Кювье, Жорж Леопольд

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Жорж Леопольд Кювье
фр. Jean Léopold Nicolas Frédéric Cuvier
Место рождения:

Мемпельгард

Научная сфера:

естествознание, палеонтология, анатомия

Место работы:

Музей естествознания (Париж)

Известные ученики:

Пьер-Жозеф ван Бенеден, Жан-Виктор Одуэн, Анри Мильн-Эдвардс

Награды и премии:

Систематик живой природы
Автор наименований ряда ботанических таксонов. В ботанической (бинарной) номенклатуре эти названия дополняются сокращением «Cuvier».
[www.ipni.org/ipni/idAuthorSearch.do?id=1939-1 Персональная страница] на сайте IPNI

Исследователь, описавший ряд зоологических таксонов. Для указания авторства, названия этих таксонов сопровождают обозначением «Cuvier».


Страница на Викивидах

Жорж Леопо́льд Кювье́,барон (фр. Jean Léopold Nicolas Frédéric Cuvier[1]; 1769—1832) — французский естествоиспытатель, натуралист. Считается основателем сравнительной анатомии и палеонтологии. Был членом Французского Географического общества. Ввел разделение царства животных на четыре типа.

Брат Фредерика Кювье. Под руководством Жоржа Кювье обучались Жан-Виктор Одуэн и Анри Мильн-Эдвардс. Ж. Кювье оказал значительное влияние на формирование личности Фредерики Вюртембергской, будущей русской великой княгини Елены Павловны, государственной и общественной деятельницы.





Биография

Родился в 1769 г. в г. Мемпельгард (Mömpelgard или Montbéliard), принадлежавшем тогда Вюртембергу, учился здесь в школе и должен был готовиться к званию пастора (Кювье принадлежал к протестантской семье), но вражда к нему директора гимназии, в которой он учился, помешала этому. Позже Кювье удалось поступить в каролинскую академию (Karlsschule) в Штутгарте, где он избрал факультет камеральных наук, дававший ему возможность ознакомиться с естествознанием, склонность к которому он обнаруживал с детства.

В 1788 г. Кювье стал домашним учителем у графа д’Эриси (фр. d'Hericy) в замке Фикенвилль в Нормандии, где, пользуясь близостью моря, занимался исследованиями морских животных. Познакомившись с аббатом Тессье, Кювье по его просьбе с большим успехом прочёл курс ботаники для врачей госпиталя, которым заведовал Тессье, и, благодаря связям последнего с парижскими учёными, завязал отношения с наиболее выдающимися естествоиспытателями, по приглашению которых явился в Париж, где в 1795 г. занял место профессора в центральной школе Пантеона.

Вскоре после того Кювье был назначен помощником Жан-Клода Мертрю, преподавателя сравнительной анатомии Растительного сада, в 1796 г. был назначен членом национального института, в 1800 г. занял кафедру естественной истории в Collège de France, в 1802 г.; после смерти Мертрю занял кафедру сравнительной анатомии Растительного сада. В 18091811 г. организовал учебную часть в областях, вновь присоединённых к империи; позже служил в государственном совете: в 1822 г. ему был поручен надзор над протестантскими богословскими факультетами.

Был членом Французской академии, при Луи-Филиппе стал пэром Франции. Являлся иностранным почётным членом Петербургской академии наук (1802)[2], иностранным членом Лондонского королевского общества (1806).

Умер в 1832 г. Его имя внесено в список величайших учёных Франции, помещённый на первом этаже Эйфелевой башни.

В 1935 г. Международный астрономический союз присвоил имя Жоржа Кювье кратеру на видимой стороне Луны.

