Кёнигсберг

Эта статья — об истории города Калининграда до 1946 года. О других значениях см. Кёнигсберг (значения).

город Кёнигсберг нем. Königsberg <tr><td colspan="2" style="text-align:center;"> </td></tr> Страна Восточная ПруссияВосточная Пруссия Основан 1255 Другие названия (лат. Regiomontium, прусск. Kunnegsgarbs, Knigsberg Современная локация Калининград Координаты 54°43′00″ с. ш. 20°30′00″ в. д.54.71667° с. ш. 20.50000° в. д. / 54.71667; 20.50000    Кёнигсберг

Кёнигсбе́рг (лат. Regiomontium, нем. Königsberg, прусск. Kunnegsgarbs, Knigsberg; полностью Кёнигсберг-ин-Про́йсен, нем. Königsberg in Preußen — Кёнигсберг в Пруссии) — город, административный центр немецкой провинции Восточная Пруссия с 1773 по 1945 годы. В 1945 году после окончания Второй мировой войны был передан под юрисдикцию Советского Союза, а в 1946 году переименован в Калининград.

Этимология названия

Ядром города явился замок, который при основании в 1255 году получил название «Королевская гора» (по-латински Regiomontium, позже Regiomonti, по-немецки Königsberg). По наиболее распространённой версии, назван так в честь короля Чехии Пржемысла Отакара II (при решающей помощи которого и был основан). Однако существуют и другие толкования топонима, например, от прусского топонима готского происхождения Konungaberg, где kuniggs — глава рода (князь), berg — брег, берег.

C момента основания замка соседние народы обычно называли его на своих собственных языках: лит. Karaliaučius, польск. Królewiec (Крулевец) (по-старопольски Kralowgród — Королевский замок), чеш. Královec (Краловец). Под именем Королевец (Королевецъ) или Королевиц замок и местность вокруг него долгое время, начиная с XIII века, упоминается и в различных русских источниках: летописях, книгах, атласах. В России это название широко использовалось до Петра I и, изредка, в более поздний период, вплоть до начала XX века, в том числе в художественной литературе, например, в текстах М. Салтыкова-Щедрина. Однако после Петра I и до переименования в 1946 году русские чаще использовали немецкий вариант.

До 1721 года официально название Кёнигсберг носил только замок, хотя задолго до этого в быту население объединило под этим именем и три прилегающих города.

История

Орденский период

Город был основан на холме высокого правого берега в нижнем течении реки Прегель на месте прусского городища Twangste (Твангсте) в январе 1255 года как замок рыцарями великого магистра Тевтонского ордена Поппо фон Остерна и чешским королём Пржемыслом Отакаром II, войска которого пришли на помощь терпевшим поражения от местного населения рыцарям, которые, в свою очередь, были приглашены в Пруссию польским королём для борьбы с язычниками.

Первоначально замок был деревянным, но в 1257 году началось строительство каменного, вернее, кирпичного замка.

В 1260 году во время Великого Прусского восстания войска нескольких прусских племён осадили замок, но взять его не смогли. Безуспешные попытки отдельных прусских племен разрушить замок повторялись в 1263 и 1273 годах.

В последующие годы в завоеванные земли стали прибывать немецкие колонисты, они постепенно смешивались с местным прусским населением, которое впоследствии забыло свой язык и культуру и почти полностью ассимилировалось. В XVI веке в Кёнигсберге пруссы ещё составляли около 20 % населения.

У стен замка возникло поселение, которое тоже стали называть Кёнигсбергом. Городское право на основе кульмского права поселению было присуждено 28 февраля 1286 года ландмейстером Пруссии Конрадом фон Тирбергом.

Так как рост Кёнигсберга был ограничен городскими стенами, вокруг начали расти другие поселения, потому что близость города и замка несла многие преимущества.

В 1300 году поселение Лёбенихт также получило городские права. Хотя административно эти два города были независимы, фактически они составляли единое целое. Этот двойной город тоже стал называться Кёнигсбергом. Во избежание путаницы первоначальный Кёнигсберг получил название Альтштадт, то есть «старый город» Кёнигсберга.

Первое упоминание о строительстве Кафедрального собора — 1333 год. Расположен в центре города, на острове Канта (бывший Кнайпхоф).

Третьим кёнигсбергским поселением, получившим городские права, стал Кнайпхоф в 1327 году. Он был отделён от Альтштадта рукавом реки Преголи (нем. Pregel — Прегель) и расположен на одноименном острове. Он тоже фактически был частью Кёнигсберга.

