К-219

<th colspan="3" align="center"> <th colspan="3" align="center" style="color: white; height: 20px; background: navy;font-size: 110%;">История корабля</th> <th colspan="3" align="center" style="color: white; height: 20px; background: navy;font-size: 110%;">Силовая установка</th> </tr><tr> <td colspan="3"> 2 водо-водяных реактора ВМ-4-2
2 паротурбинных установки ОК-700
2 турбозубчатых агрегата ТЗА-635
2 турбогенератора</td> <th colspan="3" align="center" style="height: 20px; background: navy;font-size: 90%;"> Категория на Викискладе</th>

К-219
Повреждённая взрывом К-219 в море
Государство флага	СССР СССР
Порт приписки	Гаджиево
Выведен из состава флота	1986
Современный статус	затонула
Основные характеристики
Тип корабля	РПКСН
Обозначение проекта	667АУ «Налим»
Разработчик проекта	ЦКБМТ «Рубин»
Главный конструктор	С. Н. Ковалёв
Кодификация НАТО	«Yankee»
Скорость (надводная)	15 узлов
Скорость (подводная)	28 узлов
Рабочая глубина погружения	320 м
Предельная глубина погружения	450 м
Автономность плавания	90 суток
Экипаж	119 человек: 32 офицера, 38 мичманов, 49 матросов,
Размеры
Водоизмещение надводное	7 760 т
Водоизмещение подводное	11 500 т
Длина наибольшая (по КВЛ)	128 м
Ширина корпуса наиб.	11,7 м
Средняя осадка (по КВЛ)	7,9 м
Вооружение
Торпедно- минное вооружение	ТА 4 x 533 мм (16 торпед, из них 2 — с ядерными зарядами), 2 x 400 мм (4 торпеды).
Ракетное вооружение	ракетный комплекс Д-5, 16 ПУ БРПЛ Р-27 (РСМ-25)

К-219К-219

К-219 — советская атомная подводная лодка стратегического назначения, 21-й корабль проекта 667А «Навага», позже модернизированная по проекту 667АУ «Налим». 3 октября 1986 года на лодке произошёл взрыв баллистической ракеты в одной из шахт. Через три дня, 6 октября, лодка затонула в Атлантическом океане на глубине 5500 метров. Бо́льшая часть экипажа была спасена.

История

Лодка была заложена 28 мая 1970 года в цехе № 50 на Севмаше, Северодвинск по проекту 667А «Навага» под заводским номером 460. Спуск на воду состоялся 31 декабря 1971 года. 8 февраля 1972 года К-219 вошла в состав Краснознаменного Северного флота с базированием в Гаджиево. В 1975 году К-219 была модернизирована по проекту 667АУ «Налим», капитальный ремонт прошла в 1980 году.

Технические характеристики

На вооружении в начале службы состояли 16 одноступенчатых жидкостных баллистических ракет типа РСМ-25, каждая может нести две ядерные боеголовки с дальностью стрельбы до 2 000 км. В 1975 году пусковые установки Д-5 были модернизированы до Д-5У, что позволило установить модернизированные ракеты РСМ-25У с тремя боеголовками и дальностью пуска до 3 000 км. Для самозащиты крейсер имел 6 торпедных аппаратов.

Происшествия на борту (до последнего выхода в море)

За время службы на борту К-219 имели место многочисленные проблемы, связанные как с пусковыми установками ядерных ракет, так и с крышками ракетных шахт.

31 августа 1973 года была нарушена герметичность ракетной шахты № 15, в результате чего в неё начала проникать вода. Вода вступила в реакцию с компонентом ракетного топлива — димером диоксида азота (утечки которого из ракетных двигателей в то время случались относительно часто), образовавшаяся агрессивная азотная кислота повредила топливопроводы ракеты. В результате произошёл взрыв двухкомпонентной смеси. Один человек погиб, ракетная шахта была полностью затоплена. После происшествия ракетная шахта № 15 была выведена из использования, ракета изъята, а крышка наглухо приварена к корпусу.

В январе 1986 года во время учений была проблема с запуском ракеты. Потребовалась многочасовая работа экипажа, чтобы запустить ракету по полигону на Новой Земле. После пуска крейсеру пришлось всплыть и в условиях восьмибалльного шторма в надводном положении возвращаться на базу.

Последний поход

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

4 сентября 1986 года К-219 вышла из порта приписки Гаджиево и направилась на запад к побережью США. Там она должна была нести патрульную службу с 15 ядерными ракетами на борту. Команда была основана на первом экипаже однотипной «Наваги» К-241. Командиром крейсера в последнем походе был капитан 2-го ранга Игорь Британов, старшим помощником — Сергей Владимиров, командиром БЧ-2 (офицером по ракетным вооружениям) — Александр Петрачков, командиром дивизиона движения БЧ-5 — Геннадий Капитульский, замполитом — Юрий Сергиенко.

Из материалов комиссии по расследованию причин гибели К-219:

В ходе подготовки к выходу в море на К-219 были заменены 12 офицеров из 32, в том числе старший помощник и помощник командира, командиры ракетной и минно-торпедной боевых частей, начальник радиотехнической службы, корабельный врач, командир электротехнического дивизиона, 4 командира отсеков. Из 38 мичманов заменены 12, в том числе оба старшины команд ракетной БЧ-2

Вскоре после погружения в Баренцевом море в ракетной шахте № 6 открылась течь, однако ответственный за ракетное вооружение офицер Петрачков не доложил об этом командиру Британову, возможно, испугавшись ответственности за возвращение крейсера на базу. Неисправность была выявлена уже давно, проявилась она и при контрольном выходе перед отправкой на позицию, но по приказу флагманского специалиста дивизии замечание сняли, о неисправности не докладывали. Лишнюю воду сливали шлангами.

Между островами Великобритании и Исландии К-219 была обнаружена гидроакустической системой СОСУС. ВМС США получили соответствующее сообщение о входе неизвестной субмарины в Атлантику. Таким образом, капитан Британов безуспешно пытался избежать обнаружения, маскируясь в шумах сухогруза и огибая установленные на морском дне буи системы СОСУС.

3 октября, за несколько часов до входа в зону патрулирования (680 миль на северо-восток от Бермудских островов), произошёл гидроакустический контакт с подводной лодкой типа «Лос-Анджелес» USS Augusta (SSN-710), следовавшей встречным курсом для патрулирования побережья СССР.