Научные труды

Кювье был самым выдающимся зоологом конца XVIII и начала XIX в. Особенно ценны заслуги его в области сравнительной анатомии: он не только исследовал строение множества животных, но и установил ряд весьма ценных теоретических взглядов; таков особенно выясненный им закон соотношения органов, в силу которого изменение в одном из органов сопровождается непременно рядом изменений в других. Кювье установил понятие о типах и в высокой степени улучшил классификацию животного царства. Первые исследования его в области зоологии посвящены энтомологии, за ними последовал ряд работ до сравнительной анатомии различных животных (1792—1800), затем «Lecons d’anatomie comparés» (5 т., Пар., 1801—1805; новое издание в 8 тт. издано его учениками после его смерти, в 1836—46 гг.), дополнением к этой работе послужила «Mémoires pour servir à l’histoire et à l’anatomie des mollusques» (Пар., 1816). Свою классификацию он развил в статье «Sur un nouveau rapprochement à établir entre les classes qui composent le règne animal» (1812, в «Annales d’histoire naturelle», т. XIX); далее он издал «Règne animal» (4 тома, Париж, 1817; 2-е переработанное издание в 5 т. с 1829 г. и ряд изданий потом); вместе с Валансьеном он начал «Histoire naturelle des poissons» (22 тома, Париж, 1828—49; после смерти К. издание продолжал, но не окончил Валансьен). Важное значение имели исследования К. над ископаемыми позвоночными, в которых он с большим успехом применял принципы сравнительной анатомии. В 1812 г. он издал «Recherches sur les ossements fossiles» (4 т.; 4-ое издание в 12 томах в 1830—37 г.). Кювье был сторонником постоянства вида и главным противником последователей теории эволюции (Ламарк, Ж. Сент-Илер); одержав над ними верх в публичном споре в академии, Кювье на долгое время закрепил в науке представление о неизменности вида. Исследования Кювье над ископаемыми животными парижского бассейна привели его к теории катастроф, по которой каждый геологический период имел свою фауну и флору и заканчивался громадным переворотом, катастрофой, при которой гибло на земле всё живое и новый органический мир возникал путём нового творческого акта. Учение о катастрофах он изложил в «Discours sur les revolutions de la surface du globe et sur les changements qu’elles ont produits dans le règne animal».

Теория катастроф была предметом дискуссий, в итоге которой идеи катастрофизма были отвергнуты под влиянием трудов Ч. Лайелла. Но в первой половине 20 в. они частично возродились в форме так называемого неокатастрофизма — представления об одновременных на всей планете фазах складчатости и горообразования, прерывающих длительные эпохи относительного покоя и медленной эволюции коры.

Таксоны названные в честь Ж. Л. Кювье

Напишите отзыв о статье "Кювье, Жорж Леопольд"

Примечания

  1. В связи со смертью старшего брата (Жоржа) имя было изменено на Georges Léopold Chrétien Frédéric Dagobert Cuvier ([books.google.ru/books?id=i9ITMiiohVQC&lpg=PP1&hl=ru&pg=PA1138#v=onepage&q&f=false Cuvier, (Baron) Georges Léopold Chrétien Frédéric Dagobert] // Ecyclopedia of Entomology / J. L. Capinera. — Florida: Springer Science & Business Media, 2008. — Vol. 2. — P. 1138.).
  2. Советский энциклопедический словарь / Гл. ред. А. М. Прохоров. — М.: Сов. энциклопедия, 1986. — С. 679. — 1600 с. — 2 500 000 экз. — ISBN ИБ№115.

Литература

  • Lee, «Memoires of Baron Cuvier» (Лондон,Париж 1833);
  • Pasquier. «Eloge de Cuvier» (П., 1833);
  • Ducrotay de Blainville, «Cuvier et Geoffroy St.-Hilaire» (в «Biographies Scientifiques», Париж, 1890);
  • Энгельгард, «Жорж Кювье» (в издании Павленкова: «Жизнь замечательных людей. Биографическая библиотека», 1893).
  • Амлинский И. Е. Жоффруа Сент-Илер и его борьба против Кювье. — М., 1955.
  • Outram, Dorinda (1984). Georges Cuvier: Vocation, Science and Authority in Post-Revolutionary France. Palgrave Macmillan.
  • Taquet, Philippe (2006). Georges Cuvier, Naissance d'un Génie. Paris: Odile jacob. ISBN 2-7381-0969-1.
  • [www.friendship.com.ru/scientist/23.shtml Этюды об учёных — Жорж Кювье]

Ссылки

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Кювье, Жорж Леопольд

Старая княгиня почтительно встала и присела. Вошедший молодой человек не обратил на нее внимания. Княгиня кивнула головой дочери и поплыла к двери.
«Нет, она права, – думала старая княгиня, все убеждения которой разрушились пред появлением его высочества. – Она права; но как это мы в нашу невозвратную молодость не знали этого? А это так было просто», – думала, садясь в карету, старая княгиня.

В начале августа дело Элен совершенно определилось, и она написала своему мужу (который ее очень любил, как она думала) письмо, в котором извещала его о своем намерении выйти замуж за NN и о том, что она вступила в единую истинную религию и что она просит его исполнить все те необходимые для развода формальности, о которых передаст ему податель сего письма.
«Sur ce je prie Dieu, mon ami, de vous avoir sous sa sainte et puissante garde. Votre amie Helene».
[«Затем молю бога, да будете вы, мой друг, под святым сильным его покровом. Друг ваш Елена»]
Это письмо было привезено в дом Пьера в то время, как он находился на Бородинском поле.


Во второй раз, уже в конце Бородинского сражения, сбежав с батареи Раевского, Пьер с толпами солдат направился по оврагу к Князькову, дошел до перевязочного пункта и, увидав кровь и услыхав крики и стоны, поспешно пошел дальше, замешавшись в толпы солдат.
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.


Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.