ее больше всего в последнее время и в особенности в этот яркий, жаркий летний день в городе. «Еще воскресенье, еще неделя, – говорила она себе, вспоминая, как она была тут в то воскресенье, – и все та же жизнь без жизни, и все те же условия, в которых так легко бывало жить прежде. Хороша, молода, и я знаю, что теперь добра, прежде я была дурная, а теперь я добра, я знаю, – думала она, – а так даром, ни для кого, проходят лучшие годы». Она стала подле матери и перекинулась с близко стоявшими знакомыми. Наташа по привычке рассмотрела туалеты дам, осудила tenue [манеру держаться] и неприличный способ креститься рукой на малом пространстве одной близко стоявшей дамы, опять с досадой подумала о том, что про нее судят, что и она судит, и вдруг, услыхав звуки службы, ужаснулась своей мерзости, ужаснулась тому, что прежняя чистота опять потеряна ею.
Благообразный, тихий старичок служил с той кроткой торжественностью, которая так величаво, успокоительно действует на души молящихся. Царские двери затворились, медленно задернулась завеса; таинственный тихий голос произнес что то оттуда. Непонятные для нее самой слезы стояли в груди Наташи, и радостное и томительное чувство волновало ее.
«Научи меня, что мне делать, как мне исправиться навсегда, навсегда, как мне быть с моей жизнью… – думала она.
Дьякон вышел на амвон, выправил, широко отставив большой палец, длинные волосы из под стихаря и, положив на груди крест, громко и торжественно стал читать слова молитвы:
– «Миром господу помолимся».
«Миром, – все вместе, без различия сословий, без вражды, а соединенные братской любовью – будем молиться», – думала Наташа.
– О свышнем мире и о спасении душ наших!
«О мире ангелов и душ всех бестелесных существ, которые живут над нами», – молилась Наташа.
Когда молились за воинство, она вспомнила брата и Денисова. Когда молились за плавающих и путешествующих, она вспомнила князя Андрея и молилась за него, и молилась за то, чтобы бог простил ей то зло, которое она ему сделала. Когда молились за любящих нас, она молилась о своих домашних, об отце, матери, Соне, в первый раз теперь понимая всю свою вину перед ними и чувствуя всю силу своей любви к ним. Когда молились о ненавидящих нас, она придумала себе врагов и ненавидящих для того, чтобы молиться за них. Она причисляла к врагам кредиторов и всех тех, которые имели дело с ее отцом, и всякий раз, при мысли о врагах и ненавидящих, она вспоминала Анатоля, сделавшего ей столько зла, и хотя он не был ненавидящий, она радостно молилась за него как за врага. Только на молитве она чувствовала себя в силах ясно и спокойно вспоминать и о князе Андрее, и об Анатоле, как об людях, к которым чувства ее уничтожались в сравнении с ее чувством страха и благоговения к богу. Когда молились за царскую фамилию и за Синод, она особенно низко кланялась и крестилась, говоря себе, что, ежели она не понимает, она не может сомневаться и все таки любит правительствующий Синод и молится за него.
Окончив ектенью, дьякон перекрестил вокруг груди орарь и произнес:
– «Сами себя и живот наш Христу богу предадим».
«Сами себя богу предадим, – повторила в своей душе Наташа. – Боже мой, предаю себя твоей воле, – думала она. – Ничего не хочу, не желаю; научи меня, что мне делать, куда употребить свою волю! Да возьми же меня, возьми меня! – с умиленным нетерпением в душе говорила Наташа, не крестясь, опустив свои тонкие руки и как будто ожидая, что вот вот невидимая сила возьмет ее и избавит от себя, от своих сожалений, желаний, укоров, надежд и пороков.
Графиня несколько раз во время службы оглядывалась на умиленное, с блестящими глазами, лицо своей дочери и молилась богу о том, чтобы он помог ей.
Неожиданно, в середине и не в порядке службы, который Наташа хорошо знала, дьячок вынес скамеечку, ту самую, на которой читались коленопреклоненные молитвы в троицын день, и поставил ее перед царскими дверьми. Священник вышел в своей лиловой бархатной скуфье, оправил волосы и с усилием стал на колена. Все сделали то же и с недоумением смотрели друг на друга. Это была молитва, только что полученная из Синода, молитва о спасении России от вражеского нашествия.