Взрыв

На начало 3 октября необходимо было уже как минимум два раза в день откачивать воду из ракетной шахты № 6. Ранним утром, во время выполнения манёвра проверки отсутствия слежения (известного у американских военных как «Сумасшедший Иван») ракетная шахта № 6 полностью разгерметизировалась, и в неё хлынула вода. Попытки откачать воду результата не дали. Всё развивалось по тому же сценарию, что и в 1973 году — образовалась взрывоопасная смесь из компонентов ракетного топлива. Офицер по ракетному вооружению Петрачков предложил всплыть до глубины 50 м, заполнить ракетную шахту водой и выстрелить ракету аварийным запуском маршевых двигателей. Смена глубины была необходима, чтобы защитить ракету от разрушения в шахте под действием высокого водяного давления. Для заполнения водой ракетной шахты крейсеров класса «Налим»/«Навага» необходимо примерно 5 минут. Времени не хватило, и ракета взорвалась ещё в шахте. Взрыв разрушил внешнюю стенку прочного корпуса и плутониевые боеголовки ракеты. Некоторые части ракеты вылетели в море, некоторые упали внутрь крейсера и, в реакции с водой, начали производить ядовитые газы.

Через пробоину на ракетной палубе, примерно в середине корпуса, поступила вода, в результате чего корабль мгновенно «провалился» на глубину порядка 300 метров, что составило почти максимально допустимую глубину погружения. В момент взрыва крейсер дрейфовал, рули были в нейтральном положении. Когда лодка «провалилась» до глубины 350 метров, командир Британов решает продуть все цистерны, чтобы избавиться от балластной воды. Одновременно были запущены винты для выполнения режима экстренного всплытия, когда лодка по крутой траектории стремится к поверхности воды. Через две минуты после взрыва К-219 выскочила на поверхность воды.

Экипаж покинул полузатопленный загазованный четвёртый (ракетный) отсек и задраил герметичные переборки. Образовавшаяся азотная кислота не успела разъесть резиновые уплотнения перегородок к носу и корме крейсера. Из-за ядовитых газов лодка фактически была разделена на две независимые половины: командный и торпедный отсек в носу были изолированы ракетным отсеком от медицинского, реакторного, контрольного и турбинного отсеков в корме.

Остановка реактора

Экипаж как в носовых, так и в кормовых отсеках надел дыхательные аппараты и постарался удалиться на безопасное расстояние от места взрыва. Вскоре термометр системы охлаждения ядерного реактора ВМ-4 показал резкое повышение температуры охлаждающей жидкости первого контура. Всё указывало на то, что возможно расплавление активной зоны. Попытка заглушить его с пульта управления главной энергетической установкой ничего не дала: вероятно, разогретый до высокой температуры газ разорвал трубы управления аварийной регулирующей кассетой (компенсирующей решёткой). В этом случае возможно только вручную заглушить реактор, для чего члены экипажа должны войти непосредственно в реакторный отсек. Это означает, что они получат значительную дозу радиоактивного облучения: находившиеся на борту костюмы радиационной защиты были предназначены для ремонтных работ в системе охлаждения реактора, но не в реакторной камере.

Командир реакторного отсека старший лейтенант Николай Беликов и 20-летний спецтрюмный матрос Сергей Преминин вошли в реакторную выгородку, чтобы вручную опустить компенсирующие решётки. Температура в камере достигала 70 °C. До того, как упасть без сознания, Беликов смог опустить три из четырёх компенсирующих решёток. Это была тяжёлая физическая работа, поскольку от нагрева прогнулись направляющие. Дважды Преминин входил в камеру в одиночку, прежде чем смог опустить последнюю, четвёртую решётку. Расплавление активной зоны реактора было предотвращено, но выйти Преминину не удалось — ни он, ни другие матросы из-за разницы давления не смогли открыть люк отсека, разделяющего реакторную выгородку от контрольного поста. Преминин погиб от удушья, а матросы были вынуждены отступать дальше в корму, поскольку лодку продолжал заполнять ядовитый оранжевый газ. Преминин ценой своей жизни предотвратил ядерную аварию в Гольфстриме и был посмертно награждён орденом Красной Звезды, а в 1997 году Преминину было посмертно присвоено звание Героя Российской Федерации.

В это же время К-219 установила контакт с ближайшим к месту трагедии советским рефрижератором «Фёдор Бредихин» Латвийского морского пароходства. Первыми в район аварии подошли советские транспортные суда: «Фёдор Бредихин», лесовоз «Бакарица» Северного морского пароходства, танкер «Галилео Галилей» Новороссийского морского пароходства, сухогруз «Красногвардейск» и новый ролкер «Анатолий Васильев» Балтийского морского пароходства. Позже в район аварии прибыли буксир ВМС США USNS «Powhatan» (T-ATF-166) и подводная лодка USS «Augusta» (SSN-710). Кроме того, в небе постоянно находился патрульный самолет Р-3С Orion с американского опорного пункта на Бермудских островах.

Эвакуация экипажа

Вскоре первые два судна умеренного тоннажа (рефрижератор «Фёдор Бредихин» и лесовоз «Бакарица») ушли в порты назначения. К этому моменту как командованию ВМС США, так и командованию ВМФ СССР было очевидно, что К-219 придётся буксировать. Основная работа по взаимодействию с экипажем К-219 велась экипажами «Красногвардейска» и «Анатолия Васильева». Экипаж танкера «Галилео Галилей» их подстраховывал. Американцы были готовы помочь, хотя имели собственные планы в отношении терпящего бедствие корабля и его вооружений; для советского командования возможное принятие американской помощи было бы признанием собственной беспомощности. В первые часы после прихода советских транспортных судов экипаж К-219, за исключением командира Британова и аварийной партии, был принят на сухогруз «Красногвардейск» и ролкер «Анатолий Васильев». С 3 по 6 октября аварийные партии К-219, базируясь на «Красногвардейске» и на «Анатолии Васильеве», боролись с огнём и водой в отсеках АПЛ. Миссию буксира выполнял сухогруз «Красногвардейск». Для этого с носа на корму вручную перетащили якорную цепь, дважды обнесли вокруг комингса кормового трюма и соединили скобой, образовав буксирный гак. За него закрепили два буксирных троса, принятых с «Анатолия Васильева» и «Галилео Галилея». Собственный буксирный трос «Красногвардейска» не годился из-за малого диаметра и недостаточной длины.