После тринадцатилетней войны 1454—1466 годов Тевтонский Орден признал себя польским вассалом и переместил свою столицу в Кёнигсберг из Мариенбурга (ныне Мальборк в Польше). В 1525 году Великий магистр Тевтонского Ордена Альбрехт преобразовал теократическое государство в светское Прусское Герцогство, подвластное Польше, а сам стал герцогом. Столицей нового государства стал Кёнигсберг.

В 1523 году Хансом Вайнрайхом при содействии герцога Альбрехта в Лёбенихте была основана первая в Кёнигсберге типография, где в 1524 году была напечатана первая книга. Экономической базой типографии служили заказы герцогского двора, церкви, городской администрации, а позднее и университета.

В 1544 году в городе открылся Кёнигсбергский университет, названный впоследствии Альбертиной — по имени герцога Альбрехта.

Вотчина Польского Королевства 1466—1657.

Эпоха Прусского герцогства и Прусского королевства

С XVI века город стал важным центром литовской культуры, здесь вышла первая книга на литовском языке, проживали важные деятели литовской культуры Мартинас Мажвидас, Кристионас Донелайтис, Людвикас Реза и другие.

Не позднее, чем с 1660 года в Кёнигсберге начала выходить своя газета. Эту газету доставляли в Россию и включали в обзоры европейской прессы, которые в Посольском приказе составляли для Боярской думы и царя Алексея Михайловича.

Такой «тройной» город, который фактически был единым, но состоял из трёх административно независимых частей (каждый из трёх городов имел свою ратушу, своего бургомистра, собственный суд и т. д.) просуществовал до 1724 года.

В 1724 году три города, многочисленные посёлки, посады и предместья, а также замок, который до этого не входил в состав ни одного из городов, а имел особый статус правительственной резиденции, были объединены в единый город Кёнигсберг.

В том же году в Кёнигсберге родился Иммануил Кант (1724—1804) — наиболее известный уроженец города за всю его историю.

Во время Семилетней войны 11 января 1758 года русские войска вошли в Кёнигсберг. Жители города, в том числе и Кант, присягнули на верность императрице Елизавете. После этого Фридрих Великий не посещал город до самой смерти. До 1762 года город принадлежал России.

В 1776 году в Кёнигсберге родился знаменитый писатель Эрнст Теодор Амадей Гофман (1776 - 1822).

Развитие города в XIX веке

В течение XIX века проводилась модернизация оборонительных сооружений города. Было построено множество бастионов, равелинов, оборонительных валов, большинство из которых сохранилось до наших дней. Особый интерес представляют городские ворота. Они были возведены в неоготическом стиле и являются интересными архитектурными памятниками.

В XIX веке город значительно вырос. В 1782 году в городе было 31 368, в 1888 — 140 909, в 1910 — 249 600, в 1939 году — 373 464 жителей. Железная дорога пришла в Кёнигсберг в 1857 году, а в 1862-м сомкнулась с железными дорогами России.

В связи с ростом города появилась необходимость в общественном транспорте. В мае 1881 года в Кёнигсберге был открыт первый маршрут конки (в том же году в Берлине уже был пущен электрический трамвай). Владельцами конки были акционерные общества. По сравнению с дрожками стоимость поездки на конке была намного демократичнее: от 10 до 20 пфеннигов (в зависимости от расстояния) против 60 пфеннигов за одного пассажира, 70 пфеннигов за двоих, 80 за троих и марки за четырёх пассажиров на дрожках.

А в мае 1895 года на кёнигсбергские улицы вышли первые трамваи. В 1901 году город выкупил все линии конки (за исключением линий в Хуфене) и приступил к их электрификации.

Кёнигсберг — Калининград в XX веке

В 1919 году в Кёнигсберге был открыт аэропорт Девау — первый аэропорт Германии и один из первых аэропортов Европы и мира. В 1922 году было организовано воздушное сообщение Кёнигсберг — Рига — Москва. В XX веке город значительно расширился, вышел за пределы оборонительного кольца. Были построены новые вокзалы, в том числе Главный вокзал, много жилых зданий, пригородные районы (например, Амалиенау), созданные в рамках программы «Город-сад», кирхи, офисные здания в югендстиле и стиле баухаус. Особенно большой вклад в изменение облика города внесли в этот период архитекторы Ганс Хопп и Фридрих Ха́йтманн.

