Хетагуров, Коста Леванович

Запрос «Хетагуров» перенаправляется сюда; см. также другие значения.

Коста Леванович Хетагуров
Хетæгкаты Къоста
Место рождения:	Российская империя селение Нар
Место смерти:	село Георгиевско-Осетинское
Род деятельности:	поэт, прозаик, скульптор, художник, просветитель
Жанр:	Драма Поэзия Проза
Язык произведений:	осетинский, русский

Коста Леванович Хетагуров (осет. Хетæгкаты Леуаны фырт Къоста; 3 [15] октября 1859, Нар — 19 марта [1 апреля] 1906, Георгиевско-Осетинское — осетинский поэт, драматург, публицист, живописец. Основоположник осетинской литературы.

Коста Хетагуров считается основоположником литературного осетинского языка. В 1899 году он выпустил поэтический сборник «Осетинская лира» (осет. «Ирон фæндыр»), в котором, среди прочего, были впервые опубликованы стихи для детей на осетинском языке. Строго говоря, первенство в издании крупного поэтического произведения на осетинском языке принадлежит Александру Кубалову («Афхардты Хасана», 1897 год), однако вклад Хетагурова в осетинскую литературу, его влияние на её дальнейшее развитие несоизмеримо больше.

К. Л. Хетагуров много писал и на русском языке, сотрудничал со многими газетами Северного Кавказа. Его перу принадлежит этнографический очерк по истории осетин «О́соба» (1894).

Биография

Коста Хетагуров родился 15 октября 1859 года в горном ауле Нар в семье прапорщика русской армии Левана Елизбаровича Хетагурова. Мать Коста, Мария Гавриловна Губаева, умерла вскоре после его рождения, поручив его воспитание родственнице Чендзе Дзапаровой (урождённая Туаева).

Леван Хетагуров женился второй раз, когда Коста было около пяти лет. Его женой была дочь местного священника Сухиева. Позже Коста говорил о ней: «О Хъызмыда (имя его мачехи) нечего и говорить. Она меня … не любила. В раннем детстве я убегал от неё к разным родственникам».

Хетагуров учился сперва в нарской школе, затем, переехав во Владикавказ, стал учиться в прогимназии. В 1870 году Леван Хетагуров во главе осетин Нарского ущелья переселился в Кубанскую область. Он основал там село Георгиевско-Осетинское ныне село имени Коста Хетагурова. Соскучившись по отцу, Коста бросил учёбу и сбежал к нему из Владикавказа. Отец с трудом устроил его в Каланджинское начальное станичное училище.

С 1871 по 1881 год Хетагуров учился в Ставропольской губернской гимназии. От этого времени сохранились лишь два его стихотворения на осетинском языке («Муж и жена» и «Новый год») и стихотворение «Вере» на русском языке. В 1881 году, в августе, Хетагуров был принят в Петербургскую академию художеств в мастерскую проф. П. П. Чистякова. В 1883 году лишён стипендии и этим почти всех средств к существованию. Вскоре он перестал посещать Академию, а в 1885 году поехал обратно в Осетию. По 1891 год жил во Владикавказе, где была написана значительная часть его стихотворений на осетинском языке. С 1888 года печатает свои стихи в ставропольской газете «Северный Кавказ».

В июне 1891 года за свои вольнолюбивые стихи был выслан за пределы Осетии. Через два года переехал в Ставрополь. В 1895 году в издании газеты «Северный Кавказ» вышел сборник сочинений Хетагурова, написанных на русском языке.

Вскоре Коста заболевает туберкулёзом и переносит две операции. Несмотря на это, он продолжает писать стихи. 29 мая 1899 года прибыл на место ссылки в Херсон. В это время себя очень плохо чувствует. Херсон Хетагурову не понравился: здесь душно, пыльно. Он писал, что на улицах не встретишь интеллигентных людей, а только купцов и торговок.