С двух самолётов Ту-95, вылетевших из-под Калининграда и летевших более суток, были сброшены контейнеры с запасными частями и оборудованием. Часть контейнеров разбилась при ударе о воду, и их содержимое пошло на дно. Уцелевшие контейнеры были подобраны и доставлены на «Красногвардейск», из-за чего была приостановлена почти на сутки подготовка к буксировке и сама буксировка К-219. В контейнерах находились изолирующие дыхательные аппараты, причём почти все — без запаса регенерирующих патронов. По слухам, через некоторое время в одном из ресторанов Калининграда состоялась жестокая драка между военными — морские лётчики били отмечающих повышения тыловиков-хозяйственников. Лётчиков за ту драку не наказали.

Кроме Ту-95, прилетали советские истребители, базирующиеся на Кубе, продемонстрировав техническую возможность защиты К-219 и судов ВМФ в случае крайней необходимости.

В связи с непрерывным распространением ядовитого газа на борту К-219 было принято решение эвакуировать экипаж. На борту крейсера остался командир Британов, с оружием в руках защищавший подлодку от возможного захвата американскими военными. Первоначально планировалось доставить экипаж К-219 в Советский Союз на «Красногвардейске», одновременно поручив ему буксировку аварийной АПЛ. В каютах и судовых помещениях «Красногвардейска» были размещены почти все члены экипажа К-219, за исключением командира и аварийной партии, находящихся на подводном крейсере. С «Анатолия Васильева» на «Красногвардейск» переправили достаточное количество продовольствия, но потом продукты вернули обратно: было принято решение доставить экипаж К-219 в количестве 115 человек на ролкере «Анатолий Васильев» в столицу Кубы Гавану, а оттуда специальным авиарейсом — в Москву.

Во время эвакуации на спасательных плавсредствах USS «Augusta» (SSN-710) предпринимала беспокоящие манёвры в непосредственной близости от места событий: с поднятым перископом она сближалась со спасательными лодками и плотами с целью сделать крупные фотографии их содержимого.

Советские моряки не только упорно отказывались от предложений о помощи с буксира USNS «Powhatan», поскольку мотивация американцев была очевидна, но и решительно противодействовали на завершающей стадии спасательной операции попытке перехватить шлюпку с группой офицеров во главе с командиром Британовым и секретными документами. Для этого капитан Данилкин Е. П. направил «Красногвардейск» на американский буксир, сообщив по радио, что на судне неисправно рулевое управление. Тот благоразумно ретировался.

Гибель

В ночь на 6 октября, когда «Красногвардейск» буксировал К-219 в восточном направлении, по невыясненным причинам буксирный трос оборвался. В 11:03 подводный корабль ушёл на глубину более 5 тысяч метров. Командир покинул тонущую субмарину, когда ограждение рубки поравнялось с уровнем воды, и перешёл на спасательный плот.

Существуют разные версии того, что произошло. Одни источники говорят, что ночью USS «Augusta» (SSN-710) перерубила трос своей рубкой, другие говорят о том, что через повреждения в винтовой группе вода залила машинное отделение, увеличив осадку кормы, что в результате привело к обрыву троса. Возможно, что К-219 затонула, приняв через ракетный отсек слишком много воды.

Есть вероятность, что командир Британов собственноручно отправил на дно К-219 — он наверняка понимал, что обречёт весь экипаж на гибель, выполнив странный приказ из Москвы: «В связи с невозможностью дальнейшей буксировки, высадить экипаж на крейсер и следовать своим ходом в ближайший порт Советского Союза». К этому времени энергетическая установка крейсера К-219 не функционировала. Хорошо, что приказ не был выполнен: лодка «своим ходом» ушла на глубину, унеся с собой 14 ракет с ядерными боеголовками и два ядерных реактора.

Сухогруз «Красногвардейск» почти неделю дежурил в районе гибели К-219. Члены экипажа измеряли дозиметром радиоактивность морской воды и вели наблюдение за поверхностью океана. Радиоактивность оказалась в норме, всплывших предметов не обнаружили.

После гибели К-219 дежуривший «Красногвардейск» встречал прибывшие атомный крейсер «Киров» Северного флота, большой противолодочный корабль «Очаков» Черноморского флота и даже дизельную подводную лодку.

Четыре человека погибли на борту К-219:

• командир БЧ-2 капитан 3 ранга Петрачков Александр;
• матрос по вооружениям Смаглюк Николай;
• машинист Харченко Игорь;
• реакторщик Преминин Сергей.

Впоследствии из членов экипажа, переживших катастрофу, умерли ещё четыре человека:

• Марков В., капитан 3-го ранга;
• Карпачев В., капитан-лейтенант;
• Красильников И., капитан 2-го ранга;
• Садаускас Р., старшина первой статьи.

По возвращении в Советский Союз командир Британов ожидал суда в Свердловске до мая 1987 года, когда при новом Министре Обороны СССР Дмитрии Язове с него были сняты все обвинения. Однако с флота И. Британов был уволен.

Мнения сторон

Среди советских моряков была озвучена версия взрыва ракеты, как результат столкновения с американской подводной лодкой. Обосновывалось это тем, что в конце октября 1986 года USS «Augusta» (SSN-710) вернулась в порт приписки (военно-морскую базу Нью-Лондон близ города Гротон, штат Коннектикут) с повреждениями, вызванными столкновением. Вполне вероятно, что «Augusta» уже после гибели К-219 столкнулась с другой советской подводной лодкой К-279 проекта 667Б «Мурена», которая примерно в то же время также вернулась на базу с повреждениями. Да и Игорь Британов в конце холодной войны сказал в интервью сотрудникам ВМС США: «Не было никакого столкновения».

Как американское, так и советское правительство в течение 3 октября делали официальные заявления о происшествии. Причем представители ВМС США даже созвали пресс-конференцию, на которой была представлена карта зоны аварии. И советское, и американское военные ведомства заявили, что опасности ядерного взрыва или утечки радиоактивных веществ нет. 4 октября 1986 года было передано сообщение ТАСС:

Утром 3 октября на советской атомной подводной лодке с баллистическими ракетами на борту в районе примерно 1000 км северо-восточнее Бермудских островов в одном из отсеков произошёл пожар. Экипажем подводной лодки и подошедшими советскими кораблями производится ликвидация последствий пожара. На борту подводной лодки есть пострадавшие. Три человека погибли. Комиссия пришла к выводу, что опасности несанкционированных действий оружия, ядерного взрыва и радиоактивного заражения окружающей среды нет.

Очень критичным было время, когда произошла авария. Поэтому обе стороны постарались воздерживаться от взаимных обвинений — совершенно противоположно тому, как это было раньше в результате гибели К-129 в 1968 году, так и позже после потери «Курска» в 2000 году. Причиной такой сдержанности была подготовка встречи на высшем уровне между Рональдом Рейганом и Михаилом Горбачёвым, имевшая место 11 и 12 октября 1986 года в Исландии. Переговоры затрагивали вопросы размещённых в Европе ракет средней дальности.