В городе проводилась Восточная ярмарка, главным выставочным залом которой был Дом техники.

Большое внимание уделялось сооружению памятников и малой городской скульптуре, для создания которой широко привлекались выпускники и преподаватели Кёнигсбергской академии художеств (особенно существенный вклад внесли скульпторы Фридрих Ройш и Станислав Кауэр). Была проведена реконструкция и археологические исследования в замке. После прихода нацистов к власти, во время «Хрустальной ночи», в Кёнигсберге была разрушена Новая Синагога, построенная в 1894—1896 годах, гауляйтером Эрихом Кохом активно пропагандировался милитаризм.

Ещё до конца Второй мировой войны, в августе 1944 года город Кёнигсберг был сильно разрушен британскими бомбардировщиками в ходе операции «Возмездие». Бомбардировкам подвергся в основном центр города, где практически не было военных объектов. Погибло множество мирных жителей, сгорел старый город и множество памятников старины, сильно пострадал замок. Позднее город был взят штурмом советскими войсками.

До штурма с зимы 1944—1945 годов город и гарнизон под командованием генерала Ляша находился в окружении. Штурм начался 5 апреля, особой ожесточённостью отличался бой за пятый форт. В ходе этого штурма советскими войсками под командованием маршала Василевского была впервые применена тактика начала пехотной атаки до окончания артиллерийской подготовки, что позволило избежать огня противника на подходе к укреплениям и застать гарнизон укреплений врасплох. Обратной стороной медали явились значительные потери штурмующих от огня собственных войск (продолжающейся артподготовки); в числе прочих большие потери понесли отборные гвардейские части, память о них впоследствии была увековечена в монументе «1200 гвардейцам», расположенном в центре города на Гвардейском проспекте. А 10 апреля над башней «Дер Дона», где ныне расположен музей янтаря, было поднято красное знамя, обозначающее конец немецкой истории города.

По решению Потсдамской конференции северная часть немецкой провинции Восточная Пруссия вместе со своей столицей — Кёнигсбергом — временно была передана Советскому Союзу. Позднее при подписании договоров о границах Кёнигсбергская область была полностью признана владением Советского Союза.

Осталось только 20 000 из 370 000 немецких жителей, которые жили в нём до войны. Хотя сразу после войны началась работа по адаптации немцев к новой власти — выходила газета «Новое время» на немецком языке, были организованы школы, где преподавание велось на немецком, было принято решение о выселении немецкого населения в Германию. Почти все они были отправлены в Германию к 1947 году, только некоторые специалисты помогали восстанавливать работу предприятий вплоть до 1948 и даже до 1950 годов, но и им было отказано в получении советского гражданства, и впоследствии они были депортированы в Германию.

Вместо них в город были переселены советские граждане.

4 июля 1946 года после смерти Михаила Ивановича Калинина Кёнигсберг и Кёнигсбергская область были переименованы в Калининград и Калининградскую область в его честь.

Руины Королевского замка

После Второй мировой войны на месте руин Королевского замка эпизодически проводились раскопки. В 1969 году по решению первого секретаря обкома КПСС Николая Коновалова развалины замка были взорваны, несмотря на множество протестов.

Однако территория замка остается незастроенной и вопрос о систематических археологических раскопках этого памятника XIII века остается открытым. Городская администрация в 2010 году предлагала провести весной 2011 года референдум о необходимости восстановления замка.

Памятники, утраченные после Второй мировой войны

• Памятник Фридриху I (1697, Андреас Шлютер)
• Памятник Фридриху Вильгельму I в нише у южной стены замка (1730, Йоганн Майсснер)
• Конный памятник Фридриху-Вильгельму III на Парадеплац около университета (1851, Август Кисс, Рудольф фон Принтц)
• Памятник Вильгельму I (1894, Фридрих Ройш) у замка
• Памятник Бисмарку (1901, Фридрих Ройш) на площади у замка
• Скульптура «Немецкий Михель» (1904, Фридрих Ройш) у башни Врангель
• Скульптура «Лучник» (1908, Фриц Хайнеманн) у Замкового пруда
• Памятник фельдмаршалу Людвигу Йорку (1913, Вальтер Розенберг)
• Памятник воинам, погибшим в годы Первой мировой войны (Мать, провожающая сына на фронт, 1920)
• Конная статуя кирасира Врангелевского полка со знаменем в руке (1934, Отто Эмиль Рихтер)
• Скульптурная группа «Молодёжный порыв» (Х. Альбрехт) у Высшей торговой школы (ныне Калининградский технический колледж)
• Бюст королевы Пруссии Луизы (1874, Христиан Раух) у кирхи её имени
• Профессорское кладбище (Калининград)

