Ладожская военная флотилия

Поделись знанием:
(перенаправлено с «ЛВФ»)
Перейти к: навигация, поиск
Ладожская военная флотилия
Годы существования

1939—1940 гг.
1941—1944 гг.

Страна

СССР

Входит в

ВМФ

Тип

Озёрная флотилия

Численность

7 канонерских лодок
2 сторожевых корабля
2 бронекатера
8 сторожевых катеров
13 тральщиков[1]

Участие в

Советско-финская война (1939—1940)
Великая Отечественная война

Знаки отличия

Ладожская военная флотилия — войсковое формирование в составе ВМФ СССР. Базировалась на Ладожском озере и прилегающих водных путях. Существовала в период 1939—1940 годах и 1941—1944 годах. Участвовала в Советско-финской и Великой Отечественной войнах.





История

Первое формирование

В соответствии с договорами между СССР и Финляндией Советский Союз на 1939 год не имел вооружённых сил на Ладожском озере, по которому проходила на тот момент советско-финская граница. При подготовке к войне, проводившейся во второй половине 1939 года для противодействия финскому ВМФ на Ладоге и поддержки наступления сухопутных войск в прибрежных районах было решено создать на озере военную флотилию.

Флотилия была официально сформирована в октябре 1939 года. Главной базой флотилии был Шлиссельбург, после начала войны корабли базировалась на Саунасаари. Состав: канонерская лодка, два сторожевых корабля, 7 тральщиков, 12 сторожевых катеров, отдельная авиационная эскадрилья из 13 самолётов МБР-2.

Участие в Советско-финской войне

Первой боевой задачей, поставленной перед флотилией, была высадка десанта в заливе Сортанлакс. С 6 по 23 ноября флотилия осуществляла переброску из Шлиссельбурга в Олонку 75-й стрелковой дивизии. В конце ноября перед флотилией поставили новые задачи: уничтожение финских кораблей на Ладожском озере, недопущение десантов противника, поддержка огнём флангов наступающих 7-й и 8-й армий, уничтожение береговых батарей противника на островах. В полном объёме поставленные задачи флотилия выполнить не смогла: помешала и недостаточная укомплектованность кораблями, и слабое знание командирами театра военных действий, и отсутствие баз, и недостаточная подготовка командного состава. Тем не менее, флотилия поддерживала огнём войска и защищала свою базу. С начала января, когда лёд на озере установился и передвижение кораблей стало невозможно, флотилия выполняла задачи по обороне базы, артиллерийской поддержки правого фланга 13-й армии, разведки (по льду), в целом достигнув главной цели — недопущения выхода противника в тыл наступающим войскам. При налётах на базу флотилии было сбито несколько самолётов противника.[2]

В ноябре 1940 года флотилия была переформирована в «Военно-морскую учебную базу на Ладожском озере».

Восстановление

Сразу после начала Великой Отечественной войны приказом от 25 июня 1941 года (день вступления Финляндии в войну) флотилия была воссоздана как боевое подразделение Балтийского флота. Материальная часть учебной базы была усилена кораблями из состава Балтийского флота. Флотилия насчитывала 6 канонерских лодок, 2 сторожевых корабля, 2 бронекатера, 8 сторожевых катеров, 13 тральщиков. Помимо этого в её состав входили транспортные и вспомогательные суда, артиллерийский и зенитный дивизионы. Позднее в состав флотилии вошли торпедные катера, катера-тральщики, сторожевые катера типа МО («морской охотник»), большое количество малых катеров КМ (катер с экипажем из 4 человек, вооружение — один пулемёт), после 1943 года — малые подводные лодки. Было увеличено количество транспортных судов. В апреле 1942 года под управление командующего флотилией был отдан флот Северо-Западного речного пароходства (хотя фактически транспортные суда этого флота использовались в операциях флотилии ещё в августе-сентябре 1941).

Главная база флотилии сначала располагалась в Сортанлахти, затем, по мере продвижения противника, переносилась. С 28 августа базой был Шлиссельбург, с 8 сентября — Новая Ладога. Кроме того, использовалась Осиновецкая военно-морская база.

Приказом главнокомандующего северо-западного направления Ворошилова от 10 августа 1941 года перед флотилией была поставлена задача:

… обеспечить полное господство наших сил над всем Ладожским озером, уничтожив все плавсредства противника; не допускать впредь создания каких-либо сил на воде и закрепления противника на берегу.