Коста просит перевести его в Одессу, но туда его отпустить побоялись, разрешили переехать в Очаков. Здесь он снял комнату в доме рыбака Осипа Данилова. Хетагурову очень понравились гостеприимные хозяева, но особенно его покорило море, «которое всей своей ширью расстилалось перед самыми окнами хаты». Хетагурова очень тронула красота этих мест, и он очень сожалел, что не имел при себе красок. Здесь, в Очакове, в 1899 году Коста узнает, что во Владикавказе был издан сборник его осетинских стихов — «Осетинская лира». Но царские чиновники и их осетинские прислужники ненавидели Коста. Многие его стихи были изменены царской цензурой, некоторые же не вошли в книгу вообще ввиду своего революционного содержания. Закончился срок морских купаний, выхлопотанный у властей 5 августа 1899 год, и Хетагуров вернулся в Херсон.

В декабре 1899 года Коста получил телеграмму об отмене ссылки, но смог выехать оттуда лишь в марте 1900 года. Сперва поселившись в Пятигорске, затем он переехал в Ставрополь, чтобы возобновить работу в газете «Северный Кавказ».

В 1901 году Хетагуров тяжело заболел. Болезнь помешала ему закончить поэмы «Плачущая скала» и «Хетаг». Осенью этого же года поэт переезжает во Владикавказ, где болезнь окончательно приковала его к постели.

Меньше всего Коста думал о себе. Только в конце жизни он начал строить дом, но не достроил, собрался завести семью — и тоже не успел. Он умер 1 апреля 1906 года, измученный преследованиями и тяжелой болезнью, в селе Георгиевско-Осетинском Кубанской области (ныне — село Коста Хетагурова Карачаевского района Карачаево-Черкесской Республики). По настоянию народа Осетии прах великого земляка был впоследствии перевезён во Владикавказ.

Произведения Коста Хетагурова

«Поздний рассвет»

Пьеса «Поздний рассвет» была написана в то время, когда он учился в Петербургской Академии Художеств. По словам Сослана Габараева эта пьеса, как и пьеса «Чердак», написанная в то же время, «по своей художественной форме несовершенна», так как эти пьесы были первым опытом Хетагурова.

Главный герой, молодой художник Борис — революционно настроенный юноша, решивший посвятить свою жизнь освобождению народа. Ради достижения этой цели он отвергает любящую его девушку Ольгу. На её вопрос, что он хочет делать, Борис отвечает: «Я хочу служить народу». Он хочет покинуть Петербург навсегда и трудиться на благо народа, что он и считает высшим своим долгом. Ольга старается отговорить его от этих намерений, говоря что «его долг служить общему благу тем, в чём его призвание — высокое свободное искусство», являющееся «лучшим проповедником свободы» и «высоких идей». А его мечты она называет «бредом безумных мечтаний».

Борис всё же уезжает из Петербурга с другом Клавдием, они «уходят в народ».

«Мать сирот»

В этом стихотворении из сборника «Осетинская лира» Коста описывает один вечер из жизни многодетной горянки-вдовы из его родного села Нар. Женщина возится с костром, а вокруг неё — пятеро её детей, босых, голодных. Мать утешает их тем, что скоро будут готовы бобы, и каждый получит вдоволь. Измученные дети засыпают. Мать плачет, зная, что все они погибнут. Потрясает конец стихотворения:

Детям говорила:

«Вот бобы вскипят!»

А сама варила

Камни для ребят.

Это стихотворение, пожалуй, выразительней всех его произведений показывает нищету и обездоленность народа.

Произведение вошло в список 50 величайших произведений русской литературы со времен Петра..

Память

• Почта СССР дважды (1960, 1989) выпускала марки, посвящённые Коста Хетагурову
• В 1944—1958 гг. город Назрань назывался поселок Коста-Хетагурово
• В 1959 на Ленфильме был выпущен художественный фильм «Сын Иристона», посвященный жизни и деятельности К. Хетагурова
• Коста - селение в Северной Осетии; расположено в левобережье р.Терек, западнее города Беслана. Осетинское название топонима – Костаикау – «село Коста» (осет.). Основано в 1922 году.
• Именем поэта названо осетинское село, где он скончался
• Его именем названа самая длинная улица Владикавказа — проспект Коста (после объединения улиц Тбилисской и Ноя Буачидзе)
• Во Владикавказе есть также историческая старая улица Коста Хетагурова (здесь располагается Осетинская церковь, где похоронен К. Л. Хетагуров)
• Имя поэта носит крупнейший ВУЗ республики Северная Осетия — Северо-Осетинский государственный университет (основан в 1920 году)
• В старом центре Владикавказа работает дом-музей Коста Хетагурова
• Музей осетинской литературы им. К. Хетагурова (Владикавказ)
• Ежегодно присуждается государственная премия имени Коста Левановича Хетагурова в области литературы и искусства

