Кутлуг I Бильге Пэйло

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Кюллиг-буйла»)
Перейти к: навигация, поиск
Кутлуг I Бильге Пэйло
骨力裴罗
Уйгурский каган
с 744
Предшественник: нет
Преемник: Моян-чур
 
Вероисповедание: Тенгрианец
Смерть: 747(0747)
Хара-Балгас
Род: Яологэ
Отец: Хушу
Дети: Моян-чур

Кутлуг I Бильге Пэйло (тронное имя кит. упр. 骨咄禄毗伽阙可汗, пиньинь: gudulupigaquekehan, палл.: Гудулупигацюэкэхань, личное имя кит. упр. 骨力裴罗, пиньинь: gulupeiluo, палл.: Гули Пэйло) — каган уйгурского каганата с 744 года по 747 год.



Правление

Придя к власти в 744 году, Пэйло перенёс ставку в Хара-Балгас на Орхоне. Держава состояла из токуз-огузов (уйгур), то есть девяти родов (藥羅葛 — Яологэ или Яглакар, каганский род, 胡咄葛 — Худугэ или Утуркар, 啒羅勿- Хулоу или Турламвюр (кюрламвюр), 貊歌息訖 — Могесичи или Бокасыкыр (боксыкыт), 阿勿嘀 — Ауди или Авучаг, 葛薩 — Гэса или Карсар (касар), 斛嗢素 — Хувасу или Хогорсув, 藥勿葛 — Яугэ или Ягамвюркар (ябтукар, ябтюкар), 奚牙勿 — Сияу или Хиеймвюр (аявир))[1]. Шесть телеских родов были приравнены в правах к уйгурам (бугу, хунь, байырку, тонгра, сыге и киби). Одиннадцать покорённых родов басмалов и карлуков составляли авангард уйгурской армии.

Во внешней политике Пэйло был сторонником союза с Тан против тюрок. В 745 уйгуры разгромили последнего тюркского кагана Баймэй-хан Кулун-бека и Пэйло приказал отправить его голову в Чанъань, за это император щедро отблагодарил его. Следующие два года уйгурская держава непрерывно расширялась, хотя и не достигла размеров Тюркского каганата.

В 747 Пэйло умер и его сын Моян-чур стал каганом.

Напишите отзыв о статье "Кутлуг I Бильге Пэйло"

Примечания

В Викитеке есть оригинал текста по этой теме.
  1. Hamilton. Les Ouighours a l’epoque des cing dynasties, pp. 3-4. О названии родов см.: Pulleblank. Same remarks an the Toqur-oghur problem.
Предшественник:
нет
Уйгурский каган
744/745 — 747
Преемник:
Моян-чур

Отрывок, характеризующий Кутлуг I Бильге Пэйло

– Ну, ступай, – сказал он Анатолю.
Анатоль с улыбкой подошел опять к дамам.
– Ведь ты их там за границей воспитывал, князь Василий? А? – обратился старый князь к князю Василью.
– Я делал, что мог; и я вам скажу, что тамошнее воспитание гораздо лучше нашего.
– Да, нынче всё другое, всё по новому. Молодец малый! молодец! Ну, пойдем ко мне.
Он взял князя Василья под руку и повел в кабинет.
Князь Василий, оставшись один на один с князем, тотчас же объявил ему о своем желании и надеждах.
– Что ж ты думаешь, – сердито сказал старый князь, – что я ее держу, не могу расстаться? Вообразят себе! – проговорил он сердито. – Мне хоть завтра! Только скажу тебе, что я своего зятя знать хочу лучше. Ты знаешь мои правила: всё открыто! Я завтра при тебе спрошу: хочет она, тогда пусть он поживет. Пускай поживет, я посмотрю. – Князь фыркнул.
– Пускай выходит, мне всё равно, – закричал он тем пронзительным голосом, которым он кричал при прощаньи с сыном.
– Я вам прямо скажу, – сказал князь Василий тоном хитрого человека, убедившегося в ненужности хитрить перед проницательностью собеседника. – Вы ведь насквозь людей видите. Анатоль не гений, но честный, добрый малый, прекрасный сын и родной.
– Ну, ну, хорошо, увидим.
Как оно всегда бывает для одиноких женщин, долго проживших без мужского общества, при появлении Анатоля все три женщины в доме князя Николая Андреевича одинаково почувствовали, что жизнь их была не жизнью до этого времени. Сила мыслить, чувствовать, наблюдать мгновенно удесятерилась во всех их, и как будто до сих пор происходившая во мраке, их жизнь вдруг осветилась новым, полным значения светом.
Княжна Марья вовсе не думала и не помнила о своем лице и прическе. Красивое, открытое лицо человека, который, может быть, будет ее мужем, поглощало всё ее внимание. Он ей казался добр, храбр, решителен, мужествен и великодушен. Она была убеждена в этом. Тысячи мечтаний о будущей семейной жизни беспрестанно возникали в ее воображении. Она отгоняла и старалась скрыть их.
«Но не слишком ли я холодна с ним? – думала княжна Марья. – Я стараюсь сдерживать себя, потому что в глубине души чувствую себя к нему уже слишком близкою; но ведь он не знает всего того, что я о нем думаю, и может вообразить себе, что он мне неприятен».