K5 (орудие)

Поделись знанием:
(перенаправлено с «К-5 (орудие)»)
Перейти к: навигация, поиск
K5 (орудие)

Железнодорожная пушка К5 (выставленная в Абердинском музее США)
Тип: Железнодорожная артиллерия
Страна: Третий рейх
История службы
На вооружении:

вермахт

Войны и конфликты: Вторая мировая война
История производства
Производитель: фирма «Krupp»
Всего выпущено: около 25
Характеристики
Масса, кг: 218 тонн
Длина, мм: 30 метров при перевозке
32 метров при стрельбе
Снаряд: 255 кг (по другим данным 120 кг)
Калибр, мм: 283 мм
Угол возвышения: +50°
Угол поворота:
Скорострельность,
выстрелов/мин:
8—15 выстрелов в час
Начальная скорость
снаряда, м/с
1130—1524 м/с (в зависимости от снаряда)
Максимальная
дальность, м:
62—87 км (в зависимости от снаряда)
Изображения на Викискладе?: K5 (орудие)
K5 (орудие)K5 (орудие)

К5 («Леопольд», или «Schlanke Bertha») — 280-мм немецкое тяжёлое железнодорожное орудие, известное у союзников как «Анцио Энни».





История

Железнодорожные артсистемы имели множество существенных недостатков, основными являлись: низкая мобильность из-за привязанности к железнодорожной колее, лёгкость обнаружения, за чем следует большая уязвимость от диверсий и высокая вероятность захвата в случае повреждения путей или бронепоезда, необходимость тщательной подготовки данных для ведения огня и ограниченный сектор обстрела. Но в то же время железнодорожные орудия, особенно поздних модификаций, обладали рядом немаловажных достоинств: простота перемещения столь крупногабаритных орудий, большой калибр и значительная дальность стрельбы, а также стабильные параметры ведения огня в силу толстого и прочного ствола пушки, и благодаря тому, что основную часть энергии отдачи брал на себя грунт, так как в основном стрельба велась при большом угле возвышения ствола.

В период между 19141945 годами в мобильный резерв верховного командования армий большинства европейских стран входили батареи железнодорожной артиллерии.

Разработка 280-мм тяжёлых железнодорожных орудий началась в Германии только с 1936 года. С 1938 года новые железнодорожные артсистемы начали поступать в войска. С 1936 по 1938 год было изготовлено восемь 280-мм артсистем серии «Kurz Bruno» («Короткий Бруно»). Орудия поступали на вооружение 4-х батерей (690-й, 694-й, 695-й и 696-й) по две пушки на батарею. Вслед за «Курц Бруно» появились пушки серии «Lange Bruno», которые немного превосходили своих предшественников (путём удлинения ствола была увеличена дальность стрельбы на 6 км).

Следующей серией были «Schwere Bruno», масса которых возросла с 45 до 118 т, а размещались артсистемы на специально разработанных платформах «Фогель». Два орудия этой серии поступили на вооружение 689-й железнодорожной батареи. Дальность стрельбы железнодорожных орудий серии «Бруно» к этому времени достигала 37 км. Первое орудие этой серии нового образца получило название «Neue Bruno» — «Новый Бруно» (хотя это орудие по сути являлось увеличенным вариантом 240-мм пушки «Бруно» времен Первой мировой войны). В это же время верховное командование сухопутных войск приняло решение об увеличении размеров, массы и максимальной дальности артиллерийских систем. Точно не известно сколько было произведено 280-мм установок, но приблизительное количество созданных орудий — около 25.

К 1940 году на вооружение поступила новая 280-мм артсистема, которая стала лучшим орудием серии 280-мм и лучшей железнодорожной пушкой Второй мировой войны. Орудие К5 (Е) получило название «Schlanke Bertha» («Стройная Берта»). Для абсолютно новой артсистемы также был разработан новый 6-осный железнодорожный транспортёр, а дальнобойность стала достигать 62 км. Орудия серии К5 (Е) широко использовались при осаде Ленинграда в 1942—1943 гг., пушки действовали в составе 712-й и 713-й Е-батарей.

С конца 1943 года немцами было потеряно господство в воздухе, что приводило к постоянному разрушению железнодорожной сети, и вермахтом было принято решение использовать орудия в качестве полевых. По проекту К5 (Е) предполагалось разбирать на три части — ствол, лафет, основание, после чего каждую часть перевозить тягачами в виде танков «Тигр» (каждая отдельная секция весила 130 т). Орудия серии К5 (Е) получали возможность действовать без привязи к железнодорожной сети, но этот план не удалось воплотить в жизнь, хотя сама его разработка ознаменовала конец железнодорожной артиллерии.