См. также

• Форты Кёнигсберга
• Закхаймские ворота
• Замок Кёнигсберг
• Кёнигсбергские клопсы (знаменитная разновидность клопсов из этого города)
• Кёнигсбергская академия художеств
• Восточная ярмарка

Ссылки

• [www.ost-preussen.babyhost.ru/p1.htm Кёнигсберг]
• [www.anklaw-klgd.narod.ru/deatelnost.html Основные даты истории города]
• [www.bildarchiv-ostpreussen.de/index.html Архив фотографий Восточной Пруссии]
• [www.koenig.ru/kn/ Кёнигсберг. Сегодняшний Калининград. Архитектура немецкого времени.] Балдур Кёстер.
• [www.mahadevi.ru/kgd.htm Калининград или Кёнигсберг? Полемика со сторонниками переименования города] Игнатьев А.
• [www.runivers.ru/doc/d2.php?SECTION_ID=7455&CENTER_ELEMENT_ID=238875&PORTAL_ID=7455 Отто фон Ляш. Так пал Кёнигсберг]
• [mainsite.gako.name/kaliningradarchives/-1/258--1945- В. И. Кулаков История Кенигсберга в отечественной историографии с 1945 года]
• [members.upc.nl/joostr/PLAN-ORTE-KOENIGSBERG.htm Интерактивная карта со старыми и новыми фотографиями Кенигсберга и Калининграда в настоящее время]
• [www.simvolika.org/mars_036.htm В. И. Кулаков Кёнигсберг — под нами. Глубины Альтштадта]
• [www.kenigsberg-kino.narod2.ru/ Телесериал «Кенигсберг. МОСТ, где Восток встречается с Западом»]
• [hero1914.com/kyonigsberg-v-gody-pervoj-mirovoj-vojny/ Адамов Б. Н. Кенигсберг в Первой мировой войне]
• [kaliningrad-room.ru/chyorno-belye-dni-kyonigsberga-15745/?utm_medium=referral&utm_source=lentainform&utm_campaign=kaliningrad-room.ru&utm_term=128762&utm_content=3228164 Рома Ровный, Чёрно-белые дни Кёнигсберга, 3 сентября 2014 года]

Отрывок, характеризующий Кёнигсберг

Пьер помолчал, отыскивая.
«Вино? Объедение? Праздность? Леность? Горячность? Злоба? Женщины?» Перебирал он свои пороки, мысленно взвешивая их и не зная которому отдать преимущество.
– Женщины, – сказал тихим, чуть слышным голосом Пьер. Масон не шевелился и не говорил долго после этого ответа. Наконец он подвинулся к Пьеру, взял лежавший на столе платок и опять завязал ему глаза.
– Последний раз говорю вам: обратите всё ваше внимание на самого себя, наложите цепи на свои чувства и ищите блаженства не в страстях, а в своем сердце. Источник блаженства не вне, а внутри нас…
Пьер уже чувствовал в себе этот освежающий источник блаженства, теперь радостью и умилением переполнявший его душу.