Уже позже представители ВМС США опубликовали следующее заявление:

ВМС США обычно не комментируют операции подводного флота, но в этом случае, поскольку обвинения возмутительны, мы не могли не ответить. Военно-морской флот Соединённых Штатов категорически отвергает обвинение в том, что какая-либо американская субмарина столкнулась с русской субмариной К-219 класса Yankee или что ВМФ предприняли какие-либо действия, повредившие русскую Yankee и приведшие её к гибели.

Последствия

Обломки К-219 находятся на глубине порядка 5 500 метров. В 1986 и 1987 годах Советский институт Моря посылал к обломкам глубоководный аппарат с камерой. Были сделаны сотни фотографий, которые по состоянию на 2005 год имеют гриф «Совершенно секретно».

Исходя из того, что на борту в момент катастрофы находилось 30 ядерных боеголовок, можно предположить, что в сумме это составляет порядка 91 килограмма высокорадиоактивных материалов (ракеты на К-219 были оснащены моноблочными головными частями, т.о. их не могло остаться на борту больше чем оставшихся ракет). Известно также, что на дне были обнаружены следы радиоактивности. Документально подтверждено, что на предметах, выловленных на месте гибели крейсера, найдены следы плутония. Предположительно они появились в результате взрыва ракеты.

Предполагается, что обломки субмарины лежат на песчаном дне. Моделирование показывает, что в этом случае плутоний никогда не выйдет на поверхность океана. На таких глубинах движение воды практически отсутствует и наиболее вероятно, что распространение радиоактивности можно полностью исключить.

Возможность распространения радиации по пищевой цепочке не изучена.

Публикации

Бывший военно-морской атташе американского посольства в Москве Питер Хухтхаузен (Peter Huchthausen), совместно с бывшим старшим помощником К-219 Игорем Курдиным (офицером первого экипажа субмарины, не участвовавшего в её последнем походе) написал документальную книгу «Враждебные воды» (англ. «Hostile Waters»), изданную на английском языке издательством «Arrow Books». В январе 2003 года книга была переведена на немецкий язык и печаталась под названием «Во враждебных водах — Конец К-219» (нем. «In feindlichen Gewässern – Das Ende der K-219», издательство Mittler & Sohn Verlag, Гамбург). В дальнейшем эта тема неоднократно поднималась и в прочих книгах, например в книге «Охота под водой» (нем. «Jagd unter Wasser», Sherry Sontag и Christopher Drew, издательство Goldmann Verlag, 2000 год).

В 1997 году кинокомпания Warner Brothers сняла фильм «Враждебные воды». Против кинокомпании с судебным иском выступил командир Британов, который заявил, что не давал разрешения использовать факты своей биографии в фильме. В августе 2004 года Британов выиграл процесс и получил неустойку, сумма которой не разглашалась.

В 2006 году, к двадцатой годовщине гибели лодки, был снят документальный фильм «К-219. Последний поход», вышедший в эфир на Российском телевидении. Фильм номинировался на премию «Эмми».

См. также

• Аварии на подводных лодках (с 1945 года)
• Список затонувших атомных подводных лодок

Литература

• Peter Huchthausen, Igor Kurdin In feindlichen Gewässern — Das Ende der K-219. (нем.) Mittler & Sohn, Hamburg 2003. ISBN 3-8132-0688-2
• Peter Huchthausen, Igor Kurdin Hostile Waters. (нем.) Hutchinson, London 1997, Arrow Books, London 1998 (englische Originalausgabe), ISBN 0-09-180220-2, ISBN 0-09-926966-X
• Sherry Sontag, Christopher Drew Jagd unter Wasser. (нем.) Goldmann, München 2000, ISBN 3-442-15077-9

Ссылки

• [nsarchive.gwu.edu/NSAEBB/NSAEBB562-Soviet-nuclear-submarine-sinks-off-U.S.-coast/ Национальный архив США. Протокол заседания Политбюро]
• Игорь Кудрин, Уэйн Грэсдок [www.navy.mil/navydata/cno/n87/usw/issue_28/yankee.html Потерянная Янки] (англ.) // Undersee Warefare, Fall 2005, Vol. 7 No. 5
• [www.bellona.no/en/international/russia/navy/northern_fleet/incidents/31703.html Протокол заседания политбюро на тему К-219] (англ.)
• [www.california.com/~lsteele/#sergey ссылки на биографию Сергея Преминина] (англ.) // Американский сайт-побратим Санкт-Петербургского клуба подводников
• [web.archive.org/web/20011102085213/www.sfgate.com/cgi-bin/examiner/article.cgi?year=1996&month=11&day=24&article=NEWS6815.dtl Учёный-исследователь из Сан-Франциско о последствиях катастрофы] (англ.) (24 ноября 1996)
• [peterhuchthausen.com/hostile.htm Персональный сайт Питера Хухтхаузена] (англ.)
• [submarine.id.ru/memory/K219.htm K-219](недоступная ссылка с 12-08-2015 (3172 дня))
• [www.submarines.narod.ru/Substory/6_667a_219.html K-219. Историческая справка] // «Русский Подплав»
• [submarine.id.ru/api/w115.shtml «ГИБЕЛЬ АТОМНОГО ПОДВОДНОГО КРЕЙСЕРА „K-219“»](недоступная ссылка с 12-08-2015 (3172 дня))
• [web.archive.org/web/20070906094001/www.atrinaflot.narod.ru/81_publications/k219.htm «Гибель К-219 — Хроника катастрофы», Капитан запаса I ранга И. К. Курдин] // Альманах «Тайфун» № 6, 1997
• [www.novayagazeta.ru/society/54224.html сайт «Новой газеты» от 30 августа 2012 года // «25 лет награды ищут героев»]
• [bro.sp.ru/mug/ad.html А ядерно не шарахнет] // газета «Морской профсоюзный телеграф» № 1, 2012 с. 8 (журнал «Морской профсоюзный вестник», № 1 2012 , с. 36-39)