При этом артсистемы серии «Бруно» продолжали нести свою военную службу и принимали участие в боях вплоть до 1945 года на западном и восточном фронтах. Одна из железнодорожных пушек этой серии, с собственным именем «Леопольд» (для союзников известная как «Анцио Энни» или «Анцио Экспресс»), доставила немало хлопот для союзного десанта в Италии. Итог деятельности 280-мм германских железнодорожных артсистем был весьма эффективен.

После отступления германских войск на север Италии, две выведенные из строя пушки К5 (Е) были захвачены американцами. По некоторым данным, одно из этих орудий было восстановлено и испытано. Послевоенная судьба железнодорожных артсистем весьма туманна. Некоторые по сегодняшний день являются частью экспозиций исторических музеев, например Абердинский музей США и на мемориальной площадке, находящейся на южном побережье Франции.

Описание

Конструкция

Последовательная модификация с 1936 года железнодорожной артсистемы Первой мировой войны «Бруно» не приводила к резким изменениям: удлинение ствола увеличивало дальнобойность, но не на много, также не сильно увеличивалась скорострельность, количество выстрелов в час и начальная скорость снаряда. Новаторское изменение появилось только между сериями «Шеере Бруно» и «Нойе Бруно» — это появление поворотной платформы «Vögele». Хотя нововведение значительно увеличило общий вес артсистемы, но её разработка значительно повысила потенциал железнодорожного орудия. Также увеличение веса повлияло на создание новых усиленных 6-осных железнодорожных платформ (до этого для всех 280-мм орудий использовались 4- и 5-осные платформы). С появлением «Нойе Бруно» резко увеличилась начальная скорость снаряда с 875 м/c до 1120 м/с.

Появившаяся К5 стала удачным завершением серии 280-мм орудий «Бруно» с хорошо продуманной системой заряжания (что увеличило количество выстрелов в час до 15) и удлиненным стволом, позволявшим вести точный обстрел на дистанциях свыше 60 км. Стрельба велась 283-мм снарядами весом примерно 120 кг каждый. Ударная волна от выстрела орудия сотрясала стёкла в радиусе 1,5 км. Ускоренная система спуска и подъёма орудия позволяла орудию довольно быстро покидать место дислокации и прятаться в железнодорожных туннелях, что обеспечивало дополнительную безопасность.

Модификации 280-мм железнодорожных орудий
Серия Вес орудия, т Длина ствола, м Общая длина артсистемы, м Максимальный угол возвышения, ° Максимальная дальность стрельбы, км Начальная скорость снаряда, м/с Количество выстрелов в час
«Курц Бруно» («Короткий Бруно») 45,5 11,2 22,8 45 29,5 820 8—10
«Ланге Бруно» 50 11,8 22,8 45 36,1 860 8—10
«Шеере Бруно» 118 11,93 22,8 45 37,8 875 8—10
«Нойе Бруно» («Новый Бруно») 123 20,5 30 45 46,6 1120 8—10
К5 (Е) «Шланке Берта» («Стройная Берта»). 218 21,54 32 50 59—62 (86,5[1]) 1130 (1524[1]) 8—15
Баллистические данные железнодорожного орудия К5 (Е) и его снарядов
Снаряд Вес снаряда, кг Дальность стрельбы, км Начальная скорость, м/с
фугасный снаряд (Schwere 28-cm granate 35) 255 62,5 1130
активно-реактивный фугасный снаряд (Raketen-granate 4341) 248 87 1524

Транспортировка и обслуживание

Мощная артсистема требовала соответствующего обслуживания. Помимо платформы, которая несла орудие К5, в состав платформ обеспечения артиллерийского орудия входили вагоны с боеприпасами, жилые вагоны, вагоны со снаряжением, различные вспомогательные инженерные платформы и локомотивы. Батарея артсистем К5 (Е) в составе одной или двух штук перевозилась двумя отдельными составами.

Первый «орудийный» состав включал:

  • локомотив;
  • само орудие;
  • вентилируемый вагон с боеприпасами;
  • маневровый тепловоз Orenstein & Koppel модели С14 массой 40 т и максимальной скоростью 60 км/ч (для подачи боеприпасов на огневую позицию, подвоза крана и пушки в случае использования поворотной платформы «Vögele»);
  • два вагона с зарядами (по 113 снарядов массой 255 кг в каждом);
  • вагон с инструментами и расходными материалами;
  • броневагон самообороны;
  • вагон-кухню;
  • вагон с балластом (контрольный);
  • три автомобиля для ведения разведки и рекогносцировки местности.

В ходе войны, когда немецкая авиация утратила преимущество в воздухе, к составу были добавлены платформы с зенитными орудиями, чтобы защищать пушку в случае воздушной атаки.

Второй состав состоял из локомотива, двух вагонов для секций поворотной платформы «Vögele» диаметром 29,46 м. Сама платформа собиралась из одной центральной и 16 секторных секций. Далее шли три вагона с боеприпасами к пушке, вагон с инструментами и зенитная платформа. Также могли присоединяться платформы с автомобилями, приписанными к батарее. Вблизи от места обстрела находился артиллерийский корректировщик, который передавал по радио данные для наводки, что повышало точность попадания.

