Кёклен, Шарль

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Кёклен, Шарль Луи Эжен»)
Перейти к: навигация, поиск

Шарль Кёклен

Шарль Луи́ Эже́н Кёкле́н (фр. Charles Louis Eugène Koechlin; 27 ноября 1867, Париж — 31 декабря 1950, Реоль-Канадель-сюр-Мер) ― французский композитор, педагог и музыковед.

Происходил из богатой промышленной семьи: его дед по матери Жан Дольфус, широко известный как филантроп и общественный деятель, владел текстильной фабрикой в Мюлузе, отец работал чертёжником на фабрике, но незадолго до рождения сына переехал в Париж. Кёклена готовили к карьере артиллерийского офицера, однако, обучаясь в Политехнической школе, он заболел туберкулёзом и был признан негодным к военной службе. Оправившись от болезни, Кёклен некоторое время жил в Алжире, где серьёзно начал заниматься музыкой, и в 1890 году поступил в Парижскую консерваторию, где его профессорами были Тоду (гармония) и Массне (композиция). Он также посещал занятия по контрапункту у Андре Жедальжа, и в это время заинтересовался музыкой Иоганна Себастьяна Баха, любовь к которой сохранил на всю жизнь.

В 1896 году Амбруаза Тома на посту директора консерватории заменил Теодор Дюбуа, Массне подал в отставку с поста профессора класса композиции, и Кёклен перешёл на обучение к Габриэлю Форе. Именно Форе оказал наибольшее влияние на развитие творчества молодого композитора. С Кёклен 1909 регулярно выступал как музыкальный критик в журнале «Chronique des arts» и преподавал, а с 1915 начал писать теоретические труды. Среди учеников Кёклена — Роже Дезормьер.

До конца 1920-х годов Кёклен был одним из лидеров парижской музыкальной жизни. Вместе со своими товарищами по консерватории ― Морисом Равелем и Флораном Шмиттом, при поддержке Форе ― в 1909 он принимал участие в основании Независимого музыкального общества («Société Musicale Indépendante») для продвижения новой музыки. Независимое музыкальное общество было своего рода оппозицией к консервативному Национальному обществу, находившемуся под началом Венсана д’Энди и связанного со Schola cantorum. В 1912―1913 по просьбе Клода Дебюсси Кёклен оркестровал его музыку к балету «Хамма», а в 1918 Эрик Сати пригласил его в группу композиторов «Новая молодёжь» («Les Nouveaux Jeunes») вместе с Русселем, Мийо и некоторыми другими, однако этот проект остался неосуществлённым. В 1921―1924 Кёклен написал ряд статей в ведущих музыкальных журналах, и уже был больше известен как теоретик, чем как композитор. Несмотря на проведение фестиваля его музыки, а также получение им нескольких престижных премий, лишь в 1940-х годах в Бельгии его музыка вновь начала завоёвывать признание. Директор Бельгийского радио Поль Коллер организовал серию исполнений его оркестровых работ под управлением Франца Андре. Ещё один шаг к возрождению творчества Кёклена в 1967 сделал пианист Антал Дорати, записав к столетию со дня рождения композитора цикл «Бандар-логи».

В 1918, 1928 и 1937 Кёклен посещал с визитами США, а после смерти Русселя возглавил французскую Федерацию народной музыки. В 1930-е развитие коммунистических взглядов композитора выразилось в серии «Музыки для народа» и активной деятельности в музыкальном комитете Ассоциации «Франция―СССР» (хотя сам он никогда не состоял в партии). Всегда положительно относившийся к новейшим течениям в искусстве, Кёклен возглавлял французскую секцию Международного общества современной музыки и активно поддерживал музыку молодых композиторов.

Напишите отзыв о статье "Кёклен, Шарль"



Примечания

Ссылки

  • [www.musicologie.org/Biographies/k/koechlin_charles.html Биография, список сочинений, дискография] (фр.)
  • [www.koechlin.net/ancetres/charles.htm Страница о Кёклене] (фр.)
  • [imslp.org/index.php?title=Category:Koechlin,_Charles_Louis_Eug%C3%A8ne Шарль Кёклен: Ноты произведений] на IMSLP; [imslp.org/wiki/List_of_compositions_by_Charles_Koechlin список произведений]