Скоро после этого в темную храмину пришел за Пьером уже не прежний ритор, а поручитель Вилларский, которого он узнал по голосу. На новые вопросы о твердости его намерения, Пьер отвечал: «Да, да, согласен», – и с сияющею детскою улыбкой, с открытой, жирной грудью, неровно и робко шагая одной разутой и одной обутой ногой, пошел вперед с приставленной Вилларским к его обнаженной груди шпагой. Из комнаты его повели по коридорам, поворачивая взад и вперед, и наконец привели к дверям ложи. Вилларский кашлянул, ему ответили масонскими стуками молотков, дверь отворилась перед ними. Чей то басистый голос (глаза Пьера всё были завязаны) сделал ему вопросы о том, кто он, где, когда родился? и т. п. Потом его опять повели куда то, не развязывая ему глаз, и во время ходьбы его говорили ему аллегории о трудах его путешествия, о священной дружбе, о предвечном Строителе мира, о мужестве, с которым он должен переносить труды и опасности. Во время этого путешествия Пьер заметил, что его называли то ищущим, то страждущим, то требующим, и различно стучали при этом молотками и шпагами. В то время как его подводили к какому то предмету, он заметил, что произошло замешательство и смятение между его руководителями. Он слышал, как шопотом заспорили между собой окружающие люди и как один настаивал на том, чтобы он был проведен по какому то ковру. После этого взяли его правую руку, положили на что то, а левою велели ему приставить циркуль к левой груди, и заставили его, повторяя слова, которые читал другой, прочесть клятву верности законам ордена. Потом потушили свечи, зажгли спирт, как это слышал по запаху Пьер, и сказали, что он увидит малый свет. С него сняли повязку, и Пьер как во сне увидал, в слабом свете спиртового огня, несколько людей, которые в таких же фартуках, как и ритор, стояли против него и держали шпаги, направленные в его грудь. Между ними стоял человек в белой окровавленной рубашке. Увидав это, Пьер грудью надвинулся вперед на шпаги, желая, чтобы они вонзились в него. Но шпаги отстранились от него и ему тотчас же опять надели повязку. – Теперь ты видел малый свет, – сказал ему чей то голос. Потом опять зажгли свечи, сказали, что ему надо видеть полный свет, и опять сняли повязку и более десяти голосов вдруг сказали: sic transit gloria mundi. [так проходит мирская слава.]
Пьер понемногу стал приходить в себя и оглядывать комнату, где он был, и находившихся в ней людей. Вокруг длинного стола, покрытого черным, сидело человек двенадцать, всё в тех же одеяниях, как и те, которых он прежде видел. Некоторых Пьер знал по петербургскому обществу. На председательском месте сидел незнакомый молодой человек, в особом кресте на шее. По правую руку сидел итальянец аббат, которого Пьер видел два года тому назад у Анны Павловны. Еще был тут один весьма важный сановник и один швейцарец гувернер, живший прежде у Курагиных. Все торжественно молчали, слушая слова председателя, державшего в руке молоток. В стене была вделана горящая звезда; с одной стороны стола был небольшой ковер с различными изображениями, с другой было что то в роде алтаря с Евангелием и черепом. Кругом стола было 7 больших, в роде церковных, подсвечников. Двое из братьев подвели Пьера к алтарю, поставили ему ноги в прямоугольное положение и приказали ему лечь, говоря, что он повергается к вратам храма.
– Он прежде должен получить лопату, – сказал шопотом один из братьев.
– А! полноте пожалуйста, – сказал другой.
Пьер, растерянными, близорукими глазами, не повинуясь, оглянулся вокруг себя, и вдруг на него нашло сомнение. «Где я? Что я делаю? Не смеются ли надо мной? Не будет ли мне стыдно вспоминать это?» Но сомнение это продолжалось только одно мгновение. Пьер оглянулся на серьезные лица окружавших его людей, вспомнил всё, что он уже прошел, и понял, что нельзя остановиться на половине дороги. Он ужаснулся своему сомнению и, стараясь вызвать в себе прежнее чувство умиления, повергся к вратам храма. И действительно чувство умиления, еще сильнейшего, чем прежде, нашло на него. Когда он пролежал несколько времени, ему велели встать и надели на него такой же белый кожаный фартук, какие были на других, дали ему в руки лопату и три пары перчаток, и тогда великий мастер обратился к нему. Он сказал ему, чтобы он старался ничем не запятнать белизну этого фартука, представляющего крепость и непорочность; потом о невыясненной лопате сказал, чтобы он трудился ею очищать свое сердце от пороков и снисходительно заглаживать ею сердце ближнего. Потом про первые перчатки мужские сказал, что значения их он не может знать, но должен хранить их, про другие перчатки мужские сказал, что он должен надевать их в собраниях и наконец про третьи женские перчатки сказал: «Любезный брат, и сии женские перчатки вам определены суть. Отдайте их той женщине, которую вы будете почитать больше всех. Сим даром уверите в непорочности сердца вашего ту, которую изберете вы себе в достойную каменьщицу». И помолчав несколько времени, прибавил: – «Но соблюди, любезный брат, да не украшают перчатки сии рук нечистых». В то время как великий мастер произносил эти последние слова, Пьеру показалось, что председатель смутился. Пьер смутился еще больше, покраснел до слез, как краснеют дети, беспокойно стал оглядываться и произошло неловкое молчание.
Молчание это было прервано одним из братьев, который, подведя Пьера к ковру, начал из тетради читать ему объяснение всех изображенных на нем фигур: солнца, луны, молотка. отвеса, лопаты, дикого и кубического камня, столба, трех окон и т. д. Потом Пьеру назначили его место, показали ему знаки ложи, сказали входное слово и наконец позволили сесть. Великий мастер начал читать устав. Устав был очень длинен, и Пьер от радости, волнения и стыда не был в состоянии понимать того, что читали. Он вслушался только в последние слова устава, которые запомнились ему.
«В наших храмах мы не знаем других степеней, – читал „великий мастер, – кроме тех, которые находятся между добродетелью и пороком. Берегись делать какое нибудь различие, могущее нарушить равенство. Лети на помощь к брату, кто бы он ни был, настави заблуждающегося, подними упадающего и не питай никогда злобы или вражды на брата. Будь ласков и приветлив. Возбуждай во всех сердцах огнь добродетели. Дели счастье с ближним твоим, и да не возмутит никогда зависть чистого сего наслаждения. Прощай врагу твоему, не мсти ему, разве только деланием ему добра. Исполнив таким образом высший закон, ты обрящешь следы древнего, утраченного тобой величества“.
Кончил он и привстав обнял Пьера и поцеловал его. Пьер, с слезами радости на глазах, смотрел вокруг себя, не зная, что отвечать на поздравления и возобновления знакомств, с которыми окружили его. Он не признавал никаких знакомств; во всех людях этих он видел только братьев, с которыми сгорал нетерпением приняться за дело.
Великий мастер стукнул молотком, все сели по местам, и один прочел поучение о необходимости смирения.
Великий мастер предложил исполнить последнюю обязанность, и важный сановник, который носил звание собирателя милостыни, стал обходить братьев. Пьеру хотелось записать в лист милостыни все деньги, которые у него были, но он боялся этим выказать гордость, и записал столько же, сколько записывали другие.
Заседание было кончено, и по возвращении домой, Пьеру казалось, что он приехал из какого то дальнего путешествия, где он провел десятки лет, совершенно изменился и отстал от прежнего порядка и привычек жизни.