Напишите отзыв о статье "K5 (орудие)"

Примечания

  1. 1 2 Дальнобойность системы К5 (Е) на 86,5 км и начальная скорость в 1524 м/с достигалась благодаря реактивным снарядам.

Литература

  • П. Н. Сергеев. Германские железнодорожные орудия, 2004.

Ссылки

  • [www.photo-war.com/ru/archives/album5243.htm Группа фотографий артиллериста 686-й железнодорожной батареи. Орудия К5(Е) на Восточном фронте: Ленинград, Пирбалтика.]


Отрывок, характеризующий K5 (орудие)


На мужском конце стола разговор всё более и более оживлялся. Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.
– И зачем нас нелегкая несет воевать с Бонапартом? – сказал Шиншин. – II a deja rabattu le caquet a l'Autriche. Je crains, que cette fois ce ne soit notre tour. [Он уже сбил спесь с Австрии. Боюсь, не пришел бы теперь наш черед.]
Полковник был плотный, высокий и сангвинический немец, очевидно, служака и патриот. Он обиделся словами Шиншина.
– А затэ м, мы лосты вый государ, – сказал он, выговаривая э вместо е и ъ вместо ь . – Затэм, что импэ ратор это знаэ т. Он в манифэ стэ сказал, что нэ можэ т смотрэт равнодушно на опасности, угрожающие России, и что бэ зопасност империи, достоинство ее и святост союзов , – сказал он, почему то особенно налегая на слово «союзов», как будто в этом была вся сущность дела.
И с свойственною ему непогрешимою, официальною памятью он повторил вступительные слова манифеста… «и желание, единственную и непременную цель государя составляющее: водворить в Европе на прочных основаниях мир – решили его двинуть ныне часть войска за границу и сделать к достижению „намерения сего новые усилия“.
– Вот зачэм, мы лосты вый государ, – заключил он, назидательно выпивая стакан вина и оглядываясь на графа за поощрением.
– Connaissez vous le proverbe: [Знаете пословицу:] «Ерема, Ерема, сидел бы ты дома, точил бы свои веретена», – сказал Шиншин, морщась и улыбаясь. – Cela nous convient a merveille. [Это нам кстати.] Уж на что Суворова – и того расколотили, a plate couture, [на голову,] а где y нас Суворовы теперь? Je vous demande un peu, [Спрашиваю я вас,] – беспрестанно перескакивая с русского на французский язык, говорил он.
– Мы должны и драться до послэ днэ капли кров, – сказал полковник, ударяя по столу, – и умэ р р рэ т за своэ го импэ ратора, и тогда всэ й будэ т хорошо. А рассуждать как мо о ожно (он особенно вытянул голос на слове «можно»), как мо о ожно менше, – докончил он, опять обращаясь к графу. – Так старые гусары судим, вот и всё. А вы как судитэ , молодой человек и молодой гусар? – прибавил он, обращаясь к Николаю, который, услыхав, что дело шло о войне, оставил свою собеседницу и во все глаза смотрел и всеми ушами слушал полковника.
– Совершенно с вами согласен, – отвечал Николай, весь вспыхнув, вертя тарелку и переставляя стаканы с таким решительным и отчаянным видом, как будто в настоящую минуту он подвергался великой опасности, – я убежден, что русские должны умирать или побеждать, – сказал он, сам чувствуя так же, как и другие, после того как слово уже было сказано, что оно было слишком восторженно и напыщенно для настоящего случая и потому неловко.
– C'est bien beau ce que vous venez de dire, [Прекрасно! прекрасно то, что вы сказали,] – сказала сидевшая подле него Жюли, вздыхая. Соня задрожала вся и покраснела до ушей, за ушами и до шеи и плеч, в то время как Николай говорил. Пьер прислушался к речам полковника и одобрительно закивал головой.
– Вот это славно, – сказал он.
– Настоящэ й гусар, молодой человэк, – крикнул полковник, ударив опять по столу.
– О чем вы там шумите? – вдруг послышался через стол басистый голос Марьи Дмитриевны. – Что ты по столу стучишь? – обратилась она к гусару, – на кого ты горячишься? верно, думаешь, что тут французы перед тобой?
– Я правду говору, – улыбаясь сказал гусар.
– Всё о войне, – через стол прокричал граф. – Ведь у меня сын идет, Марья Дмитриевна, сын идет.
– А у меня четыре сына в армии, а я не тужу. На всё воля Божья: и на печи лежа умрешь, и в сражении Бог помилует, – прозвучал без всякого усилия, с того конца стола густой голос Марьи Дмитриевны.
– Это так.
И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.
– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери:
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.


Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.