Нагапетян, Корюн Григорьевич

Корюн Нагапетян
Имя при рождении:	Карюн Григорьевич Нагапетьян
Дата рождения:	16 марта 1926(1926-03-16)
Место рождения:	село Хацик, Гюмрийского района, Армения
Дата смерти:	25 июля 1999(1999-07-25) (73 года)
Место смерти:	Москва
Жанр:	живопись
Учёба:	Ленинаканская художественная школа им. Меркурова, МВХПУ, аспирантуру при ВНИИТЭ. Второе высшее образование «Социология и философия».
Стиль:	авангардист-нонконформист
Покровители:	Лучишкин Сергей Алексеевич, живописец «постфутуристического» поколения, театральный деятель.
Влияние:	Лучишкин С. А. учитель и наставник.
Работы на Викискладе

Нагапетян Корюн Григорьевич (16 марта 1926, село Хацик, Гюмрийского района, Армения — 25 июля 1999, Москва) — активный участник и лидер движения художников — нонконформистов, живописец, график, шрифтовик, иллюстратор книг и журналов, художник — конструктор, социолог, философ, публицист и общественный деятель.

Член Международной Федерации Художников ЮНЕСКО, член Творческого Союза Художников России. Его работы находятся в музеях, галереях и частных коллекциях многих стран мира.

Биография и творческая деятельность

Нагапетян родился в семье крестьянки и рабочего железнодорожника в селе Хацик под Ленинаканом. Работал в колхозе трактористом. После переезда в Москву в 1950 году прошел трудовой путь от простого рабочего до мастера цеха на заводе им. Лихачева, но увлечение живописью не оставлял.

Ещё в Армении Нагапетян закончил Ленинаканскую художественную школу им.Меркурова С. Д., а после переезда в Москву получил специальность художника — конструктора в Московском художественно-промышленном институте им. Строганова С. Г., обучался в аспирантуре при ВНИИТЭ, параллельно получил второе высшее образование по специальности «Социология и философия».

Уникальность художника заключается в том, что, имея монокулярный тип зрения (в юности производственная травма лишила будущего живописца важного рабочего инструмента — одного глаза), он смог получить высшее образование и стать профессиональным художником.

Свою творческую деятельность художник начал в 1952 году на Павелецком вокзале в Павильоне-музее «Траурный поезд В. И. Ленина», где проводил реставрацию исторического экспоната. В 60-х годах во ВНИИТОРГМАШе на ВДНХ СССР под руководством Лучишкина С. А. принимал участие в оформлении многих советских и зарубежных выставок.

Нагапетян лично и в содружестве с инженерами машиностроителями разработал ряд художественно-конструкторских проектов отдельных машин и комплексов оборудования для отрасли торговли и общественного питания.

Большинство разработок выполненных Нагапетяном К. Г. во ВНИИТОРГМАШе реализовано в серийном производстве. Нагапетян. автор более тридцати изобретений и патентов в области промышленного дизайна.

Молодому художнику — конструктору покровительствовал С. А. Лучишкин, один из значительных живописцев «постфутуристического» поколения, театральный деятель.

Бывшего худрука и режиссёра Театра малых форм московского Пролеткульта, члена правления Московской организации Союза художников Нагапетян считал своим учителем и наставником.

В 1970 году Нагапетян был приглашен на работу в качестве художника — конструктора на Ереванский завод «Наири». Параллельно преподавал техническую эстетику в Ереванском художественном институте, а после возвращения в Москву в 1971 году продолжил трудовую деятельность во ВНИИТОРГМАШе, недолго занимался преподавательской деятельностью в Московском институте народного хозяйства им. Плеханова Г. В.

С 1976 года основное место работы художника — Московский объединенный комитет профсоюза художников-графиков. Он был в числе первых членов секции живописи при Московском объединенном комитете профсоюза художников-графиков, решение о создании которой ещё в конце 1975 года принимал первый секретарь МГК КПСС В. В. Гришин.

Нагапетян иллюстрировал книжную продукцию, работал над уставом организации, избирался в худсовет и местком, организовывал выставочные процессы. В 1978 году создал и являлся бессменным руководителем художественной группы «20-ти московских художников».

Группа осуществляла свою деятельность практически как самостоятельная структурная единица вне рамках секции живописи Московского объединенного комитета профсоюза художников — графиков.

«Горком профсоюзов на Малых Грузинах» (народное название) являлся, по своей сути, первым своеобразным «островком творческой свободы» в Москве 70-80 годов.