Но этот приказ был совершенно нереалистичен: противник уже вышел к Ладоге и продолжал наступление по западному и восточному берегу, а вскоре начал брать под контроль и прибрежные острова.

Лето 1941 — весна 1942

Пытаясь остановить продвижение противника по восточному берегу Ладожского озера, советское командование решило нанести десантный фланговый удар, высадив десант на острова Лункулансаари и Мантсинсаари. Десант был высажен с кораблей Ладожской флотилии 24 июля на Лункулансари и 26 июля на Мантсинсаари, но задачу по захвату и удержанию островов выполнить не смог. 27 июля остатки десанта, понёсшего большие потери, были эвакуированы. Тем не менее, даже кратковременное отвлечение войск противника было важным подспорьем для частей 7-й армии.

Летом 1941 года суда флотилии постоянно поддерживали огнём войска, отступавшие по берегам Ладожского озера, а также обеспечили эвакуацию стрелковых дивизий, прижатых противником к озеру. Эвакуация проводилась очень оперативно. Так, при эвакуации 168-й стрелковой дивизии удалось вывезти не только личный состав, но и бо́льшую часть вооружения и техники, включая даже гаубичную артиллерию. По словам адмирала Исакова, «в этой операции впервые в настоящую войну и, очевидно, впервые в истории были зарегистрированы раненые и убитые на палубах кораблей от миномётного огня с берега». В общей сложности было эвакуировано три дивизии — 23 тысячи человек, 140 орудий, большое количество вооружений и техники.[3].

После того как противник занял значительную часть побережья озера, им были развёрнуты активные действия против Ладожской флотилии. Атаке подверглись острова Валаамского и Западного архипелагов. Длительные ожесточённые бои длились почти месяц, но в конце концов острова пришлось оставить. Остатки гарнизонов были эвакуированы с островов Валаамского архипелага к 10 сентября. Гарнизон острова Рахмансаари снять не удалось. Несмотря на предложения противника сдаться, он сражался до последнего патрона и погиб практически в полном составе.

8 сентября противник занял Шлиссельбург и замкнул кольцо вокруг Ленинграда. С целью деблокирования города была организована операция, в которой принимала участие и Ладожская флотилия. С 19 по 26 сентября в районе Шлиссельбурга с кораблей предпринимались попытки высадки десантов, задача которых состояла в продвижении навстречу войскам 54-й армии, наносившей главный удар для прорыва блокады. Десантная операция оказалась неудачной, Шлиссельбургский десант погиб практически в полном составе. Подготовленная наспех, проводившаяся в плохую погоду, в явно неблагоприятных условиях и при подавляющем превосходстве противника, она лишь отвлекла на себя некоторое количество сил противника. Деблокировать город не удалось. Флотилия понесла потери в кораблях.

Поддержка блокадного Ленинграда

С момента начала блокады Ленинграда основной задачей Ладожской флотилии стало снабжение города и эвакуация гражданского населения. Базу флотилии перенесли в Новую Ладогу. В районе Осиновецкого маяка началось оборудование портовых сооружений для погрузки и разгрузки судов. К 29 октября 1941 года корабли флотилии проложили по дну Ладожского озера 43 км бронированный многоканальный «кабель жизни», на долгое время ставший единственным каналом проводной связи блокированного Ленинграда с внешним миром.

В конце октября с западного на восточный берег Ладоги были переброшены две дивизии и бригада морской пехоты. За счёт этих войск удалось задержать наступление противника на Волхов и помешать замкнуть второе кольцо вокруг Ленинграда. Это был критический момент для флотилии: из-за опасности полного окружения был отдан приказ подготовить к уничтожению сооружения базы Новой Ладоги и корабли. В это же время с кораблей флотилии было передано в войска большое количество стрелкового оружия (главным образом, пулемётов) и боеприпасов.

