Кюжа, Жак

Жак Кюжа
фр. Jacques Cujas
Род деятельности:	юрист
Место смерти:	Бурж

Жак Кюжа́ (фр. Jacques Cujas или Cujaus), на латыни Куяций (лат. Jacobus Cujacius; 1522 год, Тулуза — 4 октября 1590 года, Бурж) — французский правовед (юрист); виднейший представитель так называемой филологической или элегантной школы изучения римского права (школы гуманистов). Ввёл преподавание римского права как учебной дисциплины. Его имя было нарицательным для обозначения учёного законника.

Карьера

Блестящий лекторский талант, новизна метода, обширность знаний привлекали на чтения Кюжа, начатые в 1547 году в Тулузе, массу слушателей и создали ему большую славу, но возбудили и ненависть преданных Аккурсию и Бартолу тулузских учёных юристов, которые отказали Кюжа в назначении на освободившуюся в 1554 году кафедру римского права, отдав её какой-то бездарности, «предпочтя человеку обезьяну», как выразился один позднейший юрист.

Кюжа не остался, однако, без кафедры и последовательно занимал, с огромным успехом и славой, профессорские места в Бурже, Валансе, Турине, Гренобле и Париже.

Научные методы

Рассматривал римское право в связи с жизнью и культурой, его вызвавшими, и тем самым проводил мысль о невозможности безусловного и отвлечённого приложения римских норм к современной ему действительности. Обладая обширными познаниями в области античной культуры и языка, чем он резко отличался от глоссаторов, Кюжа в своих трудах восстановливал неясные до тех пор подробности этой культуры, дал длинный ряд верных толкований норм римских юристов, вместо искажённых комментаторских, и в первый раз старался оживить образы истинных творцов римского права — Папиниана, Ульпиана, Юлия Павла.

Написанные отличным латинским языком, труды Кюжа составляли и в этом отношении резкий контраст с трудами его предшественников, подавая руку лишь сочинениям Алчиато. Метод Кюжа была экзегетическим, в противоположность начавшему получать господство синтетическому, представителем которого был Донелл, и старого бартоловского (см. Комментаторы).

Отличительную черту Кюжа являло его стремление к ясному пониманию и изложению духа и смысла права, вместо буквального и казуистического толкования глоссаторов. Влияние Кюжа на последующее развитие изучения римского права меньше влияния Донелла: практические тенденции последнего имели больше силы, чем чисто научное исследование Кюжа. Но за Кюжа осталась безусловная заслуга провозвестника «объективно-научного» направления в изучении римского права.

Труды

Кюжа́ принадлежит огромный ряд сочинений (перечень в «Revue de législation», X, 1839), выдержавших многочисленные издания.

• Переиздание сочинений, 1874 (9 тт.).

Литература

• Berriat St. Prix, «Histoire de droit romain, suivie de l’histoire de Cujas» (П. 1821);
• Eyssel, «Donneau, sa vie et ses ouvrages» (Дижон, 1860);
• Flach, «Cujas, les glossateurs et les bartolistes» («Nouv. revue historique de droit», VII, 201).

Ссылки

• Куяций, Яков // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [global.britannica.com/EBchecked/topic/146011/Jacques-Cujas Жак Кюжа] в энциклопедии Британника  (англ.)

Отрывок, характеризующий Кюжа, Жак

На гауптвахте, куда был отведен Пьер, офицер и солдаты, взявшие его, обращались с ним враждебно, но вместе с тем и уважительно. Еще чувствовалось в их отношении к нему и сомнение о том, кто он такой (не очень ли важный человек), и враждебность вследствие еще свежей их личной борьбы с ним.
Но когда, в утро другого дня, пришла смена, то Пьер почувствовал, что для нового караула – для офицеров и солдат – он уже не имел того смысла, который имел для тех, которые его взяли. И действительно, в этом большом, толстом человеке в мужицком кафтане караульные другого дня уже не видели того живого человека, который так отчаянно дрался с мародером и с конвойными солдатами и сказал торжественную фразу о спасении ребенка, а видели только семнадцатого из содержащихся зачем то, по приказанию высшего начальства, взятых русских. Ежели и было что нибудь особенное в Пьере, то только его неробкий, сосредоточенно задумчивый вид и французский язык, на котором он, удивительно для французов, хорошо изъяснялся. Несмотря на то, в тот же день Пьера соединили с другими взятыми подозрительными, так как отдельная комната, которую он занимал, понадобилась офицеру.
Все русские, содержавшиеся с Пьером, были люди самого низкого звания. И все они, узнав в Пьере барина, чуждались его, тем более что он говорил по французски. Пьер с грустью слышал над собою насмешки.
На другой день вечером Пьер узнал, что все эти содержащиеся (и, вероятно, он в том же числе) должны были быть судимы за поджигательство. На третий день Пьера водили с другими в какой то дом, где сидели французский генерал с белыми усами, два полковника и другие французы с шарфами на руках. Пьеру, наравне с другими, делали с той, мнимо превышающею человеческие слабости, точностью и определительностью, с которой обыкновенно обращаются с подсудимыми, вопросы о том, кто он? где он был? с какою целью? и т. п.
Вопросы эти, оставляя в стороне сущность жизненного дела и исключая возможность раскрытия этой сущности, как и все вопросы, делаемые на судах, имели целью только подставление того желобка, по которому судящие желали, чтобы потекли ответы подсудимого и привели его к желаемой цели, то есть к обвинению. Как только он начинал говорить что нибудь такое, что не удовлетворяло цели обвинения, так принимали желобок, и вода могла течь куда ей угодно. Кроме того, Пьер испытал то же, что во всех судах испытывает подсудимый: недоумение, для чего делали ему все эти вопросы. Ему чувствовалось, что только из снисходительности или как бы из учтивости употреблялась эта уловка подставляемого желобка. Он знал, что находился во власти этих людей, что только власть привела его сюда, что только власть давала им право требовать ответы на вопросы, что единственная цель этого собрания состояла в том, чтоб обвинить его. И поэтому, так как была власть и было желание обвинить, то не нужно было и уловки вопросов и суда. Очевидно было, что все ответы должны были привести к виновности. На вопрос, что он делал, когда его взяли, Пьер отвечал с некоторою трагичностью, что он нес к родителям ребенка, qu'il avait sauve des flammes [которого он спас из пламени]. – Для чего он дрался с мародером? Пьер отвечал, что он защищал женщину, что защита оскорбляемой женщины есть обязанность каждого человека, что… Его остановили: это не шло к делу. Для чего он был на дворе загоревшегося дома, на котором его видели свидетели? Он отвечал, что шел посмотреть, что делалось в Москве. Его опять остановили: у него не спрашивали, куда он шел, а для чего он находился подле пожара? Кто он? повторили ему первый вопрос, на который он сказал, что не хочет отвечать. Опять он отвечал, что не может сказать этого.