Кёлер, Жорж
| Жорж Жан Франц Кёлер | |
| Georges Jean Franz Köhler | |
 иммунолог | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Страна: | |
| Научная сфера: | |
| Место работы: | |
| Альма-матер: | |
| Научный руководитель: | |
| Известен как: |
разработчик гибридомной технологии получения моноклональных антител |
| Награды и премии: |
Международная премия Гайрднер (1981) |
Георг (Жорж Жан Франц) Кёлер (нем. Georges Jean Franz Köhler; 17 апреля, 1946, Мюнхен, Германия — 1 марта 1995, Фрайбург, Германия) — немецкий биолог и иммунолог, лауреат Нобелевской премии по физиологии и медицине 1984 года «За теории относительно специфичности в развитии и контроле иммунной системы и открытие принципа продукции моноклональных антител». Вместе с Сезаром Мильштейном разработал технику получения моноклональных антител.
Содержание
Биография
Георг Кёлер изучал биологию во Фрайбургском университете в 1965—1971 годах. Там же в 1974 году он защитил диссертацию по иммунологическому исследованию фермента бета-галактозидазы, которое провёл под руководством профессора Фрица Мельхерса[de] на базе Института иммунологии в Базеле[en] (Швейцария), директором которого был Нильс Ерне.
После защиты диссертации Кёлер переехал в Кембриджский университет, где два года (1974—1976) проходил пост-докторантуру у профессора Сезара Мильштейна. В Кембридже Кёлер работал над слиянием лимфоцитов. За этот короткий промежуток ему удалось разработать новую технологию по слиянию плазматической клетки, вырабатывающей антитела, с клеткой миеломы (методика гибридом). Полученные иммортализованные гибридные клетки продолжали продуцировать антитела и одновременно могли неограниченно размножаться. Это позволило получать моноклональные антитела практически в неограниченных количествах.
Разработка гибридомного метода «произвела переворот в использовании антител в здравоохранении и науке. Редкие антитела с удивительно точным соответствием определенной структуре могут сегодня производиться в больших количествах. Гибридомные клетки могут храниться в лабораторных сосудах и совершенно идентичные моноклональные антитела могут использоваться во всем мире, причем источник их вечен» (Ханс Вигзель).
В 1976 году Кёлер вернулся в Институт иммунологии в Базеле[en], где продолжал заниматься работами по гибридным лимфоцитам. В 1984 году Кёлер вместе с Мильштейном получил Нобелевскую премию за открытую технологию получения моноклональных антител. С 1984 года до своей смерти в 1995 году Жорж Кёлер был директором Института иммунологии имени Макса Планка[en] (Фрайбург).
Основные публикации
- Köhler G, Milstein C (1975). «Continuous cultures of fused cells secreting antibody of predefined specificity». Nature 256 (5517): 495-7. PMID 1172191. текст был воспроизведён в:Köhler G, Milstein C (2005). «Continuous cultures of fused cells secreting antibody of predefined specificity. 1975». J. Immunol. 174 (5): 2453-5. PMID 15728446.)
См. также
Напишите отзыв о статье "Кёлер, Жорж"
Ссылки
- [n-t.ru/nl/mf/kohler.htm КЁЛЕР, Георг] (англ.)
- [www.nobelprize.org/nobel_prizes/medicine/laureates/1984/kohler-facts.html Кёлер на Нобелевском сайте]
| ||||||||||
Отрывок, характеризующий Кёлер, Жорж
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.
Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