На другой день после приема в ложу, Пьер сидел дома, читая книгу и стараясь вникнуть в значение квадрата, изображавшего одной своей стороною Бога, другою нравственное, третьею физическое и четвертою смешанное. Изредка он отрывался от книги и квадрата и в воображении своем составлял себе новый план жизни. Вчера в ложе ему сказали, что до сведения государя дошел слух о дуэли, и что Пьеру благоразумнее бы было удалиться из Петербурга. Пьер предполагал ехать в свои южные имения и заняться там своими крестьянами. Он радостно обдумывал эту новую жизнь, когда неожиданно в комнату вошел князь Василий.
– Мой друг, что ты наделал в Москве? За что ты поссорился с Лёлей, mon сher? [дорогой мoй?] Ты в заблуждении, – сказал князь Василий, входя в комнату. – Я всё узнал, я могу тебе сказать верно, что Элен невинна перед тобой, как Христос перед жидами. – Пьер хотел отвечать, но он перебил его. – И зачем ты не обратился прямо и просто ко мне, как к другу? Я всё знаю, я всё понимаю, – сказал он, – ты вел себя, как прилично человеку, дорожащему своей честью; может быть слишком поспешно, но об этом мы не будем судить. Одно ты помни, в какое положение ты ставишь ее и меня в глазах всего общества и даже двора, – прибавил он, понизив голос. – Она живет в Москве, ты здесь. Помни, мой милый, – он потянул его вниз за руку, – здесь одно недоразуменье; ты сам, я думаю, чувствуешь. Напиши сейчас со мною письмо, и она приедет сюда, всё объяснится, а то я тебе скажу, ты очень легко можешь пострадать, мой милый.
Князь Василий внушительно взглянул на Пьера. – Мне из хороших источников известно, что вдовствующая императрица принимает живой интерес во всем этом деле. Ты знаешь, она очень милостива к Элен.
Несколько раз Пьер собирался говорить, но с одной стороны князь Василий не допускал его до этого, с другой стороны сам Пьер боялся начать говорить в том тоне решительного отказа и несогласия, в котором он твердо решился отвечать своему тестю. Кроме того слова масонского устава: «буди ласков и приветлив» вспоминались ему. Он морщился, краснел, вставал и опускался, работая над собою в самом трудном для него в жизни деле – сказать неприятное в глаза человеку, сказать не то, чего ожидал этот человек, кто бы он ни был. Он так привык повиноваться этому тону небрежной самоуверенности князя Василия, что и теперь он чувствовал, что не в силах будет противостоять ей; но он чувствовал, что от того, что он скажет сейчас, будет зависеть вся дальнейшая судьба его: пойдет ли он по старой, прежней дороге, или по той новой, которая так привлекательно была указана ему масонами, и на которой он твердо верил, что найдет возрождение к новой жизни.
– Ну, мой милый, – шутливо сказал князь Василий, – скажи же мне: «да», и я от себя напишу ей, и мы убьем жирного тельца. – Но князь Василий не успел договорить своей шутки, как Пьер с бешенством в лице, которое напоминало его отца, не глядя в глаза собеседнику, проговорил шопотом:
– Князь, я вас не звал к себе, идите, пожалуйста, идите! – Он вскочил и отворил ему дверь.
– Идите же, – повторил он, сам себе не веря и радуясь выражению смущенности и страха, показавшемуся на лице князя Василия.
– Что с тобой? Ты болен?
– Идите! – еще раз проговорил дрожащий голос. И князь Василий должен был уехать, не получив никакого объяснения.
Через неделю Пьер, простившись с новыми друзьями масонами и оставив им большие суммы на милостыни, уехал в свои именья. Его новые братья дали ему письма в Киев и Одессу, к тамошним масонам, и обещали писать ему и руководить его в его новой деятельности.


