Кёлеманс, Йоханнес Герард
| Йоханнес Герард Кёлеманс | |
| нидерл. Johannes Gerardus Keulemans | |
 | |
| Имя при рождении: |
Johannes Gerardus Keulemans |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Происхождение: |
Нидерланды |
 Работы на Викискладе | |
Йоханнес Герард Кёлеманс (также Кейлеманс нидерл. Johannes Gerardus Keulemans; 1842—1912) — нидерландский художник-иллюстратор. Известен своими литографиями птиц.
Биография
Кёлеманс уже в детстве восторженно любил природу и хотел стать исследователем. Герман Шлегель, тогдашний директор Императорского музея естественной истории в Лейдене, поддержал его и послал в 1864 году в командировку в Западную Африку. По возвращении в Европу в 1866 году, Шлегель рекомендовал его Британскому музею. В 1867 году он женился в Ворсхотене на Энгелине Йоханне Спор, которая часто поддерживала его в его работе. С 1869 года Кёлеманс работал в Великобритании, где он регулярно иллюстрировал журнал Британского союза орнитологов «Ibis» и журнал Зоологического общества Лондона «Proceedings and Transactions». Его исследования птиц семейства нектарницевые в Западной Африке позволили ему вместе с другими талантливыми художниками принять участие в иллюстрировании сочинения Джорджа Эрнеста Шелли (1840—1910) «Monograph of the Nectarinidae» (1876). После смерти своей первой жены в 1876 году Кёлеманс женился в 1877 году в Лондоне на ирландке Арабелле Милей. От двух браков у Кёлеманса появились на свет 14 детей.
С 1874 по 1898 годы он сотрудничал над созданием 27-томного каталога птиц «Catalogue of the Birds» Музея естественной природы. Как незаурядный иллюстратор он создал 73 доски для сочинения «Monograph of Hornbills» (1887—1892) Даниэля Жиро Эллиота (1835—1915), 120 досок для «Monograph on Kingfishers» (1868—1871) Ричарда Боудлера Шарпа (1847—1909) и 149 досок для «Monograph on Thrushes» (1902) Генри Сибома (1832—1895). Среди прочего Кёлеманс иллюстрировал разные тома «Biologia Centrali-Americana» (1879—1904) Осберта Сэльвина (1835—1898), «Birds of Europe» (1871—1896) Генри Дрессера (1838—1915), «A History of the Birds of New Zealand» (1873, 1887—1888, 1905—1906) сэра Уолтера Буллера (1838—1906), «The Avifauna of Laysan and the Neighbouring Islands» (1893—1900) и «Extinct Birds» (1907) Лайонела Уольтера Ротшильда (1868—1937). Сначала книга «A History of the Birds of New Zealand» вышла в свет тиражом в 500 экземпляров. 35 литографических досок были вручную раскрашены Кёлемансом. Благодаря большому успеху было опубликовано второе, расширенное издание, которое содержало бо́льшее количество подробностей о синонимах и распространении, а также описание новых видов. Так как литографические камни для первого издания были уничтожены, они заново были созданы Кёлемансом. Второе издание появилось в 13 частях в период с июля 1887 года по декабрь 1888 года. Хотя было изготовлено 1 000 экземпляров второго издания, 251 экземпляр был утерян во время крушения двух кораблей. В 1906 году появился двухтомник с дополнениями тиражом в 500 экземпляров.
Кёлеманс изготовил замечательные литографии вымерших на сегодня видов животных, в том числе хохлатого толстоклювого голубя, гуйи, бескрылой гагарки, стефенского кустарникового крапивника, благородного мохо, желтоухого мохо, гуадалупской качурки, смеющейся совы и фолклендской лисицы. Сегодня все эти литографии находятся в Американском музее естественной истории в Нью-Йорке.
Галерея
- Keulemans-GreatAuk.jpg
- Xenicus lyalli.jpg
Стефенский кустарниковый крапивник
из A History of the Birds of New Zealand, 1888</br> - Moho apicalis-Keulemans.jpg
Желтоухий мохо
из The Avifauna of Laysan,
1893—1900</br> - Moho nobilis-Keulemans.jpg
Благородный мохо
из The Avifauna of Laysan,
1893—1900</br>
- Huia Buller.jpg
Гуйя
из A History of the Birds of New Zealand, 1888</br> - Keulemans Laughing Owl.jpg
Смеющаяся сова
из Ornithological Miscellany,
Vol. I, 1875</br> - FalklandIslandFox2.jpg
Фолклендская лисица
из Dogs, Jackals, Wolves, and Foxes,
1890 </br> - Drepanis funerea-Keulemans.jpg
Чёрная цветочница-мамо
из The Avifauna of Laysan,
1893-1900</br>
- Buller Kakapo.jpg
Какапо
из A History of the Birds of New Zealand</br> - Phalarocorax harrisiDI09P10CA.jpg
- Apteryx haastii.jpg
- Galago alleni.jpg
Напишите отзыв о статье "Кёлеманс, Йоханнес Герард"
Отрывок, характеризующий Кёлеманс, Йоханнес Герард
В чем же состоит сущность этих упреков?В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, – то уничтожится возможность жизни.
Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.
