Кёлльн
Кёлльн[1] (нем. Cölln), также Кёлльн-на-Шпрее (нем. Cölln an der Spree) — город, некогда существовавший на территории современного Берлина. Находился на острове Шпрееинзель и в позднем Средневековье слился с Берлином.
В центре средневекового Кёлльна располагалась площадь Святого Петра (нем. Petriplatz — Петриплац) с находившимися рядом с ней церковью Святого Петра (нем. Petrikirche — Петрикирхе) на улице Гертрауденштрассе и Кёлльнской ратушей на улице Брюдерштрассе. Историческая застройка этой части Берлина была разрушена во Вторую мировую войну и не сохранилась. На этом месте в настоящее время находятся построенные в послевоенные годы бывшее здание Государственного совета ГДР, жилые дома, а также проходят транспортные магистрали города. Церковь получила название в честь апостола Петра, поскольку большинство жителей Кёлльна были рыбаками. На восточном берегу Шпре в Берлине жили преимущественно купцы и извозчики. За пользование единственным в этих местах переходом через Шпре Мюлендамм (нем. Mühlendamm — мельничная плотина) на пути из Франкфурта-на-Одере в Магдебург взимались торговые пошлины. Центром другого города — Берлина — была церковь Святого Николая, покровительствовавшего купцам. От воды с плотины Мюльдамм работали мельницы. Более зажиточные берлинцы вскоре построили вторую церковь — Мариенкирхе.
Первое сохранившееся упоминание Кёлльна относится к 1237 году, на семь лет раньше Берлина. Города, соединявшиеся Мюльдаммом, объединились в 1307 году. В объединённой городской управе преобладали берлинцы. Для сохранения своих городских привилегий от князей и других внешних угроз объединённый город вступил в 1308 году в союз с другими городами Бранденбургской марки: Франкфуртом-на-Одере, Бранденбургом-на-Хафеле и Зальцведелем.
В 1442 году курфюрст Фридрих II отменил совместное городское управление Берлина и Кёлльна. Помимо этого Кёльн был вынужден отдать курфюрсту за возведение крепости территорию, где позднее был возведён Городской дворец Берлина.
В 1658-1683 годах при курфюрсте Фридрихе Вильгельме I по проекту Иоганна Грегора Мемхардта вокруг Кёлльна и Берлина были возведены крепостные укрепления вдоль старой городской стены. Сохранившиеся до настоящего времени остатки бастионов можно увидеть на площади Хаусфогтайплац (нем. Hausvogteiplatz). На южном берегу Шпре внутри новой укреплённой стены появился пригород Кёлльна Ной-Кёлльн.
В 1710 году города Берлин, Кёлльн, Фридрихсвердер, Доротеенштадт и Фридрихштадт были объединены в «главную королевскую резиденцию Берлин». Для дальнейшего развития города-резиденции в 1834 году крепостные укрепления стали сносить, и город стал расти за счёт пригородов.
В средние века в Кёлльне проживало около 1400 человек. В составе Берлина Кёлльн охватывал весь остров Шпрееинзель, и в 1871 году его численность достигла рекордных 16 554 человека. В 1910 году численность населения составляла лишь 6 895 человек. В 1920 году Кёлльн вошёл в новый городской округ Митте.
Во Вторую мировую войну территория Кёлльна подверглась значительным разрушениям, от исторического района ничего не осталось. Название «Кёлльн» в современном берлинском обиходе не используется.
На территории Кёлльна находятся (находились):
- Городской дворец (снесён)
- Дворцовая площадь
- Люстгартен
- Берлинский кафедральный собор
- Музейный остров, где находятся:
- Дворец Республики (демонтирован)
- здание Государственного совета ГДР
Координаты: 52°30′48″ с. ш. 13°24′17″ в. д. / 52.51333° с. ш. 13.40472° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=52.51333&mlon=13.40472&zoom=14 (O)] (Я)
Напишите отзыв о статье "Кёлльн"
Примечания
- ↑ [bigenc.ru/text/1860540 Берлин] / О. В. Вишлёв, А. М. Муратов, Л. А. Полётова, В. Н. Стрелецкий // «Банкетная кампания» 1904 — Большой Иргиз. — М. : Большая Российская энциклопедия, 2005. — С. 375—379. — (Большая российская энциклопедия : [в 35 т.] / гл. ред. Ю. С. Осипов ; 2004—, т. 3). — ISBN 5-85270-331-1.</span>
</ol>
Отрывок, характеризующий Кёлльн
Мрачное, несчастное лицо Пьера поразило ее. Она остановилась против него. Ей хотелось помочь ему, передать ему излишек своего счастия.– Как весело, граф, – сказала она, – не правда ли?