За полтора десятка лет существования «Двадцатки», её выставки на Малой Грузинской 28 посетило более миллиона москвичей и гостей столицы.

Последняя выставка «Малая Грузинская 28», состоявшаяся в 1991 г. непосредственно перед распадом СССР в Выставочном зале «Манеж» и Конгрессе США, явилась заключительным аккордом в московском движении художников — нонконформистов.

В последние годы своей жизни художник стал постепенно отдаляться от живописи и занялся научной публицистикой. Он написал книгу «Вторжение Земли в Гелиосистему».

В этой работе Нагапетян предложил читателям новую концепцию происхождения Земли, зарегистрированную в Роспатенте как «Ноу — Хау». В ней нашли отображения и область изобразительного искусства, и система взаимосвязи Земля — Человек — Космос, и шрифтовая культура.

О шрифтовой культуре Нагапетян мог говорить часами. Он считал, что в шрифт можно заложить информацию, найти в нем исцеление и обрести чувство патриотизма.

Продолжая дело своего древнеармянского предшественника тезки Корюна, художник мечтал, что 30 созданных им шрифтовых гарнитур когда-нибудь войдут во все компьютеры мира и смогут закодировать любую нацию на добро и прогресс путём изменения начертания букв.

Общественно-политическая деятельность

Нагапетян выступал на многих митингах, захлестнувших в 90-е годы XX столетия Россию. Выступал он и на знаменитых митингах в Лужниках с тех же трибун, где произносили свои речи Б. Н. Ельцин, А. Д. Сахаров и много других демократов первой волны.

Но политические симпатии художника охватывали не только глубоко национальные интересы. Он выступал и в поддержку курдов, находящихся в оппозиции Турецкому правительству, и в защиту китайских студентов после известных событий на площади Тяньаньмэнь в Пекине в 1989 г.

Нагапетяну делались неоднократные предложения баллотироваться в депутаты Верховного Совета, а затем и в Думу, но он упорно отказывался. Являясь по своему характеру лидером, он боялся потерять свою индивидуальность среди массы новоиспеченных парламентариев, да и искусство он считал выше политики. Художник всегда хотел быть в центре событий, где бы они ни происходили, и какими бы опасными последствиями для него не грозили Нагапетян К. Г. был наиболее энергичным членом группы активистов, которые в начале 60-х годов, в условиях всесилия тоталитарной системы, тайно организовали армянские землячества в Москве. В конце 80-х годов новый стимул к национальной самоорганизации московские армяне получили вместе с началом карабахского движения и митингами в его поддержку на армянском кладбище в Москве.

13 марта 1988 года Нагапетян вместе с М. Шамировым и В. Огаджаняном сформировали из наиболее активных участников митингов первую серьёзную организацию московских армян — Комитет «Карабах». Комитет «Карабах» явился своеобразным катализатором для активизации процессов образования множества московских армянских общественных организаций, которые в 2000 году Абрамяну А. А. удалось объединить в один мощный общественный орган «Союз армян России».

Всего год художник не дожил до этого события. В 1999 году он был убит в своей квартире-мастерской неустановленным преступником. Являясь вдохновителем ежегодных пикетов у Турецкого посольства, он до конца своей жизни активно боролся за официальное признание геноцида армян Османской (Турецкой) республикой в 1915 г.

Похоронен на Армянском кладбище в Москве.

Выставочная деятельность

Первая попытка публичного показа авангардных работ художника происходила 15 сентября 1974 года в Беляево. Эта выставка, впоследствии названная «Бульдозерной выставкой», после разогнанной Хрущевым Н. С. выставки в Манеже в 1962 году, стала наиболее заметным событием в художественной жизни Москвы.

Примерно через 2 недели после «Бульдозерной выставки» в Измайловском лесопарке на открытом воздухе состоялся уже разрешенный властями вернисаж, на котором демонстрировались полотна, спасенные художниками в Беляево, в том числе и работы Нагапетяна К. Г.

1975 «Предварительные квартирные просмотры к Всесоюзной выставке». Москва.

Выставка «Авангард-75» в Доме Культуры ВДНХ.

1976 «Весенние квартирные выставки» (предварительные экспозиции к предстоящей выставке в залах на Беговой улице). Москва.

«Экспериментальная выставка» в помещении МОСХ на Беговой улице. 1976 г.

Затем были следующие выставки: «Молодые художники в поездках по стране». Выставочный зал МОСХ (Вавилова, 65). 1976 г.

Выставочный зал при объединенном горкоме художников графиков на Малой Грузинской 28. Январь-февраль 1977 г.