До конца ноября корабли флотилии, пробиваясь через лёд, продолжали снабжение Ленинграда и эвакуацию населения. За осень водным путём в Ленинград было доставлено 60000 т груза, в том числе 45000 т продовольствия, 4500 винтовок, 1000 пулемётов, порядка 10000 снарядов, более 3000000 патронов, более 108000 мин, около 114000 ручных гранат. Было эвакуировано около 33500 жителей. После того, как лёд установился окончательно, военнослужащие Ладожской флотилии участвовали в разведке маршрута, оборудовании и обслуживании автомобильной дороги через Ладогу, которая впоследствии получила название «Дорога жизни». Начавшаяся с апреля 1942 года новая навигация по результатам более чем на порядок превзошла предыдущую — в Ленинград было доставлено более 790000 т, в том числе 353000 т продуктов. Эвакуировано более полумиллиона человек, вывезено около 310000 т промышленного оборудования и имущества. Всего перевезено свыше миллиона тонн.

Летом 1942 года Ладожской флотилии пришлось столкнуться с флотилией объединённых сил Германии и Финляндии, сформированной на озере и имевшей целью уничтожение советских боевых кораблей на Ладоге и пресечение доставки грузов в Ленинград. Флотилия противника была отлично укомплектована: её основу составляли самоходные десантные паромы «Зибель», вооружённые 88-мм пушками и скорострельными зенитными автоматами, и современные сторожевые катера итальянского производства. Максимальная численность немецко-финско-итальянской флотилии составляла 21 быстроходная десантная баржа, 8 десантных катеров, 1 канонерская лодка, 6 сторожевых и 5 торпедных катеров, 60 катеров связи и иного вспомогательного назначения. Если раньше приходилось отбивать только атаки с воздуха, то теперь на конвои начали нападать боевые корабли противника. Шли тяжёлые бои, обе стороны обстреливали береговые укрепления, высаживали десанты, ставили мины.

22 октября 1942 года противник предпринял попытку высадить десант и захватить остров Сухо, лежащий в 37 км от Новой Ладоги. Этот маленький остров был оборудован маяком, наблюдательным постом и артиллерийской батареей, и являлся одним из важных пунктов обеспечения безопасности перевозок в Ленинград. В нападении на Сухо участвовало 23 корабля. Около 7 часов утра по острову был нанесён артиллерийский удар, за которым последовала высадка десанта. Противник имел все шансы на успех — первым же выстрелом была уничтожена антенна радиостанции, суммарная огневая мощь кораблей значительно превосходила островную батарею, противодесантное оборудование острова находилось не в лучшем состоянии. С находившегося неподалёку тральщика заметили высадку десанта и сообщили в штаб флотилии. Тральщик и оказавшийся рядом катер-охотник вступили в бой. В 9 часов в бой вступила советская авиация, в 9:30 подошли первые корабли. К полудню нападение на остров было отбито и началось преследование отступающего противника. В результате 16 десантных судов противника были уничтожены, одно — захвачено. Сбито 15 самолётов противника. Наши корабли потерь не имели, в гарнизоне острова Сухо погибло 8 человек, тяжелораненых — 16, легкораненых — 7 человек. Захвачено в плен 6 человек. Важнейшим итогом этого боя стало то, что противник, не добившись цели, понёс серьёзные потери, и боевые возможности его флотилии и моральный дух существенно снизились, снизилась и опасность для перевозок.

В конце ноября, когда ледовый покров уже установился и корабли приступили к ремонту, поступил приказ о продолжении плавания. Подготовка к планировавшемуся на январь наступлению для прорыва блокады требовала переброски войск и вооружений к Ленинграду, а ледовая дорога ещё не могла функционировать из-за слишком малой толщины льда. Лишь с 20 декабря начались перевозки по льду, но и после этого корабли продолжали работу — пропускной способности дороги было мало. Плавание проходило в тяжелейших условиях. Приказ требовал выполнять задачу, не считаясь ни с каким потерями. Доходило до того, что с остановившихся во льду кораблей матросы высаживались на лёд и вручную пробивали дорогу. Плохая погода создавала трудности в навигации, но зато и налётов вражеской авиации не было. Последний караван прибыл к месту назначения 13 января, когда наступление уже началось. Всего за месяц плавания во льдах было перевезено 38000 человек личного состава и около 1300 т вооружения.

Подводя итоги можно сказать, что, из 498 дней блокады, 313 дней снабжение города велось только водным путём по Ладоге. За это время в Ленинград было доставлено 850000 т грузов, эвакуировано 573000 человек и доставлено свыше 300000 человек для пополнения войск.