Пьер рассеянно улыбнулся, очевидно не понимая того, что ему говорили.
– Да, я очень рад, – сказал он.
«Как могут они быть недовольны чем то, думала Наташа. Особенно такой хороший, как этот Безухов?» На глаза Наташи все бывшие на бале были одинаково добрые, милые, прекрасные люди, любящие друг друга: никто не мог обидеть друг друга, и потому все должны были быть счастливы.
На другой день князь Андрей вспомнил вчерашний бал, но не на долго остановился на нем мыслями. «Да, очень блестящий был бал. И еще… да, Ростова очень мила. Что то в ней есть свежее, особенное, не петербургское, отличающее ее». Вот всё, что он думал о вчерашнем бале, и напившись чаю, сел за работу.
Но от усталости или бессонницы (день был нехороший для занятий, и князь Андрей ничего не мог делать) он всё критиковал сам свою работу, как это часто с ним бывало, и рад был, когда услыхал, что кто то приехал.
Приехавший был Бицкий, служивший в различных комиссиях, бывавший во всех обществах Петербурга, страстный поклонник новых идей и Сперанского и озабоченный вестовщик Петербурга, один из тех людей, которые выбирают направление как платье – по моде, но которые по этому то кажутся самыми горячими партизанами направлений. Он озабоченно, едва успев снять шляпу, вбежал к князю Андрею и тотчас же начал говорить. Он только что узнал подробности заседания государственного совета нынешнего утра, открытого государем, и с восторгом рассказывал о том. Речь государя была необычайна. Это была одна из тех речей, которые произносятся только конституционными монархами. «Государь прямо сказал, что совет и сенат суть государственные сословия ; он сказал, что правление должно иметь основанием не произвол, а твердые начала . Государь сказал, что финансы должны быть преобразованы и отчеты быть публичны», рассказывал Бицкий, ударяя на известные слова и значительно раскрывая глаза.
– Да, нынешнее событие есть эра, величайшая эра в нашей истории, – заключил он.
Князь Андрей слушал рассказ об открытии государственного совета, которого он ожидал с таким нетерпением и которому приписывал такую важность, и удивлялся, что событие это теперь, когда оно совершилось, не только не трогало его, но представлялось ему более чем ничтожным. Он с тихой насмешкой слушал восторженный рассказ Бицкого. Самая простая мысль приходила ему в голову: «Какое дело мне и Бицкому, какое дело нам до того, что государю угодно было сказать в совете! Разве всё это может сделать меня счастливее и лучше?»
И это простое рассуждение вдруг уничтожило для князя Андрея весь прежний интерес совершаемых преобразований. В этот же день князь Андрей должен был обедать у Сперанского «en petit comite«, [в маленьком собрании,] как ему сказал хозяин, приглашая его. Обед этот в семейном и дружеском кругу человека, которым он так восхищался, прежде очень интересовал князя Андрея, тем более что до сих пор он не видал Сперанского в его домашнем быту; но теперь ему не хотелось ехать.
В назначенный час обеда, однако, князь Андрей уже входил в собственный, небольшой дом Сперанского у Таврического сада. В паркетной столовой небольшого домика, отличавшегося необыкновенной чистотой (напоминающей монашескую чистоту) князь Андрей, несколько опоздавший, уже нашел в пять часов собравшееся всё общество этого petit comite, интимных знакомых Сперанского. Дам не было никого кроме маленькой дочери Сперанского (с длинным лицом, похожим на отца) и ее гувернантки. Гости были Жерве, Магницкий и Столыпин. Еще из передней князь Андрей услыхал громкие голоса и звонкий, отчетливый хохот – хохот, похожий на тот, каким смеются на сцене. Кто то голосом, похожим на голос Сперанского, отчетливо отбивал: ха… ха… ха… Князь Андрей никогда не слыхал смеха Сперанского, и этот звонкий, тонкий смех государственного человека странно поразил его.
Князь Андрей вошел в столовую. Всё общество стояло между двух окон у небольшого стола с закуской. Сперанский в сером фраке с звездой, очевидно в том еще белом жилете и высоком белом галстухе, в которых он был в знаменитом заседании государственного совета, с веселым лицом стоял у стола. Гости окружали его. Магницкий, обращаясь к Михайлу Михайловичу, рассказывал анекдот. Сперанский слушал, вперед смеясь тому, что скажет Магницкий. В то время как князь Андрей вошел в комнату, слова Магницкого опять заглушились смехом. Громко басил Столыпин, пережевывая кусок хлеба с сыром; тихим смехом шипел Жерве, и тонко, отчетливо смеялся Сперанский.
