Кэ Цзюсы

Кэ Цзюсы (кит. 柯九思; 1290—1343) — китайский художник, каллиграф, и поэт.

Кэ Цзюсы был ученым-чиновником, служившим при монгольском дворе, и как многие образованные китайские администраторы на досуге писал стихи, рисовал пейзажи, и занимался каллиграфией. Однако наибольшую известность ему принесли монохромные рисунки с изображениями бамбука. Среди поэтических работ Кэ Цзюсы выделяется «Коллекция Дань Цюшэня» (один из его псевдонимов).

Кэ родился в Сяньцзу (ныне это Чжэцзян) в семье Кэ Цяня, который был чиновником при трёх юаньских императорах, дослужившись до поста директора Конфуцианских исследований в правительстве провинции Цзянчжэ (этот же пост с 1299 по 1309гг занимал Чжао Мэнфу). Скорее всего, Кэ Цзюсы попал в круг друзей Чжао Мэнфу именно через знакомство отца с этим выдающимся юаньским художником и администратором. В дальнейшем Чжао Мэнфу составил протекцию Кэ и покровительствовал ему. В 1319 году вместе с Чжу Дэжуном молодой учёный-южанин прибыл в столицу империи Даду для поступления на службу в администрацию императора Жэнь-цзуна (Аюрбарибада; 1311-1320).

Вскоре после того, как к власти пришёл император Вэнь-цзун (Туг-Тэмур;1328-29) Кэ Цзюсы был предложен пост в его администрации, а через некоторое время он возглавил новое юаньское учреждение – Куйчжангэ (Павильон Звезды Литературы). Этот новый институт был создан императором для внедрения китайской культуры в среде придворной знати, большая часть которой была некитайского происхождения. В 1330 году Кэ стал официальным знатоком-оценщиком императорской художественной коллекции. Тесные связи Кэ Цзюсы с императором Вэнь-цзуном вызвали ревность у одного сотрудника цензората, который состряпал обвинения, чтобы изгнать Кэ с занимаемой должности. Из предосторожности Вэнь-цзун отправил Кэ из столицы на провинциальную должность, однако император умер до того, как это назначение было исполнено. В итоге, Кэ решил оставить службу в столице, вернулся к себе на юг, где посвятил себя исключительно искусству и общению в компании лучших художников и каллиграфов своего времени.

Среди наследия, оставленного этим разносторонне талантливым администратором, особое место занимает поэма «Гунцы» (Дворцовая поэма), которая описывает придворную жизнь, ритуалы и церемонии таким образом, что император Вэнь-цзун предстаёт в ней просвещённым монархом-конфуцианцем, т.е. написана для прославления императора. Она была создана в 1329-30гг и вероятно была переделана автором после того, как Кэ уехал на юг. Поэма состоит из пяти частей. Первая - «Стихи Верхнего столичного дворца» описывает прелести и роскошь летней императорской резиденции в Шанду (Кзанаду) и включает ритуальное обращение Вэнь-цзуна ради богатого осеннего урожая, (что подчёркивало особое внимание императора к нуждам его китайских подданных). Две другие части «Ответ на императорскую просьбу: Два стиха на окраинные жертвоприношения» прославляет Вэнь-цзуна как участника жертвоприношения, совершённого ради людского благополучия. Остальные «Две дворцовые поэмы» посвящены событиям, связанным с императорским юбилеем, и описывают дары, которые приготовила императору его тётка, принцесса Сенгэ. Текст поэмы хранится в Принстонском музее искусства. Его каллиграфия свидетельствует о влиянии стиля Ван Сичжи, каллиграфию которого изучал Кэ Цзюсы.

Отец Кэ Цзюсы находился в дружеских отношениях с художником Ли Канем (1245—1320), и вполне возможно, что Кэ Цзюсы обучился живописи бамбука непосредственно у Ли. Будучи художником гораздо более скромного дарования, чем его современники Чжао Мэнфу или Ли Кань, Кэ Цзюсы ограничивался простыми композициями из стеблей и листьев бамбука, изредка добавляя к ним камни, или какие-нибудь другие растения.