Отрывок, характеризующий К-219

– Об чем? Что с вами?
– Ах, я так счастлива, – отвечала она, улыбнулась сквозь слезы, нагнулась ближе к нему, подумала секунду, как будто спрашивая себя, можно ли это, и поцеловала его.
Князь Андрей держал ее руки, смотрел ей в глаза, и не находил в своей душе прежней любви к ней. В душе его вдруг повернулось что то: не было прежней поэтической и таинственной прелести желания, а была жалость к ее женской и детской слабости, был страх перед ее преданностью и доверчивостью, тяжелое и вместе радостное сознание долга, навеки связавшего его с нею. Настоящее чувство, хотя и не было так светло и поэтично как прежнее, было серьезнее и сильнее.
– Сказала ли вам maman, что это не может быть раньше года? – сказал князь Андрей, продолжая глядеть в ее глаза. «Неужели это я, та девочка ребенок (все так говорили обо мне) думала Наташа, неужели я теперь с этой минуты жена , равная этого чужого, милого, умного человека, уважаемого даже отцом моим. Неужели это правда! неужели правда, что теперь уже нельзя шутить жизнию, теперь уж я большая, теперь уж лежит на мне ответственность за всякое мое дело и слово? Да, что он спросил у меня?»
– Нет, – отвечала она, но она не понимала того, что он спрашивал.
– Простите меня, – сказал князь Андрей, – но вы так молоды, а я уже так много испытал жизни. Мне страшно за вас. Вы не знаете себя.
Наташа с сосредоточенным вниманием слушала, стараясь понять смысл его слов и не понимала.
– Как ни тяжел мне будет этот год, отсрочивающий мое счастье, – продолжал князь Андрей, – в этот срок вы поверите себя. Я прошу вас через год сделать мое счастье; но вы свободны: помолвка наша останется тайной и, ежели вы убедились бы, что вы не любите меня, или полюбили бы… – сказал князь Андрей с неестественной улыбкой.
– Зачем вы это говорите? – перебила его Наташа. – Вы знаете, что с того самого дня, как вы в первый раз приехали в Отрадное, я полюбила вас, – сказала она, твердо уверенная, что она говорила правду.
– В год вы узнаете себя…
– Целый год! – вдруг сказала Наташа, теперь только поняв то, что свадьба отсрочена на год. – Да отчего ж год? Отчего ж год?… – Князь Андрей стал ей объяснять причины этой отсрочки. Наташа не слушала его.
– И нельзя иначе? – спросила она. Князь Андрей ничего не ответил, но в лице его выразилась невозможность изменить это решение.
– Это ужасно! Нет, это ужасно, ужасно! – вдруг заговорила Наташа и опять зарыдала. – Я умру, дожидаясь года: это нельзя, это ужасно. – Она взглянула в лицо своего жениха и увидала на нем выражение сострадания и недоумения.
– Нет, нет, я всё сделаю, – сказала она, вдруг остановив слезы, – я так счастлива! – Отец и мать вошли в комнату и благословили жениха и невесту.
С этого дня князь Андрей женихом стал ездить к Ростовым.


Обручения не было и никому не было объявлено о помолвке Болконского с Наташей; на этом настоял князь Андрей. Он говорил, что так как он причиной отсрочки, то он и должен нести всю тяжесть ее. Он говорил, что он навеки связал себя своим словом, но что он не хочет связывать Наташу и предоставляет ей полную свободу. Ежели она через полгода почувствует, что она не любит его, она будет в своем праве, ежели откажет ему. Само собою разумеется, что ни родители, ни Наташа не хотели слышать об этом; но князь Андрей настаивал на своем. Князь Андрей бывал каждый день у Ростовых, но не как жених обращался с Наташей: он говорил ей вы и целовал только ее руку. Между князем Андреем и Наташей после дня предложения установились совсем другие чем прежде, близкие, простые отношения. Они как будто до сих пор не знали друг друга. И он и она любили вспоминать о том, как они смотрели друг на друга, когда были еще ничем , теперь оба они чувствовали себя совсем другими существами: тогда притворными, теперь простыми и искренними. Сначала в семействе чувствовалась неловкость в обращении с князем Андреем; он казался человеком из чуждого мира, и Наташа долго приучала домашних к князю Андрею и с гордостью уверяла всех, что он только кажется таким особенным, а что он такой же, как и все, и что она его не боится и что никто не должен бояться его. После нескольких дней, в семействе к нему привыкли и не стесняясь вели при нем прежний образ жизни, в котором он принимал участие. Он про хозяйство умел говорить с графом и про наряды с графиней и Наташей, и про альбомы и канву с Соней. Иногда домашние Ростовы между собою и при князе Андрее удивлялись тому, как всё это случилось и как очевидны были предзнаменования этого: и приезд князя Андрея в Отрадное, и их приезд в Петербург, и сходство между Наташей и князем Андреем, которое заметила няня в первый приезд князя Андрея, и столкновение в 1805 м году между Андреем и Николаем, и еще много других предзнаменований того, что случилось, было замечено домашними.
В доме царствовала та поэтическая скука и молчаливость, которая всегда сопутствует присутствию жениха и невесты. Часто сидя вместе, все молчали. Иногда вставали и уходили, и жених с невестой, оставаясь одни, всё также молчали. Редко они говорили о будущей своей жизни. Князю Андрею страшно и совестно было говорить об этом. Наташа разделяла это чувство, как и все его чувства, которые она постоянно угадывала. Один раз Наташа стала расспрашивать про его сына. Князь Андрей покраснел, что с ним часто случалось теперь и что особенно любила Наташа, и сказал, что сын его не будет жить с ними.
– Отчего? – испуганно сказала Наташа.
– Я не могу отнять его у деда и потом…
– Как бы я его любила! – сказала Наташа, тотчас же угадав его мысль; но я знаю, вы хотите, чтобы не было предлогов обвинять вас и меня.
Старый граф иногда подходил к князю Андрею, целовал его, спрашивал у него совета на счет воспитания Пети или службы Николая. Старая графиня вздыхала, глядя на них. Соня боялась всякую минуту быть лишней и старалась находить предлоги оставлять их одних, когда им этого и не нужно было. Когда князь Андрей говорил (он очень хорошо рассказывал), Наташа с гордостью слушала его; когда она говорила, то со страхом и радостью замечала, что он внимательно и испытующе смотрит на нее. Она с недоумением спрашивала себя: «Что он ищет во мне? Чего то он добивается своим взглядом! Что, как нет во мне того, что он ищет этим взглядом?» Иногда она входила в свойственное ей безумно веселое расположение духа, и тогда она особенно любила слушать и смотреть, как князь Андрей смеялся. Он редко смеялся, но зато, когда он смеялся, то отдавался весь своему смеху, и всякий раз после этого смеха она чувствовала себя ближе к нему. Наташа была бы совершенно счастлива, ежели бы мысль о предстоящей и приближающейся разлуке не пугала ее, так как и он бледнел и холодел при одной мысли о том.
Накануне своего отъезда из Петербурга, князь Андрей привез с собой Пьера, со времени бала ни разу не бывшего у Ростовых. Пьер казался растерянным и смущенным. Он разговаривал с матерью. Наташа села с Соней у шахматного столика, приглашая этим к себе князя Андрея. Он подошел к ним.
– Вы ведь давно знаете Безухого? – спросил он. – Вы любите его?
– Да, он славный, но смешной очень.
И она, как всегда говоря о Пьере, стала рассказывать анекдоты о его рассеянности, анекдоты, которые даже выдумывали на него.
– Вы знаете, я поверил ему нашу тайну, – сказал князь Андрей. – Я знаю его с детства. Это золотое сердце. Я вас прошу, Натали, – сказал он вдруг серьезно; – я уеду, Бог знает, что может случиться. Вы можете разлю… Ну, знаю, что я не должен говорить об этом. Одно, – чтобы ни случилось с вами, когда меня не будет…
– Что ж случится?…
– Какое бы горе ни было, – продолжал князь Андрей, – я вас прошу, m lle Sophie, что бы ни случилось, обратитесь к нему одному за советом и помощью. Это самый рассеянный и смешной человек, но самое золотое сердце.
Ни отец и мать, ни Соня, ни сам князь Андрей не могли предвидеть того, как подействует на Наташу расставанье с ее женихом. Красная и взволнованная, с сухими глазами, она ходила этот день по дому, занимаясь самыми ничтожными делами, как будто не понимая того, что ожидает ее. Она не плакала и в ту минуту, как он, прощаясь, последний раз поцеловал ее руку. – Не уезжайте! – только проговорила она ему таким голосом, который заставил его задуматься о том, не нужно ли ему действительно остаться и который он долго помнил после этого. Когда он уехал, она тоже не плакала; но несколько дней она не плача сидела в своей комнате, не интересовалась ничем и только говорила иногда: – Ах, зачем он уехал!
Но через две недели после его отъезда, она так же неожиданно для окружающих ее, очнулась от своей нравственной болезни, стала такая же как прежде, но только с измененной нравственной физиогномией, как дети с другим лицом встают с постели после продолжительной болезни.