В честь поэта названо село Хетагурово в Южной Осетии, его имя носит драматический театр в Цхинвале.

• На стене дома, где Хетагуров жил во время учёбы в Академии художеств, установлена мемориальная доска.
• Коста Хетагуров проживал в Очакове с 25 июня по 5 августа 1899 года. Принимал морские процедуры. Здесь он был покорен морем, «которое всей беспредельной ширью расстилалось перед самыми окнами хаты». Хетагурова очень тронула красота этих мест и он очень сожалел, что не имел при себе красок. «Когда я получу свои краски? Такой художественный зуд чувствую когда выхожу из хаты, что и сказать не могу … Так все и просится на полотно …» — писал он в письме
• Одна из улиц Очакова носит имя Коста Хетагурова
• В Тбилиси одна из улиц носит имя Хетагурова
• В 1999 году Центральный банк РФ выпустил юбилейную двухрублевую монету посвященную 140-летию со дня рождения Коста Хетагурова. В настоящее время данная монета является относительно редкой, в виду её малого тиража в 3000 экземпляров
• Одна из улиц Кривого Рога носит название Хетагурова
• Одна из улиц Ставрополя носит название Хетагурова
• Одна из улиц с.Коби, Шелковского района Чеченской Республики носит название Хетагурова
• Одна из улиц Херсона носит название Хетагурова.
• Одна из улиц г.Пятигорска носит название Хетагурова
• Одна из улиц г. Ставрополя.

Памятники

• Владикавказ. Памятник на могиле К. Л. Хетагурова во дворе Храма Рождества Богородицы,
• Владикавказ. Монумент перед зданием осетинского драматического театра им. Бало Тхапсаева,
• Владикавказ. Во дворе осетиноязычной школы № 13 в исторической части города,
• Владикавказ. На аллее, в центре города на проспекте Мира,
• Владикавказ. В парке культуры и отдыха,
• Село Нар (Северная Осетия),
• Село имени Коста Хетагурова (Карачаево-Черкесия),
• В городе Алагир,
• Село Чермен во дворе школы № 2,
• в городе Ардон,
• в городе Моздок,
• в селении Эльхотово,
• Поселок Ленингор в центре поселка в сквере,
• Село Арешперани, Грузия (Осетинское поселение в Кахетии)
• г. Кырджали (Болгария). На главной площади,
• г. Цхинвал. В сквере имени Коста
• г. Санкт-Петербург. В Академическом саду
• г. Ставрополь ( на проспекте Карла Маркса перед улицей Коста Хетагурова)
• г. Пятигорск. Бюст установлен на боковой аллее пл. Ленина, выходящей на улицу Хетагурова.

В филателии

• Почтовые марки, художественный маркированный конверт
• The Soviet Union 1960 CPA 2442 stamp (Kosta Khetagurov, Ossetian Poet, and View of the Caucasus).jpg

  Марка СССР, 1960 год,  (ЦФА (ИТЦ) #2442; Михель #2359).

• 1989 CPA 6112.jpg

  Марка СССР, 1989 год,  (ЦФА (ИТЦ) #6112; Михель #5993).

• Kosta Khetagurov.jpg

  Марка Абхазии, 1996 год,  (Михель #137).

• Kosta Khetagurov PSE Russia 2010.jpg

  ХМК, Россия, 2009 год,  (ЦФА (ИТЦ «Марка») № 169К-2009/2009). На конверте — картина А.В. Джанаева «Коста», 1959 г.

