Кёйпер, Францискус Бернардус Якобус
| Францискус Бернардус Якобус Кёйпер | |
| Franciscus Bernardus Jacobus Kuiper | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Страна: | |
| Научная сфера: | |
| Альма-матер: | |
| Известен как: | |
| Награды и премии: |
|
Францискус Бернардус Якобус Кёйпер (нидерл. Franciscus Bernardus Jacobus Kuiper; 7 июля 1907 — 14 ноября 2003) — известный голландский учёный-индолог, занимавшийся изучением практически всех областей индо-иранской и индо-арийской филологии, лингвистики и мифологии. Специализировался на индоевропеистике, дравидийских языках и языках мунда.[1]
Кёйпер родился 7 июля 1907 года в Гааге, Нидерланды. Изучал латинский, греческий, санскрит и индоевропейскую лингвистику в Лейденском университете, где в 1934 году защитил докторскую диссертацию по санскриту. Затем он проработал несколько лет учителем латинского и греческого языка в лицее в Джакарте, Индонезия. В 1939 году его назначили профессором санскрита в Лейденском университете.
Интересы Кёйпера были чрезвычайно широки. Так, он одним из первых провёл систематическое исследование догреческого (позднее его исследования продолжил Р. Бекес)[2][3] и доведийского субстратов.
Кёйпер был членом Королевской академии наук в Амстердаме и рыцарем Ордена Нидерландского льва.
Концепция ведийской религии
Кёйпер известен прежде всего как автор оригинальной концепции ведийской религии. По его мнению, основную часть Ригведы составляют гимны, исполнявшиеся во время ритуалов встречи Нового года. Именно поэтому, как считает Кёйпер, в Ригведе так часто упоминается сюжет о победе Индры над Вритрой. Этот миф он считает космогоническим и потому задающим всю структуру ведийской религии. Трактуется им этот миф следующим образом. В начале не было ничего, кроме первичных вод хаоса, по которым плавал холм, содержащий в себе всё мироздание в потенциальном, ещё недифференцированном состоянии. Основным свойством этого холма была инертность, поэтому он и назывался вритра («сопротивление»). Индра, будучи демиургом, своим космогоническим актом преодолел это сопротивление, и пронзил первичный холм насквозь, сделав его неподвижным и обозначив таким образом Центр. Из расколотого холма вырывается жизнь в виде двух сил — воды и огня, а сам холм разрастается и становится землёй. Вторая часть космогонического деяния Индры заключается в том, что он разъединил небо и землю, выступив в роли космического столба или Мирового древа. Старые боги, асуры, остаются в подземном мире, в котором сохраняются воды хаоса. В верхнем, небесном мире им на смену приходят молодые боги — девы. Таким образом, творение мира заключается в разделении первичного хаоса на противоположности, бинарные оппозиции.
Важное место Кёйпер уделял образу Вишну, помощника Индры. По его мнению, Вишну сохранял центральное положение между девами и асурами. Сделав свои знаменитые три шага, он укрепил созданные Индрой два мира. Особое место занимает третий шаг Вишну, относящийся к верхнему, недосягаемому миру. Этим шагом он преодолел двойственность Вселенной, вернув в неё единство, но уже не в виде хаоса, а на качественно новом уровне трансцендентности.
Каждый Новый год является ритуальным отражением и воспоминанием космогонического мифа, поэтому его обряды нацелены на то, чтобы помочь Вселенной обновиться, чтобы уничтожить старый обветшавший мир, вернуться к первичному хаосу, а затем сотворить мир заново. Чтобы «помочь» Индре преодолеть сопротивление хаоса, в Новый год проводились состязания колесниц и словесные поединки. Самого Индру символизировал устанавливавшийся на время праздника столб.
Кёйпер связывает возникновение космогонического мифа с подсознательным припоминанием человеком собственного пренатального опыта. При этом первичный холм или Мировое Яйцо, плавающие в первичных водах, сопоставляются с яйцеклеткой, а космогонический акт демиурга — с оплодотворением яйцеклетки сперматозоидом, которое связано с преодолением определённой инертности.