Здоровье и характер князя Николая Андреича Болконского, в этот последний год после отъезда сына, очень ослабели. Он сделался еще более раздражителен, чем прежде, и все вспышки его беспричинного гнева большей частью обрушивались на княжне Марье. Он как будто старательно изыскивал все больные места ее, чтобы как можно жесточе нравственно мучить ее. У княжны Марьи были две страсти и потому две радости: племянник Николушка и религия, и обе были любимыми темами нападений и насмешек князя. О чем бы ни заговорили, он сводил разговор на суеверия старых девок или на баловство и порчу детей. – «Тебе хочется его (Николеньку) сделать такой же старой девкой, как ты сама; напрасно: князю Андрею нужно сына, а не девку», говорил он. Или, обращаясь к mademoiselle Bourime, он спрашивал ее при княжне Марье, как ей нравятся наши попы и образа, и шутил…
Он беспрестанно больно оскорблял княжну Марью, но дочь даже не делала усилий над собой, чтобы прощать его. Разве мог он быть виноват перед нею, и разве мог отец ее, который, она всё таки знала это, любил ее, быть несправедливым? Да и что такое справедливость? Княжна никогда не думала об этом гордом слове: «справедливость». Все сложные законы человечества сосредоточивались для нее в одном простом и ясном законе – в законе любви и самоотвержения, преподанном нам Тем, Который с любовью страдал за человечество, когда сам он – Бог. Что ей было за дело до справедливости или несправедливости других людей? Ей надо было самой страдать и любить, и это она делала.
Зимой в Лысые Горы приезжал князь Андрей, был весел, кроток и нежен, каким его давно не видала княжна Марья. Она предчувствовала, что с ним что то случилось, но он не сказал ничего княжне Марье о своей любви. Перед отъездом князь Андрей долго беседовал о чем то с отцом и княжна Марья заметила, что перед отъездом оба были недовольны друг другом.
Вскоре после отъезда князя Андрея, княжна Марья писала из Лысых Гор в Петербург своему другу Жюли Карагиной, которую княжна Марья мечтала, как мечтают всегда девушки, выдать за своего брата, и которая в это время была в трауре по случаю смерти своего брата, убитого в Турции.
«Горести, видно, общий удел наш, милый и нежный друг Julieie».
«Ваша потеря так ужасна, что я иначе не могу себе объяснить ее, как особенную милость Бога, Который хочет испытать – любя вас – вас и вашу превосходную мать. Ах, мой друг, религия, и только одна религия, может нас, уже не говорю утешить, но избавить от отчаяния; одна религия может объяснить нам то, чего без ее помощи не может понять человек: для чего, зачем существа добрые, возвышенные, умеющие находить счастие в жизни, никому не только не вредящие, но необходимые для счастия других – призываются к Богу, а остаются жить злые, бесполезные, вредные, или такие, которые в тягость себе и другим. Первая смерть, которую я видела и которую никогда не забуду – смерть моей милой невестки, произвела на меня такое впечатление. Точно так же как вы спрашиваете судьбу, для чего было умирать вашему прекрасному брату, точно так же спрашивала я, для чего было умирать этому ангелу Лизе, которая не только не сделала какого нибудь зла человеку, но никогда кроме добрых мыслей не имела в своей душе. И что ж, мой друг, вот прошло с тех пор пять лет, и я, с своим ничтожным умом, уже начинаю ясно понимать, для чего ей нужно было умереть, и каким образом эта смерть была только выражением бесконечной благости Творца, все действия Которого, хотя мы их большею частью не понимаем, суть только проявления Его бесконечной любви к Своему творению. Может быть, я часто думаю, она была слишком ангельски невинна для того, чтобы иметь силу перенести все обязанности матери. Она была безупречна, как молодая жена; может быть, она не могла бы быть такою матерью. Теперь, мало того, что она оставила нам, и в особенности князю Андрею, самое чистое сожаление и воспоминание, она там вероятно получит то место, которого я не смею надеяться для себя. Но, не говоря уже о ней одной, эта ранняя и страшная смерть имела самое благотворное влияние, несмотря на всю печаль, на меня и на брата. Тогда, в минуту потери, эти мысли не могли притти мне; тогда я с ужасом отогнала бы их, но теперь это так ясно и несомненно. Пишу всё это вам, мой друг, только для того, чтобы убедить вас в евангельской истине, сделавшейся для меня жизненным правилом: ни один волос с головы не упадет без Его воли. А воля Его руководствуется только одною беспредельною любовью к нам, и потому всё, что ни случается с нами, всё для нашего блага. Вы спрашиваете, проведем ли мы следующую зиму в Москве? Несмотря на всё желание вас видеть, не думаю и не желаю этого. И вы удивитесь, что причиною тому Буонапарте. И вот почему: здоровье отца моего заметно слабеет: он не может переносить противоречий и делается раздражителен. Раздражительность эта, как вы знаете, обращена преимущественно на политические дела. Он не может перенести мысли о том, что Буонапарте ведет дело как с равными, со всеми государями Европы и в особенности с нашим, внуком Великой Екатерины! Как вы знаете, я совершенно равнодушна к политическим делам, но из слов моего отца и разговоров его с Михаилом Ивановичем, я знаю всё, что делается в мире, и в особенности все почести, воздаваемые Буонапарте, которого, как кажется, еще только в Лысых Горах на всем земном шаре не признают ни великим человеком, ни еще менее французским императором. И мой отец не может переносить этого. Мне кажется, что мой отец, преимущественно вследствие своего взгляда на политические дела и предвидя столкновения, которые у него будут, вследствие его манеры, не стесняясь ни с кем, высказывать свои мнения, неохотно говорит о поездке в Москву. Всё, что он выиграет от лечения, он потеряет вследствие споров о Буонапарте, которые неминуемы. Во всяком случае это решится очень скоро. Семейная жизнь наша идет по старому, за исключением присутствия брата Андрея. Он, как я уже писала вам, очень изменился последнее время. После его горя, он теперь только, в нынешнем году, совершенно нравственно ожил. Он стал таким, каким я его знала ребенком: добрым, нежным, с тем золотым сердцем, которому я не знаю равного. Он понял, как мне кажется, что жизнь для него не кончена. Но вместе с этой нравственной переменой, он физически очень ослабел. Он стал худее чем прежде, нервнее. Я боюсь за него и рада, что он предпринял эту поездку за границу, которую доктора уже давно предписывали ему. Я надеюсь, что это поправит его. Вы мне пишете, что в Петербурге о нем говорят, как об одном из самых деятельных, образованных и умных молодых людей. Простите за самолюбие родства – я никогда в этом не сомневалась. Нельзя счесть добро, которое он здесь сделал всем, начиная с своих мужиков и до дворян. Приехав в Петербург, он взял только то, что ему следовало. Удивляюсь, каким образом вообще доходят слухи из Петербурга в Москву и особенно такие неверные, как тот, о котором вы мне пишете, – слух о мнимой женитьбе брата на маленькой Ростовой. Я не думаю, чтобы Андрей когда нибудь женился на ком бы то ни было и в особенности на ней. И вот почему: во первых я знаю, что хотя он и редко говорит о покойной жене, но печаль этой потери слишком глубоко вкоренилась в его сердце, чтобы когда нибудь он решился дать ей преемницу и мачеху нашему маленькому ангелу. Во вторых потому, что, сколько я знаю, эта девушка не из того разряда женщин, которые могут нравиться князю Андрею. Не думаю, чтобы князь Андрей выбрал ее своею женою, и откровенно скажу: я не желаю этого. Но я заболталась, кончаю свой второй листок. Прощайте, мой милый друг; да сохранит вас Бог под Своим святым и могучим покровом. Моя милая подруга, mademoiselle Bourienne, целует вас.
Мари».