Цитаты про Коста

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

• «Коста — замечательный поэт, творчество которого трогает человека социальной правдивостью и душевными, четко оформленными стихами». Максим Горький
• «Был я в Японии. И мне стало приятно, когда в одном из городов нам сказали, что хорошо знают нашего Коста». Расул Гамзатов
• «В личности, в характере Коста Хетагурова гениально выражен национальный характер осетинского народа, выработанный, выкристаллизованный на протяжении многовековой трудной истории». Нафи Джусойты
• «Коста Хетагуров — гордость Осетии и всего советского народа». Михаил Шолохов

Библиография

• Сборник «Осетинская лира» (Ирон фæндыр)
• Перед судом (поэма)
• Фатима (поэма) — экранизированна в 1958 году (х/ф «Фатима», реж. Семён Долидзе)
• Плачущая скала (поэма)
• Хетаг (поэма)
• Охота на туров (повесть)
• Дуня (пьеса)
• О́соба (этнографический очерк)
• «Да, я уж стар…» (1886)
• «Да, я люблю её…» (1889)

Литература

• Полное собрание сочинений Хетагурова, 1951 год — Госиздат СО АССР.
• Габараев С. Ш. Мировоззрение Коста Хетагурова. — М.: Соцэкгиз, 1959. — 244 с.
• Джатиев Тотырбек, Либединская Лидия. За вас отдам я жизнь: Повесть о Коста Хетагурове. — М.: Политиздат, 1969. — (Пламенные революционеры).
• Джатиев Т. И. Горная звезда: Роман-хроника. [О К. Хетагурове] / Пер. с осет. Ал. Мусатова и Л. Либединской. — М.: Современник, 1973. — 386 с. — (Библиотека российского романа). — 75 000 экз.
• Исаев М. И. Роль Коста Хетагурова в становлении осетинского литературного языка // Венок бессмертия (Материалы международной научной конференции, посвящённой 140-летию со дня рождения Коста Хетагурова). — Владикавказ: Проект-Пресс, 2000. — С. 38–41.
• Челехсаты Казбек. Осетия и осетины. — СПб., Владикавказ: Дзау, 2009. — 960 с.

Ссылки

• [osetini.com/view_post.php?id=51 Хетагуров Константин (Коста) Леванович] :: Osetini.com — Знаменитые Осетины
• [hetagurov.ru Коста Хетагуров — Хетæгкаты Къоста]
• [kosta.mkuor.ru Сайт Хетагуров, Коста Леванович.]
• [iratta.com/2007/02/13/kosta_khetagurov_povest_fatima.html Коста Хетагуров. Повесть «Фатима»]
• [biblio.darial-online.ru/text/Hetagurov_K/kosta_lira_rus.shtml Коста Хетагуров. Осетинская лира]
• [osetins.com/kosta Коста Леванович Хетагуров. Биография, публицистика, переписка, стихи, повести и др.]
• [blog.region15.ru/2008/12/01/253/ Коста Леванович Хетагуров по итогам проекта «Наше достояние» назван самым знаменитым осетином]
• [ironau.ru/faendyr.html Хетæгкаты Къоста. Ирон фæндыр]  (осет.)