Избранная библиография
- Die indogermanischen Nasalpräsentia. Ein Versuch zu einer morphologischen Analyse. Amsterdam 1937
- Notes on Vedic noun-inflection. Amsterdam 1942 (Selected writings, S. 439—530)
- Shortening of final vowels in the Rigveda. Amsterdam 1955 (Selected writings, S. 284—320)
- The genesis of a linguistic area. In: Indo-Iranian Journal 6 (1962), S. 52-64 (Selected writings, S. 78-99)
- Varuṇa and Vidūṣaka. On the origin of the Sanskrit drama. Amsterdam 1979
- Ancient Indian cosmogony. Essays selected and introduced by John Irwin. Delhi 1983
- Aryans in the Rigveda. Amsterdam 1991
- Selected writings on Indian linguistics and philology. Ed. by Alexander Lubotsky, M.S. Oort, Michael Witzel. Amsterdam 1997 (Leiden Studies in Indo-European 8), ISBN 90-420-0235-2
- Труды по ведийской мифологии. М.: Наука, 1986.
Напишите отзыв о статье "Кёйпер, Францискус Бернардус Якобус"
Примечания
- ↑ [www.ejvs.laurasianacademy.com/ejvs1101/ejvs1101Kuiper.pdf F.B.J. Kuiper]
- ↑ [www.etymologie.info/~e/g_/gr-unterg.html Etymologie, Étymologie, Etymology — GR Griechenland, la Grèce, Greece — untergegangene Wörter, Archaismen, Archaïsme, Archaism]
- ↑ [www.scribd.com/doc/15919760/The-Pelasgian-PreGreek-Substrate-and-the-Linear-A Scribd]
Ссылки
- [www.ejvs.laurasianacademy.com/ejvs1101/ejvs1101Kuiper.pdf Obituary by Prof. Michael Witzel of Harvard University’s Department of Sanskrit Studies in the Indo-Iranian Journal reprinted in the Electronic Journal of Vedic Studies]
Отрывок, характеризующий Кёйпер, Францискус Бернардус Якобус
Теперь должно было ехать, если не в отставку, то в отпуск. Почему надо было ехать, он не знал; но выспавшись после обеда, он велел оседлать серого Марса, давно не езженного и страшно злого жеребца, и вернувшись на взмыленном жеребце домой, объявил Лаврушке (лакей Денисова остался у Ростова) и пришедшим вечером товарищам, что подает в отпуск и едет домой. Как ни трудно и странно было ему думать, что он уедет и не узнает из штаба (что ему особенно интересно было), произведен ли он будет в ротмистры, или получит Анну за последние маневры; как ни странно было думать, что он так и уедет, не продав графу Голуховскому тройку саврасых, которых польский граф торговал у него, и которых Ростов на пари бил, что продаст за 2 тысячи, как ни непонятно казалось, что без него будет тот бал, который гусары должны были дать панне Пшаздецкой в пику уланам, дававшим бал своей панне Боржозовской, – он знал, что надо ехать из этого ясного, хорошего мира куда то туда, где всё было вздор и путаница.Через неделю вышел отпуск. Гусары товарищи не только по полку, но и по бригаде, дали обед Ростову, стоивший с головы по 15 руб. подписки, – играли две музыки, пели два хора песенников; Ростов плясал трепака с майором Басовым; пьяные офицеры качали, обнимали и уронили Ростова; солдаты третьего эскадрона еще раз качали его, и кричали ура! Потом Ростова положили в сани и проводили до первой станции.
До половины дороги, как это всегда бывает, от Кременчуга до Киева, все мысли Ростова были еще назади – в эскадроне; но перевалившись за половину, он уже начал забывать тройку саврасых, своего вахмистра Дожойвейку, и беспокойно начал спрашивать себя о том, что и как он найдет в Отрадном. Чем ближе он подъезжал, тем сильнее, гораздо сильнее (как будто нравственное чувство было подчинено тому же закону скорости падения тел в квадратах расстояний), он думал о своем доме; на последней перед Отрадным станции, дал ямщику три рубля на водку, и как мальчик задыхаясь вбежал на крыльцо дома.
