К-1 (Мировой Гран-при 1993)
Поделись знанием:
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.
В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
К-1 (Мировой Гран-при 1993) K-1 World Grand Prix 1993 | |
---|---|
Подробности чемпионата | |
Место проведения | Стадион Ёёги, Токио, Япония |
Число участников | 8 |
в финале | 8 |
Призовые места | |
Чемпион | Бранко Цикатич |
Второе место | Эрнесто Хост |
Третье место | Масааки Сатакэ Морис Смит |
Финал | Стадион Ёёги, Токио, Япония |
Статистика чемпионата | |
Хронология | |
К-1 (Мировой Гран-при 1993) — первый турнир по кикбоксингу К-1, прошедший в пятницу, 30 апреля 1993 года в Токио, Япония. Турнир был организован создателем каратэ-сейдокайкан Кадзуёси Исии, который намеревался продемонстрировать превосходство своих учеников над иностранными бойцами. На турнире присутствовало 12000 зрителей. Турнир проходил в открытой весовой категории, но был ориентирован, прежде всего, на тяжеловесов.
Участники турнира
- Масааки Сатакэ был лучшим учеником Кадзуёси Исии и фаворитом в глазах организаторов турнира. Ранее (в 1992 году) для Сатакэ организовывали бои с известными кикбоксёрами: Морисом Смитом, Робом Каманом, Петером Артсом, завершавшиеся ничейными результатами. Имея большой опыт выступлений в каратэ, Масааки имел рекорд в кикбоксинге 3-0-3.
- Тодд Хэйс был американским кикбоксёром, не имевшим существенных достижений на мировом уровне.
- Бранко Цикатич начиная с 1979 года был одним из лучших кикбоксёров-любителей в полутяжёлом весе, затем перешёл в профессионалы, где стал неоднократным чемпионом мира по кикбоксингу и тайскому боксу в категориях до 79 кг и до 86 кг. С 1992 года Цикатич выступал в тяжёлом весе, но не имел успеха. Будучи возрастным бойцом (38 лет), он изначально рассматривался как резервный боец, но из-за отказа Денниса Алексио попал в основную сетку. Рекорд Цикатича перед турниром был 86-3-1 (а с любительскими боями — 238-7-1).
- Чангпхыак Киатсонгрыт был чемпионом мира по тайскому боксу по версии IMTF в полутяжёлом весе и считался, возможно, лучшим полутяжем мира. Одновременно он выступал в среднем весе и проводил бои с тяжеловесами, будучи первым бойцом из Таиланда, получившим широкую известность в мире. Чангпхыак был наиболее лёгким бойцом турнира, весив всего 75 кг.
- Морис Смит с 1983 года был чемпионом мира по кикбоксингу по версии WKA в категории до 95 кг. Долгое время оставаясь непобеждённым, он претендовал на лидерство в «американском» кикбоксинге, безуспешно добиваясь боя с Деннисом Алексио. Перед гран-при Морис дважды проиграл молодому голландцу Петеру Артсу, однако продолжал считаться топовым бойцом. Рекорд Смита составлял 45-5-3.
- Тосиюки Атокава как и Сатакэ был представителем каратэ-сейдокайкан и в 1991 году выиграл Кубок мира. Как и Чангпхыак Атокава не был тяжем и подошёл к турниру с весом 80 кг.
- Эрнесто Хост как и Чангпхыак был чемпионом мира по тайскому боксу в полутяжёлом весе, но по версии WMTA. Хост был одним из лучших полутяжей в тайском боксе и пытался достичь того же в «американском» кикбоксинге, но за несколько месяцев до турнира проиграл Рику Руфусу. Рекорд Хоста составлял 31-7.
- Петер Артс обладал титулом чемпиона мира по тайскому боксу в тяжёлом весе по версии WMTA и после побед над Франком Лобманом был лучшим тяжеловесом. В кикбоксинге он также находился среди лучших после побед над Морисом Смитом и имея титул чемпиона в тяжёлом весе по версии IKBF (не была одной из крупнейших федераций). Его рекорд перед турниром был 29-3-1.
Турнирная сетка
Жирным выделены победители боя.
Четвертьфиналы | Полуфиналы | Финал | |||||||||||
Масааки Сатакэ | |||||||||||||
Тодд Хэйс | |||||||||||||
Масааки Сатакэ | |||||||||||||
Бранко Цикатич | |||||||||||||
Бранко Цикатич | |||||||||||||
Чангпхыак Киатсонгрыт | |||||||||||||
Бранко Цикатич | |||||||||||||
Эрнесто Хост | |||||||||||||
Морис Смит | |||||||||||||
Тосиюки Атокава | |||||||||||||
Морис Смит | |||||||||||||
Эрнесто Хост | |||||||||||||
Эрнесто Хост | |||||||||||||
Петер Артс |
Напишите отзыв о статье "К-1 (Мировой Гран-при 1993)"
Отрывок, характеризующий К-1 (Мировой Гран-при 1993)
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.
В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».