Кэ был мастером, творчество которого было направлено в сторону дальнейшего синтеза живописи и каллиграфии. Движения руки, характерные для определенных каллиграфических стилей, он использовал для своих занятий живописью. В 1320-х годах он сочинил небольшой трактат об изображении бамбука, в котором писал: «Ствол бамбука пишется каллиграфическим стилем „чжуань“, ветка — стилем „цао“, листья же — приемами „бафэн“…»

Художник дружил с известным юаньским мастером Ни Цзанем, и бывал в его имении. В пекинском Дворцовом музее хранится работа Кэ под названием «Бамбук из Цинбигэ, написанный тушью» (1338г), которую можно считать вполне типичной для его творчества. Павильон «Цинбигэ» находился в имении Ни Цзаня, и Кэ Цзюсы гостил у этого молодого и богатого эстета, пока не завершил произведение, простота и изысканность которого, вероятно, были вполне во вкусе Ни Цзаня. Художник демонстрирует в нём опытную руку — это видно по тонким тональным переходам туши в изображении листьев и стеблей. В своих монохромных рисунках бамбука Кэ Цзюсы ориентировался на великого мастера этого жанра Вэнь Туна (1019—1079), а произведения Кэ были выражением почтения к идущей от него традиции, и к установленным им интеллектуальным ценностям.

Примечания

(1)Куйчжангэ (Павильон Звезды литературы) был основан указом императора Вэньцзуна. Задачей этого заведения было давать оценку картинам, и составлять для них надписи в стихах или прозе.

Литература

• Соколов-Ремизов С. Н. Литература, каллиграфия, живопись. К проблеме синтеза искусств в художественной культуре Дальнего Востока. М. Наука. 1985, стр. 256.
• Yang Xin, Richard M. Barnhard et al., Three Thousand Years of Chinese Painting. Yale University Press. 1997. pp. 190–191
• Watson, William, The Arts of China 900—1620. Yale University Press, London 2000, pp 148–49
• Watt, James C.Y. The World of Khubilai Khan. Chinese Art in the Yuan Dynasty. N-Y — London, 2010. pp 225–226

Отрывок, характеризующий Кэ Цзюсы

Владыко господи! Услыши нас, молящихся тебе: укрепи силою твоею благочестивейшего, самодержавнейшего великого государя нашего императора Александра Павловича; помяни правду его и кротость, воздаждь ему по благости его, ею же хранит ны, твой возлюбленный Израиль. Благослови его советы, начинания и дела; утверди всемогущною твоею десницею царство его и подаждь ему победу на врага, яко же Моисею на Амалика, Гедеону на Мадиама и Давиду на Голиафа. Сохрани воинство его; положи лук медян мышцам, во имя твое ополчившихся, и препояши их силою на брань. Приими оружие и щит, и восстани в помощь нашу, да постыдятся и посрамятся мыслящий нам злая, да будут пред лицем верного ти воинства, яко прах пред лицем ветра, и ангел твой сильный да будет оскорбляяй и погоняяй их; да приидет им сеть, юже не сведают, и их ловитва, юже сокрыша, да обымет их; да падут под ногами рабов твоих и в попрание воем нашим да будут. Господи! не изнеможет у тебе спасати во многих и в малых; ты еси бог, да не превозможет противу тебе человек.
Боже отец наших! Помяни щедроты твоя и милости, яже от века суть: не отвержи нас от лица твоего, ниже возгнушайся недостоинством нашим, но помилуй нас по велицей милости твоей и по множеству щедрот твоих презри беззакония и грехи наша. Сердце чисто созижди в нас, и дух прав обнови во утробе нашей; всех нас укрепи верою в тя, утверди надеждою, одушеви истинною друг ко другу любовию, вооружи единодушием на праведное защищение одержания, еже дал еси нам и отцем нашим, да не вознесется жезл нечестивых на жребий освященных.
Господи боже наш, в него же веруем и на него же уповаем, не посрами нас от чаяния милости твоея и сотвори знамение во благо, яко да видят ненавидящий нас и православную веру нашу, и посрамятся и погибнут; и да уведят все страны, яко имя тебе господь, и мы людие твои. Яви нам, господи, ныне милость твою и спасение твое даждь нам; возвесели сердце рабов твоих о милости твоей; порази враги наши, и сокруши их под ноги верных твоих вскоре. Ты бо еси заступление, помощь и победа уповающим на тя, и тебе славу воссылаем, отцу и сыну и святому духу и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь».
В том состоянии раскрытости душевной, в котором находилась Наташа, эта молитва сильно подействовала на нее. Она слушала каждое слово о победе Моисея на Амалика, и Гедеона на Мадиама, и Давида на Голиафа, и о разорении Иерусалима твоего и просила бога с той нежностью и размягченностью, которою было переполнено ее сердце; но не понимала хорошенько, о чем она просила бога в этой молитве. Она всей душой участвовала в прошении о духе правом, об укреплении сердца верою, надеждою и о воодушевлении их любовью. Но она не могла молиться о попрании под ноги врагов своих, когда она за несколько минут перед этим только желала иметь их больше, чтобы любить их, молиться за них. Но она тоже не могла сомневаться в правоте читаемой колено преклонной молитвы. Она ощущала в душе своей благоговейный и трепетный ужас перед наказанием, постигшим людей за их грехи, и в особенности за свои грехи, и просила бога о том, чтобы он простил их всех и ее и дал бы им всем и ей спокойствия и счастия в жизни. И ей казалось, что бог слышит ее молитву.