В середине лета, княжна Марья получила неожиданное письмо от князя Андрея из Швейцарии, в котором он сообщал ей странную и неожиданную новость. Князь Андрей объявлял о своей помолвке с Ростовой. Всё письмо его дышало любовной восторженностью к своей невесте и нежной дружбой и доверием к сестре. Он писал, что никогда не любил так, как любит теперь, и что теперь только понял и узнал жизнь; он просил сестру простить его за то, что в свой приезд в Лысые Горы он ничего не сказал ей об этом решении, хотя и говорил об этом с отцом. Он не сказал ей этого потому, что княжна Марья стала бы просить отца дать свое согласие, и не достигнув бы цели, раздражила бы отца, и на себе бы понесла всю тяжесть его неудовольствия. Впрочем, писал он, тогда еще дело не было так окончательно решено, как теперь. «Тогда отец назначил мне срок, год, и вот уже шесть месяцев, половина прошло из назначенного срока, и я остаюсь более, чем когда нибудь тверд в своем решении. Ежели бы доктора не задерживали меня здесь, на водах, я бы сам был в России, но теперь возвращение мое я должен отложить еще на три месяца. Ты знаешь меня и мои отношения с отцом. Мне ничего от него не нужно, я был и буду всегда независим, но сделать противное его воле, заслужить его гнев, когда может быть так недолго осталось ему быть с нами, разрушило бы наполовину мое счастие. Я пишу теперь ему письмо о том же и прошу тебя, выбрав добрую минуту, передать ему письмо и известить меня о том, как он смотрит на всё это и есть ли надежда на то, чтобы он согласился сократить срок на три месяца».
После долгих колебаний, сомнений и молитв, княжна Марья передала письмо отцу. На другой день старый князь сказал ей спокойно:
– Напиши брату, чтоб подождал, пока умру… Не долго – скоро развяжу…
Княжна хотела возразить что то, но отец не допустил ее, и стал всё более и более возвышать голос.
– Женись, женись, голубчик… Родство хорошее!… Умные люди, а? Богатые, а? Да. Хороша мачеха у Николушки будет! Напиши ты ему, что пускай женится хоть завтра. Мачеха Николушки будет – она, а я на Бурьенке женюсь!… Ха, ха, ха, и ему чтоб без мачехи не быть! Только одно, в моем доме больше баб не нужно; пускай женится, сам по себе живет. Может, и ты к нему переедешь? – обратился он к княжне Марье: – с Богом, по морозцу, по морозцу… по морозцу!…
После этой вспышки, князь не говорил больше ни разу об этом деле. Но сдержанная досада за малодушие сына выразилась в отношениях отца с дочерью. К прежним предлогам насмешек прибавился еще новый – разговор о мачехе и любезности к m lle Bourienne.
– Отчего же мне на ней не жениться? – говорил он дочери. – Славная княгиня будет! – И в последнее время, к недоуменью и удивлению своему, княжна Марья стала замечать, что отец ее действительно начинал больше и больше приближать к себе француженку. Княжна Марья написала князю Андрею о том, как отец принял его письмо; но утешала брата, подавая надежду примирить отца с этою мыслью.
Николушка и его воспитание, Andre и религия были утешениями и радостями княжны Марьи; но кроме того, так как каждому человеку нужны свои личные надежды, у княжны Марьи была в самой глубокой тайне ее души скрытая мечта и надежда, доставлявшая ей главное утешение в ее жизни. Утешительную эту мечту и надежду дали ей божьи люди – юродивые и странники, посещавшие ее тайно от князя. Чем больше жила княжна Марья, чем больше испытывала она жизнь и наблюдала ее, тем более удивляла ее близорукость людей, ищущих здесь на земле наслаждений и счастия; трудящихся, страдающих, борющихся и делающих зло друг другу, для достижения этого невозможного, призрачного и порочного счастия. «Князь Андрей любил жену, она умерла, ему мало этого, он хочет связать свое счастие с другой женщиной. Отец не хочет этого, потому что желает для Андрея более знатного и богатого супружества. И все они борются и страдают, и мучают, и портят свою душу, свою вечную душу, для достижения благ, которым срок есть мгновенье. Мало того, что мы сами знаем это, – Христос, сын Бога сошел на землю и сказал нам, что эта жизнь есть мгновенная жизнь, испытание, а мы всё держимся за нее и думаем в ней найти счастье. Как никто не понял этого? – думала княжна Марья. Никто кроме этих презренных божьих людей, которые с сумками за плечами приходят ко мне с заднего крыльца, боясь попасться на глаза князю, и не для того, чтобы не пострадать от него, а для того, чтобы его не ввести в грех. Оставить семью, родину, все заботы о мирских благах для того, чтобы не прилепляясь ни к чему, ходить в посконном рубище, под чужим именем с места на место, не делая вреда людям, и молясь за них, молясь и за тех, которые гонят, и за тех, которые покровительствуют: выше этой истины и жизни нет истины и жизни!»
Была одна странница, Федосьюшка, 50 ти летняя, маленькая, тихенькая, рябая женщина, ходившая уже более 30 ти лет босиком и в веригах. Ее особенно любила княжна Марья. Однажды, когда в темной комнате, при свете одной лампадки, Федосьюшка рассказывала о своей жизни, – княжне Марье вдруг с такой силой пришла мысль о том, что Федосьюшка одна нашла верный путь жизни, что она решилась сама пойти странствовать. Когда Федосьюшка пошла спать, княжна Марья долго думала над этим и наконец решила, что как ни странно это было – ей надо было итти странствовать. Она поверила свое намерение только одному духовнику монаху, отцу Акинфию, и духовник одобрил ее намерение. Под предлогом подарка странницам, княжна Марья припасла себе полное одеяние странницы: рубашку, лапти, кафтан и черный платок. Часто подходя к заветному комоду, княжна Марья останавливалась в нерешительности о том, не наступило ли уже время для приведения в исполнение ее намерения.
Часто слушая рассказы странниц, она возбуждалась их простыми, для них механическими, а для нее полными глубокого смысла речами, так что она была несколько раз готова бросить всё и бежать из дому. В воображении своем она уже видела себя с Федосьюшкой в грубом рубище, шагающей с палочкой и котомочкой по пыльной дороге, направляя свое странствие без зависти, без любви человеческой, без желаний от угодников к угодникам, и в конце концов, туда, где нет ни печали, ни воздыхания, а вечная радость и блаженство.
«Приду к одному месту, помолюсь; не успею привыкнуть, полюбить – пойду дальше. И буду итти до тех пор, пока ноги подкосятся, и лягу и умру где нибудь, и приду наконец в ту вечную, тихую пристань, где нет ни печали, ни воздыхания!…» думала княжна Марья.
Но потом, увидав отца и особенно маленького Коко, она ослабевала в своем намерении, потихоньку плакала и чувствовала, что она грешница: любила отца и племянника больше, чем Бога.