Регулярные ежегодные выставки «20 московских художников» на Малой Грузинской 28. С 1978 по 1990 гг.

Международный конкурс «Человек, человечность, человечество». 1987 г.

Выставочный зал «Манеж» и Конгресс США «Малая Грузинская 28». 1991 г.

Выставка «Золотая кисть-93». 1993 г.

Персональная выставка в Зеленограде. «Хочу отдать долг России». 1994 г.

Персональная выставка в художественном салоне на Украинском бульваре в Москве. 1995 г.

«Галерея на Песчаной». «Арарат и Ной». 1999 г.

Первая персональная посмертная выставка в Культурном Центре Осетинской общины. 2003 г.

Вторая персональная посмертная выставка в Московском музее современного искусства «Расстрелянный пейзаж». 2006 г.

Шрифтовые гарнитуры

«Сила знака равна силе средств генной инженерии, определяющей мировоззрение человека» (Нагапетян К. Г.)

В 1994 году Корюн Нагапетян для московской армянской газеты «Юсисапайл» («Северное Сияние») разработал одноимённый шрифт.

Ссылки

• nagapet.livejournal.com/971.html (Здесь можно посмотреть фотографии художников "Двадцатки")
• www.cultradio.ru/doc.html?id=84386&cid=44
• www.museum.ru/N27429
• www.relizov.net/?a=view_release&pid=32&release=1531
• velaskes.ru/?item=10993d0d-9125-48bb-9d1f-310f46f57051&termin=669e56bd-bbd9-422e-990e-d4b03554aa2b
• www.yerkramas.org/news/2009-08-29-9600
• www.m-mos.ru/2008/01/34.htm
• www.proza.ru/texts/2007/07/23-382.html
• www.poxoronka.ru/cemetaries/view/item/id/414/catid/5
• noev-kovcheg.ru/mag/2006-11/254.html
• www.sarinfo.org/way/on_the_way.shtml
• snegur-art.ru/intervyu/start.html
• rating.artunion.ru/artists_tom2.html
• www.chronos.msu.ru/ben_ran.html
• www.m-m.sotcom.ru/aragast/2-aragast/nagapetyan.htm
• community.livejournal.com/soviet_life/229388.html
• Газета «Московский комсомолец» 15.10.75 г «Соблазны фиолетовой карьеры».
• Югославский журнал «Старт». N-417 от 12.01.85. «Кто они неконформисты?».
• Журнал «Новое время». N-14 от 3 апреля 1987 г. «Выставка двадцати».
• Газета «Московская правда» от 14 июля 1988 г. «Когда же наступит прозренье?»
• Газета «Мегаполис-экспресс» от 24.04.96 г «Двадцатилетие М. Грузинской 28».
• Газета «Наш изограф». г. Москва, N-3 (143) март 2006 г. "Художник — ученый, художник — философ, художник — романтик. К 80-ЛЕТИЮ КОРЮНА НАГАПЕТЯНА.
• Журнал «Российский Колокол», N-5 (18) 2007 г. Стр. 93-97. «От раздавленного авангарда до расстрелянного пейзажа».
• Журнал «Москва и москвичи», 1-2/2008 г. «От раздавленного авангарда до расстрелянного пейзажа».
• Журнал «Арцах», 1(10) февраль 2008 г. «От раздавленного авангарда до расстрелянного пейзажа».
• Журнал «Радиус города» от 06-2009 г. «Феномен легендарной «Двадцатки».
• Книга А. Флорковской "Малая грузинская 28 (1976-1988)".
• «Internanional Herald Tribune», april 12-13 1986. «Moscow s Art Lovers Flock to View Basement Show of „Unofficial“ Works».
• «Moscow Tribune». July 11-13, 2003. #17/1481. «A bulldozer brought freedom»
• Фотографии из семейного архива Нагапетяна К. Г.
• Архив НИПЦ «Мемориал» по истории диссидентов www.memo.ru/history/diss/arhiv.htm
• 24.04.1999 г. РЕЧЬ ХУДОЖНИКА НАГАПЕТЯНА К.Г. перед Турецким посольством в Москве за 3 мес. до убийства, вечер памяти Корюна Нагапетяна, интервью Президента творческого Союза художников России, действительного члена Российской Академии художеств Худякова К. В., речь вице-президента ТСПХ Айдиняна С., интервью сына художника Нагапетьяна В.К можно посмотреть по этой ссылке www.youtube.com/user/Super20041956

Отрывок, характеризующий Нагапетян, Корюн Григорьевич

Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.


Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.


Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
В ночь 11 го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.
– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?