Дело Пьера с Долоховым было замято, и, несмотря на тогдашнюю строгость государя в отношении дуэлей, ни оба противника, ни их секунданты не пострадали. Но история дуэли, подтвержденная разрывом Пьера с женой, разгласилась в обществе. Пьер, на которого смотрели снисходительно, покровительственно, когда он был незаконным сыном, которого ласкали и прославляли, когда он был лучшим женихом Российской империи, после своей женитьбы, когда невестам и матерям нечего было ожидать от него, сильно потерял во мнении общества, тем более, что он не умел и не желал заискивать общественного благоволения. Теперь его одного обвиняли в происшедшем, говорили, что он бестолковый ревнивец, подверженный таким же припадкам кровожадного бешенства, как и его отец. И когда, после отъезда Пьера, Элен вернулась в Петербург, она была не только радушно, но с оттенком почтительности, относившейся к ее несчастию, принята всеми своими знакомыми. Когда разговор заходил о ее муже, Элен принимала достойное выражение, которое она – хотя и не понимая его значения – по свойственному ей такту, усвоила себе. Выражение это говорило, что она решилась, не жалуясь, переносить свое несчастие, и что ее муж есть крест, посланный ей от Бога. Князь Василий откровеннее высказывал свое мнение. Он пожимал плечами, когда разговор заходил о Пьере, и, указывая на лоб, говорил:
– Un cerveau fele – je le disais toujours. [Полусумасшедший – я всегда это говорил.]
– Я вперед сказала, – говорила Анна Павловна о Пьере, – я тогда же сейчас сказала, и прежде всех (она настаивала на своем первенстве), что это безумный молодой человек, испорченный развратными идеями века. Я тогда еще сказала это, когда все восхищались им и он только приехал из за границы, и помните, у меня как то вечером представлял из себя какого то Марата. Чем же кончилось? Я тогда еще не желала этой свадьбы и предсказала всё, что случится.
Анна Павловна по прежнему давала у себя в свободные дни такие вечера, как и прежде, и такие, какие она одна имела дар устроивать, вечера, на которых собиралась, во первых, la creme de la veritable bonne societe, la fine fleur de l'essence intellectuelle de la societe de Petersbourg, [сливки настоящего хорошего общества, цвет интеллектуальной эссенции петербургского общества,] как говорила сама Анна Павловна. Кроме этого утонченного выбора общества, вечера Анны Павловны отличались еще тем, что всякий раз на своем вечере Анна Павловна подавала своему обществу какое нибудь новое, интересное лицо, и что нигде, как на этих вечерах, не высказывался так очевидно и твердо градус политического термометра, на котором стояло настроение придворного легитимистского петербургского общества.
В конце 1806 года, когда получены были уже все печальные подробности об уничтожении Наполеоном прусской армии под Иеной и Ауерштетом и о сдаче большей части прусских крепостей, когда войска наши уж вступили в Пруссию, и началась наша вторая война с Наполеоном, Анна Павловна собрала у себя вечер. La creme de la veritable bonne societe [Сливки настоящего хорошего общества] состояла из обворожительной и несчастной, покинутой мужем, Элен, из MorteMariet'a, обворожительного князя Ипполита, только что приехавшего из Вены, двух дипломатов, тетушки, одного молодого человека, пользовавшегося в гостиной наименованием просто d'un homme de beaucoup de merite, [весьма достойный человек,] одной вновь пожалованной фрейлины с матерью и некоторых других менее заметных особ.
Лицо, которым как новинкой угащивала в этот вечер Анна Павловна своих гостей, был Борис Друбецкой, только что приехавший курьером из прусской армии и находившийся адъютантом у очень важного лица.