Отрывок, характеризующий Хетагуров, Коста Леванович

– Ты живешь в деревне и не находишь эту жизнь ужасною, – сказал он.
– Я другое дело. Что обо мне говорить! Я не желаю другой жизни, да и не могу желать, потому что не знаю никакой другой жизни. А ты подумай, Andre, для молодой и светской женщины похорониться в лучшие годы жизни в деревне, одной, потому что папенька всегда занят, а я… ты меня знаешь… как я бедна en ressources, [интересами.] для женщины, привыкшей к лучшему обществу. M lle Bourienne одна…
– Она мне очень не нравится, ваша Bourienne, – сказал князь Андрей.
– О, нет! Она очень милая и добрая,а главное – жалкая девушка.У нее никого,никого нет. По правде сказать, мне она не только не нужна, но стеснительна. Я,ты знаешь,и всегда была дикарка, а теперь еще больше. Я люблю быть одна… Mon pere [Отец] ее очень любит. Она и Михаил Иваныч – два лица, к которым он всегда ласков и добр, потому что они оба облагодетельствованы им; как говорит Стерн: «мы не столько любим людей за то добро, которое они нам сделали, сколько за то добро, которое мы им сделали». Mon pеre взял ее сиротой sur le pavе, [на мостовой,] и она очень добрая. И mon pere любит ее манеру чтения. Она по вечерам читает ему вслух. Она прекрасно читает.
– Ну, а по правде, Marie, тебе, я думаю, тяжело иногда бывает от характера отца? – вдруг спросил князь Андрей.
Княжна Марья сначала удивилась, потом испугалась этого вопроса.
– МНЕ?… Мне?!… Мне тяжело?! – сказала она.
– Он и всегда был крут; а теперь тяжел становится, я думаю, – сказал князь Андрей, видимо, нарочно, чтоб озадачить или испытать сестру, так легко отзываясь об отце.
– Ты всем хорош, Andre, но у тебя есть какая то гордость мысли, – сказала княжна, больше следуя за своим ходом мыслей, чем за ходом разговора, – и это большой грех. Разве возможно судить об отце? Да ежели бы и возможно было, какое другое чувство, кроме veneration, [глубокого уважения,] может возбудить такой человек, как mon pere? И я так довольна и счастлива с ним. Я только желала бы, чтобы вы все были счастливы, как я.
Брат недоверчиво покачал головой.
– Одно, что тяжело для меня, – я тебе по правде скажу, Andre, – это образ мыслей отца в религиозном отношении. Я не понимаю, как человек с таким огромным умом не может видеть того, что ясно, как день, и может так заблуждаться? Вот это составляет одно мое несчастие. Но и тут в последнее время я вижу тень улучшения. В последнее время его насмешки не так язвительны, и есть один монах, которого он принимал и долго говорил с ним.
– Ну, мой друг, я боюсь, что вы с монахом даром растрачиваете свой порох, – насмешливо, но ласково сказал князь Андрей.
– Аh! mon ami. [А! Друг мой.] Я только молюсь Богу и надеюсь, что Он услышит меня. Andre, – сказала она робко после минуты молчания, – у меня к тебе есть большая просьба.
– Что, мой друг?
– Нет, обещай мне, что ты не откажешь. Это тебе не будет стоить никакого труда, и ничего недостойного тебя в этом не будет. Только ты меня утешишь. Обещай, Андрюша, – сказала она, сунув руку в ридикюль и в нем держа что то, но еще не показывая, как будто то, что она держала, и составляло предмет просьбы и будто прежде получения обещания в исполнении просьбы она не могла вынуть из ридикюля это что то.
Она робко, умоляющим взглядом смотрела на брата.
– Ежели бы это и стоило мне большого труда… – как будто догадываясь, в чем было дело, отвечал князь Андрей.
– Ты, что хочешь, думай! Я знаю, ты такой же, как и mon pere. Что хочешь думай, но для меня это сделай. Сделай, пожалуйста! Его еще отец моего отца, наш дедушка, носил во всех войнах… – Она всё еще не доставала того, что держала, из ридикюля. – Так ты обещаешь мне?
– Конечно, в чем дело?
– Andre, я тебя благословлю образом, и ты обещай мне, что никогда его не будешь снимать. Обещаешь?
– Ежели он не в два пуда и шеи не оттянет… Чтобы тебе сделать удовольствие… – сказал князь Андрей, но в ту же секунду, заметив огорченное выражение, которое приняло лицо сестры при этой шутке, он раскаялся. – Очень рад, право очень рад, мой друг, – прибавил он.