Библейское предание говорит, что отсутствие труда – праздность была условием блаженства первого человека до его падения. Любовь к праздности осталась та же и в падшем человеке, но проклятие всё тяготеет над человеком, и не только потому, что мы в поте лица должны снискивать хлеб свой, но потому, что по нравственным свойствам своим мы не можем быть праздны и спокойны. Тайный голос говорит, что мы должны быть виновны за то, что праздны. Ежели бы мог человек найти состояние, в котором он, будучи праздным, чувствовал бы себя полезным и исполняющим свой долг, он бы нашел одну сторону первобытного блаженства. И таким состоянием обязательной и безупречной праздности пользуется целое сословие – сословие военное. В этой то обязательной и безупречной праздности состояла и будет состоять главная привлекательность военной службы.
Николай Ростов испытывал вполне это блаженство, после 1807 года продолжая служить в Павлоградском полку, в котором он уже командовал эскадроном, принятым от Денисова.
Ростов сделался загрубелым, добрым малым, которого московские знакомые нашли бы несколько mauvais genre [дурного тона], но который был любим и уважаем товарищами, подчиненными и начальством и который был доволен своей жизнью. В последнее время, в 1809 году, он чаще в письмах из дому находил сетования матери на то, что дела расстраиваются хуже и хуже, и что пора бы ему приехать домой, обрадовать и успокоить стариков родителей.
Читая эти письма, Николай испытывал страх, что хотят вывести его из той среды, в которой он, оградив себя от всей житейской путаницы, жил так тихо и спокойно. Он чувствовал, что рано или поздно придется опять вступить в тот омут жизни с расстройствами и поправлениями дел, с учетами управляющих, ссорами, интригами, с связями, с обществом, с любовью Сони и обещанием ей. Всё это было страшно трудно, запутано, и он отвечал на письма матери, холодными классическими письмами, начинавшимися: Ma chere maman [Моя милая матушка] и кончавшимися: votre obeissant fils, [Ваш послушный сын,] умалчивая о том, когда он намерен приехать. В 1810 году он получил письма родных, в которых извещали его о помолвке Наташи с Болконским и о том, что свадьба будет через год, потому что старый князь не согласен. Это письмо огорчило, оскорбило Николая. Во первых, ему жалко было потерять из дома Наташу, которую он любил больше всех из семьи; во вторых, он с своей гусарской точки зрения жалел о том, что его не было при этом, потому что он бы показал этому Болконскому, что совсем не такая большая честь родство с ним и что, ежели он любит Наташу, то может обойтись и без разрешения сумасбродного отца. Минуту он колебался не попроситься ли в отпуск, чтоб увидать Наташу невестой, но тут подошли маневры, пришли соображения о Соне, о путанице, и Николай опять отложил. Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митеньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.