После восторгов встречи, и после того странного чувства неудовлетворения в сравнении с тем, чего ожидаешь – всё то же, к чему же я так торопился! – Николай стал вживаться в свой старый мир дома. Отец и мать были те же, они только немного постарели. Новое в них било какое то беспокойство и иногда несогласие, которого не бывало прежде и которое, как скоро узнал Николай, происходило от дурного положения дел. Соне был уже двадцатый год. Она уже остановилась хорошеть, ничего не обещала больше того, что в ней было; но и этого было достаточно. Она вся дышала счастьем и любовью с тех пор как приехал Николай, и верная, непоколебимая любовь этой девушки радостно действовала на него. Петя и Наташа больше всех удивили Николая. Петя был уже большой, тринадцатилетний, красивый, весело и умно шаловливый мальчик, у которого уже ломался голос. На Наташу Николай долго удивлялся, и смеялся, глядя на нее.
– Совсем не та, – говорил он.
– Что ж, подурнела?
– Напротив, но важность какая то. Княгиня! – сказал он ей шопотом.
– Да, да, да, – радостно говорила Наташа.
Наташа рассказала ему свой роман с князем Андреем, его приезд в Отрадное и показала его последнее письмо.
– Что ж ты рад? – спрашивала Наташа. – Я так теперь спокойна, счастлива.
– Очень рад, – отвечал Николай. – Он отличный человек. Что ж ты очень влюблена?
– Как тебе сказать, – отвечала Наташа, – я была влюблена в Бориса, в учителя, в Денисова, но это совсем не то. Мне покойно, твердо. Я знаю, что лучше его не бывает людей, и мне так спокойно, хорошо теперь. Совсем не так, как прежде…
Николай выразил Наташе свое неудовольствие о том, что свадьба была отложена на год; но Наташа с ожесточением напустилась на брата, доказывая ему, что это не могло быть иначе, что дурно бы было вступить в семью против воли отца, что она сама этого хотела.
– Ты совсем, совсем не понимаешь, – говорила она. Николай замолчал и согласился с нею.
Брат часто удивлялся глядя на нее. Совсем не было похоже, чтобы она была влюбленная невеста в разлуке с своим женихом. Она была ровна, спокойна, весела совершенно по прежнему. Николая это удивляло и даже заставляло недоверчиво смотреть на сватовство Болконского. Он не верил в то, что ее судьба уже решена, тем более, что он не видал с нею князя Андрея. Ему всё казалось, что что нибудь не то, в этом предполагаемом браке.
«Зачем отсрочка? Зачем не обручились?» думал он. Разговорившись раз с матерью о сестре, он, к удивлению своему и отчасти к удовольствию, нашел, что мать точно так же в глубине души иногда недоверчиво смотрела на этот брак.
– Вот пишет, – говорила она, показывая сыну письмо князя Андрея с тем затаенным чувством недоброжелательства, которое всегда есть у матери против будущего супружеского счастия дочери, – пишет, что не приедет раньше декабря. Какое же это дело может задержать его? Верно болезнь! Здоровье слабое очень. Ты не говори Наташе. Ты не смотри, что она весела: это уж последнее девичье время доживает, а я знаю, что с ней делается всякий раз, как письма его получаем. А впрочем Бог даст, всё и хорошо будет, – заключала она всякий раз: – он отличный человек.
Первое время своего приезда Николай был серьезен и даже скучен. Его мучила предстоящая необходимость вмешаться в эти глупые дела хозяйства, для которых мать вызвала его. Чтобы скорее свалить с плеч эту обузу, на третий день своего приезда он сердито, не отвечая на вопрос, куда он идет, пошел с нахмуренными бровями во флигель к Митеньке и потребовал у него счеты всего. Что такое были эти счеты всего, Николай знал еще менее, чем пришедший в страх и недоумение Митенька. Разговор и учет Митеньки продолжался недолго. Староста, выборный и земский, дожидавшиеся в передней флигеля, со страхом и удовольствием слышали сначала, как загудел и затрещал как будто всё возвышавшийся голос молодого графа, слышали ругательные и страшные слова, сыпавшиеся одно за другим.