Отрывок, характеризующий Кёклен, Шарль

В комнате стояла детская кроватка, два сундука, два кресла, стол и детские столик и стульчик, тот, на котором сидел князь Андрей. Окна были завешаны, и на столе горела одна свеча, заставленная переплетенной нотной книгой, так, чтобы свет не падал на кроватку.
– Мой друг, – обращаясь к брату, сказала княжна Марья от кроватки, у которой она стояла, – лучше подождать… после…
– Ах, сделай милость, ты всё говоришь глупости, ты и так всё дожидалась – вот и дождалась, – сказал князь Андрей озлобленным шопотом, видимо желая уколоть сестру.
– Мой друг, право лучше не будить, он заснул, – умоляющим голосом сказала княжна.
Князь Андрей встал и, на цыпочках, с рюмкой подошел к кроватке.
– Или точно не будить? – сказал он нерешительно.
– Как хочешь – право… я думаю… а как хочешь, – сказала княжна Марья, видимо робея и стыдясь того, что ее мнение восторжествовало. Она указала брату на девушку, шопотом вызывавшую его.
Была вторая ночь, что они оба не спали, ухаживая за горевшим в жару мальчиком. Все сутки эти, не доверяя своему домашнему доктору и ожидая того, за которым было послано в город, они предпринимали то то, то другое средство. Измученные бессоницей и встревоженные, они сваливали друг на друга свое горе, упрекали друг друга и ссорились.
– Петруша с бумагами от папеньки, – прошептала девушка. – Князь Андрей вышел.
– Ну что там! – проговорил он сердито, и выслушав словесные приказания от отца и взяв подаваемые конверты и письмо отца, вернулся в детскую.
– Ну что? – спросил князь Андрей.
– Всё то же, подожди ради Бога. Карл Иваныч всегда говорит, что сон всего дороже, – прошептала со вздохом княжна Марья. – Князь Андрей подошел к ребенку и пощупал его. Он горел.
– Убирайтесь вы с вашим Карлом Иванычем! – Он взял рюмку с накапанными в нее каплями и опять подошел.
– Andre, не надо! – сказала княжна Марья.
Но он злобно и вместе страдальчески нахмурился на нее и с рюмкой нагнулся к ребенку. – Ну, я хочу этого, сказал он. – Ну я прошу тебя, дай ему.
Княжна Марья пожала плечами, но покорно взяла рюмку и подозвав няньку, стала давать лекарство. Ребенок закричал и захрипел. Князь Андрей, сморщившись, взяв себя за голову, вышел из комнаты и сел в соседней, на диване.
Письма всё были в его руке. Он машинально открыл их и стал читать. Старый князь, на синей бумаге, своим крупным, продолговатым почерком, употребляя кое где титлы, писал следующее:
«Весьма радостное в сей момент известие получил через курьера, если не вранье. Бенигсен под Эйлау над Буонапартием якобы полную викторию одержал. В Петербурге все ликуют, e наград послано в армию несть конца. Хотя немец, – поздравляю. Корчевский начальник, некий Хандриков, не постигну, что делает: до сих пор не доставлены добавочные люди и провиант. Сейчас скачи туда и скажи, что я с него голову сниму, чтобы через неделю всё было. О Прейсиш Эйлауском сражении получил еще письмо от Петиньки, он участвовал, – всё правда. Когда не мешают кому мешаться не следует, то и немец побил Буонапартия. Сказывают, бежит весьма расстроен. Смотри ж немедля скачи в Корчеву и исполни!»
Князь Андрей вздохнул и распечатал другой конверт. Это было на двух листочках мелко исписанное письмо от Билибина. Он сложил его не читая и опять прочел письмо отца, кончавшееся словами: «скачи в Корчеву и исполни!» «Нет, уж извините, теперь не поеду, пока ребенок не оправится», подумал он и, подошедши к двери, заглянул в детскую. Княжна Марья всё стояла у кроватки и тихо качала ребенка.
«Да, что бишь еще неприятное он пишет? вспоминал князь Андрей содержание отцовского письма. Да. Победу одержали наши над Бонапартом именно тогда, когда я не служу… Да, да, всё подшучивает надо мной… ну, да на здоровье…» и он стал читать французское письмо Билибина. Он читал не понимая половины, читал только для того, чтобы хоть на минуту перестать думать о том, о чем он слишком долго исключительно и мучительно думал.


Билибин находился теперь в качестве дипломатического чиновника при главной квартире армии и хоть и на французском языке, с французскими шуточками и оборотами речи, но с исключительно русским бесстрашием перед самоосуждением и самоосмеянием описывал всю кампанию. Билибин писал, что его дипломатическая discretion [скромность] мучила его, и что он был счастлив, имея в князе Андрее верного корреспондента, которому он мог изливать всю желчь, накопившуюся в нем при виде того, что творится в армии. Письмо это было старое, еще до Прейсиш Эйлауского сражения.