Кёкутэй Бакин
| Кёкутэй Бакин | |
| 曲亭 馬琴 | |
 | |
| Имя при рождении: |
Такидзава Окикуни |
|---|---|
| Псевдонимы: | |
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Гражданство: | |
| Род деятельности: |
писатель |
| Жанр: |
фантастические рассказы, проза для взрослых, развлекательные повести |
| Язык произведений: | |
Кёкутэй Бакин (яп. 曲亭 馬琴?, 4 июля 1767 — 1 декабря 1848) — японский писатель периода Эдо. Писал в жанрах фантастических рассказов, романов для взрослых, развлекательных повестей. Настоящее имя — Такидзава Окикуни (яп. 滝沢興邦). Имел много псевдонимов.
Биография
Кёкутэй Бакин родился 4 июля 1767 года в районе Фукагава города Эдо, в самурайской семье. Его отец, Такидзава Окиёси, был приближённым хатамото Мацудайры Нобунари, а старший брат, Такидзава Окимунэ, был известным мастером хайку. В 10-летнем возрасте Бакин стал главой рода Такидзава и начал служить роду Мацудайра. Однако он возненавидел своего сюзерена и в 14 лет покинул дом, решив посвятить себя литературе. Бакин стал изучать хайку под наставничеством Косигая Годзана, а в 23 года поступил в частную школу придворного врача Ямамото Мунэхидэ, планируя стать врачом. Он также посещал лекции по конфуцианству Камэды Хосая.
В 1790 году Бакин написал свой первый рассказ «Двойной кёгэн» (яп. 尺用二分狂言), который опубликовал в следующем году. С тех пор он работал в жанре повестей для взрослых до 1797 года. Однако литературная деятельность не приносила должной прибыли, поэтому Бакин параллельно занялся торговлей. В 1802 году он совершил путешествие в Киото, где познакомился со многими японскими писателями. Под влиянием увиденного, Бакин создал фантастическую повесть «Странные рассказы лунного льда» (яп. 月氷奇縁), которые принесли ему первый успех. В результате он всерьёз взялся за написание своих произведений, шлифуя стиль. К 1808 году Бакин издал «Записи о четырех небесных королях» (яп. 四天王剿盗異録), «Путешествие тремя странами за одну ночь» (яп. 三国一夜物語), «Сказание о вечном свете добра» (яп. 勧善常世物語), «Снег в саду примечаний» (яп. 標注園の雪), «Записи о глыбе госпожи Мацури Саё» (яп. 松浦佐用姫石魂録), «Сон влюблённых Санкацу и Хансити» (яп. 三七全伝南柯夢), «Редкие рассказы о дымчатой луне» (яп. 椿説弓張月). Последние два рассказа были иллюстрированы известным гравёром Кацусикой Хокусаем.
В 1814 году Бакин начал издавать своё самое крупное и самое известное в Японии произведение, историко-фантастический роман «Рассказ о восьми собаках Сатоми из Южной Авы», над которым писатель работал последующие 28 лет. Работа имела огромный успех, благодаря чему Бакин стал чаще заниматься историческими изысканиями. В 1839 году у Бакина заболели глаза, он стал меньше заниматься написанием собственных произведений и больше помогать молодым литераторам.
1 декабря 1848 года Кёкутэй Бакин умер. Его похоронили в монастыре Дзинко-дзи, в районе Бункё современного Токио. Труды Бакина оставались популярными до начала XX века и способствовали становлению новейшей японской литературы.
Напишите отзыв о статье "Кёкутэй Бакин"
Литература
- Рубель В. А. Японська цивілізація: традиційне суспільство і державність. — Київ: «Аквілон-Прес», 1997.
Ссылки
- Бакин Киокутеи // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- [www.fumikura.net/other/bakin.html Кёкутэй Бакин. Биография] (яп.). Проверено 8 января 2011. [www.webcitation.org/67ablKOfQ Архивировано из первоисточника 12 мая 2012].
- [www.ndl.go.jp/zoshoin/zousyo/12_kyoku.html Печати Бакина] (яп.). Проверено 8 января 2011. [www.webcitation.org/67abltQbc Архивировано из первоисточника 12 мая 2012].
Отрывок, характеризующий Кёкутэй Бакин
– Дарю вам, ребята, эту колонну, – говорил он, подъезжая к войскам и указывая кавалеристам на французов. И кавалеристы на худых, ободранных, еле двигающихся лошадях, подгоняя их шпорами и саблями, рысцой, после сильных напряжений, подъезжали к подаренной колонне, то есть к толпе обмороженных, закоченевших и голодных французов; и подаренная колонна кидала оружие и сдавалась, чего ей уже давно хотелось.Под Красным взяли двадцать шесть тысяч пленных, сотни пушек, какую то палку, которую называли маршальским жезлом, и спорили о том, кто там отличился, и были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона или хоть какого нибудь героя, маршала, и упрекали в этом друг друга и в особенности Кутузова.
Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…
В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.