– Против твоей воли Он спасет и помилует тебя и обратит тебя к Себе, потому что в Нем одном и истина и успокоение, – сказала она дрожащим от волнения голосом, с торжественным жестом держа в обеих руках перед братом овальный старинный образок Спасителя с черным ликом в серебряной ризе на серебряной цепочке мелкой работы.
Она перекрестилась, поцеловала образок и подала его Андрею.
– Пожалуйста, Andre, для меня…
Из больших глаз ее светились лучи доброго и робкого света. Глаза эти освещали всё болезненное, худое лицо и делали его прекрасным. Брат хотел взять образок, но она остановила его. Андрей понял, перекрестился и поцеловал образок. Лицо его в одно и то же время было нежно (он был тронут) и насмешливо.
– Merci, mon ami. [Благодарю, мой друг.]
Она поцеловала его в лоб и опять села на диван. Они молчали.
– Так я тебе говорила, Andre, будь добр и великодушен, каким ты всегда был. Не суди строго Lise, – начала она. – Она так мила, так добра, и положение ее очень тяжело теперь.
– Кажется, я ничего не говорил тебе, Маша, чтоб я упрекал в чем нибудь свою жену или был недоволен ею. К чему ты всё это говоришь мне?
Княжна Марья покраснела пятнами и замолчала, как будто она чувствовала себя виноватою.
– Я ничего не говорил тебе, а тебе уж говорили . И мне это грустно.
Красные пятна еще сильнее выступили на лбу, шее и щеках княжны Марьи. Она хотела сказать что то и не могла выговорить. Брат угадал: маленькая княгиня после обеда плакала, говорила, что предчувствует несчастные роды, боится их, и жаловалась на свою судьбу, на свекра и на мужа. После слёз она заснула. Князю Андрею жалко стало сестру.
– Знай одно, Маша, я ни в чем не могу упрекнуть, не упрекал и никогда не упрекну мою жену , и сам ни в чем себя не могу упрекнуть в отношении к ней; и это всегда так будет, в каких бы я ни был обстоятельствах. Но ежели ты хочешь знать правду… хочешь знать, счастлив ли я? Нет. Счастлива ли она? Нет. Отчего это? Не знаю…
Говоря это, он встал, подошел к сестре и, нагнувшись, поцеловал ее в лоб. Прекрасные глаза его светились умным и добрым, непривычным блеском, но он смотрел не на сестру, а в темноту отворенной двери, через ее голову.
– Пойдем к ней, надо проститься. Или иди одна, разбуди ее, а я сейчас приду. Петрушка! – крикнул он камердинеру, – поди сюда, убирай. Это в сиденье, это на правую сторону.
Княжна Марья встала и направилась к двери. Она остановилась.
– Andre, si vous avez. la foi, vous vous seriez adresse a Dieu, pour qu'il vous donne l'amour, que vous ne sentez pas et votre priere aurait ete exaucee. [Если бы ты имел веру, то обратился бы к Богу с молитвою, чтоб Он даровал тебе любовь, которую ты не чувствуешь, и молитва твоя была бы услышана.]
– Да, разве это! – сказал князь Андрей. – Иди, Маша, я сейчас приду.
По дороге к комнате сестры, в галлерее, соединявшей один дом с другим, князь Андрей встретил мило улыбавшуюся m lle Bourienne, уже в третий раз в этот день с восторженною и наивною улыбкой попадавшуюся ему в уединенных переходах.
– Ah! je vous croyais chez vous, [Ах, я думала, вы у себя,] – сказала она, почему то краснея и опуская глаза.
Князь Андрей строго посмотрел на нее. На лице князя Андрея вдруг выразилось озлобление. Он ничего не сказал ей, но посмотрел на ее лоб и волосы, не глядя в глаза, так презрительно, что француженка покраснела и ушла, ничего не сказав.
Когда он подошел к комнате сестры, княгиня уже проснулась, и ее веселый голосок, торопивший одно слово за другим, послышался из отворенной двери. Она говорила, как будто после долгого воздержания ей хотелось вознаградить потерянное время.
– Non, mais figurez vous, la vieille comtesse Zouboff avec de fausses boucles et la bouche pleine de fausses dents, comme si elle voulait defier les annees… [Нет, представьте себе, старая графиня Зубова, с фальшивыми локонами, с фальшивыми зубами, как будто издеваясь над годами…] Xa, xa, xa, Marieie!
Точно ту же фразу о графине Зубовой и тот же смех уже раз пять слышал при посторонних князь Андрей от своей жены.
Он тихо вошел в комнату. Княгиня, толстенькая, румяная, с работой в руках, сидела на кресле и без умолку говорила, перебирая петербургские воспоминания и даже фразы. Князь Андрей подошел, погладил ее по голове и спросил, отдохнула ли она от дороги. Она ответила и продолжала тот же разговор.