Градус политического термометра, указанный на этом вечере обществу, был следующий: сколько бы все европейские государи и полководцы ни старались потворствовать Бонапартию, для того чтобы сделать мне и вообще нам эти неприятности и огорчения, мнение наше на счет Бонапартия не может измениться. Мы не перестанем высказывать свой непритворный на этот счет образ мыслей, и можем сказать только прусскому королю и другим: тем хуже для вас. Tu l'as voulu, George Dandin, [Ты этого хотел, Жорж Дандэн,] вот всё, что мы можем сказать. Вот что указывал политический термометр на вечере Анны Павловны. Когда Борис, который должен был быть поднесен гостям, вошел в гостиную, уже почти всё общество было в сборе, и разговор, руководимый Анной Павловной, шел о наших дипломатических сношениях с Австрией и о надежде на союз с нею.
Борис в щегольском, адъютантском мундире, возмужавший, свежий и румяный, свободно вошел в гостиную и был отведен, как следовало, для приветствия к тетушке и снова присоединен к общему кружку.
Анна Павловна дала поцеловать ему свою сухую руку, познакомила его с некоторыми незнакомыми ему лицами и каждого шопотом определила ему.
– Le Prince Hyppolite Kouraguine – charmant jeune homme. M r Kroug charge d'affaires de Kopenhague – un esprit profond, и просто: М r Shittoff un homme de beaucoup de merite [Князь Ипполит Курагин, милый молодой человек. Г. Круг, Копенгагенский поверенный в делах, глубокий ум. Г. Шитов, весьма достойный человек] про того, который носил это наименование.
Борис за это время своей службы, благодаря заботам Анны Михайловны, собственным вкусам и свойствам своего сдержанного характера, успел поставить себя в самое выгодное положение по службе. Он находился адъютантом при весьма важном лице, имел весьма важное поручение в Пруссию и только что возвратился оттуда курьером. Он вполне усвоил себе ту понравившуюся ему в Ольмюце неписанную субординацию, по которой прапорщик мог стоять без сравнения выше генерала, и по которой, для успеха на службе, были нужны не усилия на службе, не труды, не храбрость, не постоянство, а нужно было только уменье обращаться с теми, которые вознаграждают за службу, – и он часто сам удивлялся своим быстрым успехам и тому, как другие могли не понимать этого. Вследствие этого открытия его, весь образ жизни его, все отношения с прежними знакомыми, все его планы на будущее – совершенно изменились. Он был не богат, но последние свои деньги он употреблял на то, чтобы быть одетым лучше других; он скорее лишил бы себя многих удовольствий, чем позволил бы себе ехать в дурном экипаже или показаться в старом мундире на улицах Петербурга. Сближался он и искал знакомств только с людьми, которые были выше его, и потому могли быть ему полезны. Он любил Петербург и презирал Москву. Воспоминание о доме Ростовых и о его детской любви к Наташе – было ему неприятно, и он с самого отъезда в армию ни разу не был у Ростовых. В гостиной Анны Павловны, в которой присутствовать он считал за важное повышение по службе, он теперь тотчас же понял свою роль и предоставил Анне Павловне воспользоваться тем интересом, который в нем заключался, внимательно наблюдая каждое лицо и оценивая выгоды и возможности сближения с каждым из них. Он сел на указанное ему место возле красивой Элен, и вслушивался в общий разговор.
– Vienne trouve les bases du traite propose tellement hors d'atteinte, qu'on ne saurait y parvenir meme par une continuite de succes les plus brillants, et elle met en doute les moyens qui pourraient nous les procurer. C'est la phrase authentique du cabinet de Vienne, – говорил датский charge d'affaires. [Вена находит основания предлагаемого договора до того невозможными, что достигнуть их нельзя даже рядом самых блестящих успехов: и она сомневается в средствах, которые могут их нам доставить. Это подлинная фраза венского кабинета, – сказал датский поверенный в делах.]