С того дня, как Пьер, уезжая от Ростовых и вспоминая благодарный взгляд Наташи, смотрел на комету, стоявшую на небе, и почувствовал, что для него открылось что то новое, – вечно мучивший его вопрос о тщете и безумности всего земного перестал представляться ему. Этот страшный вопрос: зачем? к чему? – который прежде представлялся ему в середине всякого занятия, теперь заменился для него не другим вопросом и не ответом на прежний вопрос, а представлением ее. Слышал ли он, и сам ли вел ничтожные разговоры, читал ли он, или узнавал про подлость и бессмысленность людскую, он не ужасался, как прежде; не спрашивал себя, из чего хлопочут люди, когда все так кратко и неизвестно, но вспоминал ее в том виде, в котором он видел ее в последний раз, и все сомнения его исчезали, не потому, что она отвечала на вопросы, которые представлялись ему, но потому, что представление о ней переносило его мгновенно в другую, светлую область душевной деятельности, в которой не могло быть правого или виноватого, в область красоты и любви, для которой стоило жить. Какая бы мерзость житейская ни представлялась ему, он говорил себе:
«Ну и пускай такой то обокрал государство и царя, а государство и царь воздают ему почести; а она вчера улыбнулась мне и просила приехать, и я люблю ее, и никто никогда не узнает этого», – думал он.
Пьер все так же ездил в общество, так же много пил и вел ту же праздную и рассеянную жизнь, потому что, кроме тех часов, которые он проводил у Ростовых, надо было проводить и остальное время, и привычки и знакомства, сделанные им в Москве, непреодолимо влекли его к той жизни, которая захватила его. Но в последнее время, когда с театра войны приходили все более и более тревожные слухи и когда здоровье Наташи стало поправляться и она перестала возбуждать в нем прежнее чувство бережливой жалости, им стало овладевать более и более непонятное для него беспокойство. Он чувствовал, что то положение, в котором он находился, не могло продолжаться долго, что наступает катастрофа, долженствующая изменить всю его жизнь, и с нетерпением отыскивал во всем признаки этой приближающейся катастрофы. Пьеру было открыто одним из братьев масонов следующее, выведенное из Апокалипсиса Иоанна Богослова, пророчество относительно Наполеона.
В Апокалипсисе, главе тринадцатой, стихе восемнадцатом сказано: «Зде мудрость есть; иже имать ум да почтет число зверино: число бо человеческо есть и число его шестьсот шестьдесят шесть».
И той же главы в стихе пятом: «И даны быта ему уста глаголюща велика и хульна; и дана бысть ему область творити месяц четыре – десять два».