Коляска шестериком стояла у подъезда. На дворе была темная осенняя ночь. Кучер не видел дышла коляски. На крыльце суетились люди с фонарями. Огромный дом горел огнями сквозь свои большие окна. В передней толпились дворовые, желавшие проститься с молодым князем; в зале стояли все домашние: Михаил Иванович, m lle Bourienne, княжна Марья и княгиня.
Князь Андрей был позван в кабинет к отцу, который с глазу на глаз хотел проститься с ним. Все ждали их выхода.
Когда князь Андрей вошел в кабинет, старый князь в стариковских очках и в своем белом халате, в котором он никого не принимал, кроме сына, сидел за столом и писал. Он оглянулся.
– Едешь? – И он опять стал писать.
– Пришел проститься.
– Целуй сюда, – он показал щеку, – спасибо, спасибо!
– За что вы меня благодарите?
– За то, что не просрочиваешь, за бабью юбку не держишься. Служба прежде всего. Спасибо, спасибо! – И он продолжал писать, так что брызги летели с трещавшего пера. – Ежели нужно сказать что, говори. Эти два дела могу делать вместе, – прибавил он.
– О жене… Мне и так совестно, что я вам ее на руки оставляю…
– Что врешь? Говори, что нужно.
– Когда жене будет время родить, пошлите в Москву за акушером… Чтоб он тут был.
Старый князь остановился и, как бы не понимая, уставился строгими глазами на сына.
– Я знаю, что никто помочь не может, коли натура не поможет, – говорил князь Андрей, видимо смущенный. – Я согласен, что и из миллиона случаев один бывает несчастный, но это ее и моя фантазия. Ей наговорили, она во сне видела, и она боится.
– Гм… гм… – проговорил про себя старый князь, продолжая дописывать. – Сделаю.
Он расчеркнул подпись, вдруг быстро повернулся к сыну и засмеялся.
– Плохо дело, а?
– Что плохо, батюшка?
– Жена! – коротко и значительно сказал старый князь.
– Я не понимаю, – сказал князь Андрей.
– Да нечего делать, дружок, – сказал князь, – они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.
Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
– Что делать? Красива! Я всё сделаю. Ты будь покоен, – говорил он отрывисто во время печатания.
Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его. Старик встал и подал письмо сыну.
– Слушай, – сказал он, – о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.
Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.
– Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь – вот ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу.
Андрей не сказал отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он понимал, что этого говорить не нужно.
– Всё исполню, батюшка, – сказал он.
– Ну, теперь прощай! – Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. – Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику больно будет… – Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: – а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! – взвизгнул он.
– Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка, – улыбаясь, сказал сын.
Старик замолчал.
– Еще я хотел просить вас, – продолжал князь Андрей, – ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас… пожалуйста.
– Жене не отдавать? – сказал старик и засмеялся.
Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика прямо были устремлены в глаза сына. Что то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
– Простились… ступай! – вдруг сказал он. – Ступай! – закричал он сердитым и громким голосом, отворяя дверь кабинета.
– Что такое, что? – спрашивали княгиня и княжна, увидев князя Андрея и на минуту высунувшуюся фигуру кричавшего сердитым голосом старика в белом халате, без парика и в стариковских очках.
Князь Андрей вздохнул и ничего не ответил.
– Ну, – сказал он, обратившись к жене.
И это «ну» звучало холодною насмешкой, как будто он говорил: «теперь проделывайте вы ваши штуки».
– Andre, deja! [Андрей, уже!] – сказала маленькая княгиня, бледнея и со страхом глядя на мужа.
Он обнял ее. Она вскрикнула и без чувств упала на его плечо.
Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.



В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.