Навигация 1943

Прорыв блокады Ленинграда, завершившийся 18 января 1943 года, несмотря на своё огромное военное и политическое значение, на первых порах мало что изменил в деятельности Ладожской флотилии. Пропускная способность единственной железнодорожной ветки, проложенной по суше для снабжения Ленинграда, была недостаточна, по-прежнему продолжались перевозки грузов по ледовой дороге, а с апреля — водным путём.

Помимо обеспечения перевозок, Ладожская флотилия продолжала поддержку сухопутных войск 7, 8, 23, 67 армий, воюющих в непосредственной близости от озера. Совершенствовалась противодесантная подготовка. Лётчики авиагруппы флотилии активно защищали пути перевозок и базы, по которым противник постоянно наносил авиационные удары. За навигацию произошло 23 боя кораблей Ладожской флотилии с кораблями противника. Несколько судов было потеряно.

Важнейшей задачей, которую в эту навигацию решала флотилия, была переброска войск, предназначенных для операции «Нева-2» — наступления с целью полного деблокирования Ленинграда. Так, была перевезена в Ленинград 2-я ударная армия, которую затем переправили через Финский залив на Ораниенбаумский плацдарм. Перевозки войск продолжались до ноября.

Навигация 1944

В январе 1944 года, в результате операции «Нева-2» — совместного наступления Ленинградского и Волховского фронтов, поддержанного Балтийским флотом, — Ленинград был полностью деблокирован, значительная часть Ленинградской области освобождена, и перевозки в Ленинград и из него пошли обычными путями — по железным дорогам и рекам области. Перевозки по Ладожскому озеру были прекращены, но Ладожская флотилия продолжала боевую работу всю навигацию 1944 года. Всё также проводилось траление мин, борьба с авиацией противника, наносились удары по прибрежным базам, были столкновения кораблей. Велась разведка на территории, занятой противником, чему очень помогали полученные в 1943 и 1944 годах малые подводные лодки.

21 июня 1944 года началась Свирско-Петрозаводская операция, которую проводили войска 7-й и 32-й Армий при поддержке Ладожской и Онежской флотилий. Операция началась с форсирования реки Свирь. В обеспечении переправы и поддержке войск огнём участвовали бронекатера и тендеры Ладожской флотилии.

Помимо поддержки переправы и наступления войск, Ладожская флотилия в этой операции провела самостоятельно Тулоксинскую десантную операцию — высадку десанта между устьями рек Тулоксы и Видлицы, в тыл противника. Четырёхтысячный десант 70-й бригады морской пехоты был высажен на рассвете 23 июня и вступил в бой при огневой поддержке кораблей. 24 июня десант вынужден был вести бой без подкреплений и доставки боеприпасов по воде — из-за сильного шторма корабли не могли подойти к берегу. Связь с десантом прервалась, боеприпасы сбрасывали на парашютах. Тем не менее, десанту удалось продержаться до окончания шторма, после чего подкрепление было доставлено. Десант оказал значительную помощь наступающим на фронте войскам. В начале августа Свирско-Петрозаводская операция завершилась. В её ходе войска продвинулись на 200—250 км.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 2 июля 1944 года «за образцовое выполнение задания в боях с немецко-фашистскими захватчиками при форсировании реки Свирь, прорыв сильно укрепленной обороны противника и проявленную доблесть и мужество» Ладожская военная флотилия была награждена орденом Красного Знамени, и стала именоваться Краснознамённой Ладожской флотилией.

После подписания перемирия с Финляндией Ладожское озеро снова оказалось целиком в пределах СССР. В таких условиях сохранение военной флотилии на Ладоге было признано излишним, и 4 ноября 1944 года она была расформирована. Корабли с экипажами ушли на Балтику и в составе Балтийского флота участвовали в боевых действиях, в том числе в Моонзундской десантной операции.

Потери в войне

В течение 1941—1944 годов флотилия потеряла 36 кораблей, в том числе 2 сторожевых корабля, 1 канонерскую лодку, 5 тральщиков, 2 бронекатера, 6 катеров «морской охотник», 8 сторожевых катеров, 3 катера-тральщика, 9 тендеров. Основная доля потерь приходилась на вражескую авиацию (16 кораблей) и береговую артиллерию (11 кораблей). Кроме того, от штормов и льдов погибли 4 корабля, погибли на минах 3, 1 потоплен в морском бою с кораблями врага и 1 погиб от внутреннего взрыва.[4]

Память
  • Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

    Памятный знак погибшим судам флотилии в поселке Ладожское озеро.

  • Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

    Памятник Ладожской флотилии в Шлиссельбурге.

  • Памятник на одной из скал полуострова Рауталахти на побережье Ладожского озера[5].

Состав кораблей флотилии

(на 27.07.41г.)

СКР «Пурга»: 1 дивизион канонерских лодок (капитан 2 ранга Н. Ю. Озаровский)
Канонерская лодка « Бира»
Канонерская лодка «Олекма»
Канонерская лодка «Селемжа»
Канонерская лодка «Бурея»
Канонерская лодка «Нора»
Сторожевик «Конструктор» (бывший эсминец «Сибирский стрелок») (капитан 3 ранга Г. А. Купидонов, комиссар: политрук В. П. Антохин)
ТЩ (тральщик) типа «Ижорец»:
УК-4
№ 33
№ 35
№ 63
№ 82
Катера типа «МО»
№ 205 (лейтенант Б. П. Паромов)
№ 206
№ 261
№ 262
Бронекатера:
№ 97
№ 98
№ 99 (лейтенант И. И. Певнев)
№ 100 (лейтенант Г. А. Бровкин)
состав 13 ДКТЩМ:
12 катеров типа «КМ»
2 катера типа «Р»
Отряд катеров охраны Ладожского канала:
Речные катера:
№ 5
№ 6
№ 17
№ 21
№ 23
№ 34
№ 36
№ 38
№ 41
№ 5501
№ 5504
№ 5508
Суда спецназначения:
«Шексна»
«ТЩ-100»
«Ладога»
«Мста»
Шхуны:
«Учеба»
«Практика»
озерный буксир «Морской лев»
озерный буксир «Орел» (капитан И. Д. Ерофеев)
озерный буксир «Никулясы»
озерный буксир «Буй»
гидрографическое судно «Сатурн» (старший лейтенант X. Н. Мамян)
озерный буксир «СЗРП»
спасательное судно «Сталинец»

Посты СНИС

«Сортанлахти»
«Новая Ладога»
«Валаам»
«Шлиссельбург»
«Коневец»

Батареи

1 батарея 152-мм орудий
2 батарея 152-мм орудий

Командующие флотилией в период Второй мировой войны

По списку 1939—1944 годов[6]:

Период Командующий
25 июня — 30 июня 1941 капитан 2-го ранга В. П. Барановский (врио)
30 июня — 10 июля 1941 капитан 2-го ранга С. В. Земляниченко (врио)
10 июля — 25 июля 1941 контр-адмирал П. А. Трайнин
25 июля — 10 августа 1941 капитан 1-го ранга В. П. Боголепов (врио)
10 августа — 20 октября 1941 капитан 1-го ранга, затем контр-адмирал Б. В. Хорошхин
20 октября 1941 — ноябрь 1944 капитан 1-го ранга, затем контр-адмирал В. С. Чероков

4 ноября 1944 года Ладожская флотилия была расформирована.

См. также

Напишите отзыв о статье "Ладожская военная флотилия"

Примечания

  1. ↑ Помимо этого, в её состав входили транспортные и вспомогательные суда, артиллерийский и зенитный дивизионы. Позднее в состав флотилии вошли торпедные катера, катера-тральщики, сторожевые катера типа МО («морской охотник»), большое количество малых катеров КМ (катер с экипажем из 4 человек, вооружение — один пулемёт), после 1943 года — малые подводные лодки.
  2. ↑ [around.spb.ru/finnish/docs/dir0_ladoga.php Доклад командующего Л.в.ф. командующему Балтийским флотом о боевых действиях в период Советско-финской войны]
  3. ↑ [archive.is/20120801011825/victory.mil.ru/lib/books/h/rusakov_zg/01.html Русаков З. Г. Нашим морем была Ладога]
  4. ↑ [www.navy.su/other/lost/ladozh.htm Потери корабельного состава на сайте «Военно-Морской флот СССР»]
  5. ↑ [monuments.karelia.ru/ob-ekty-kul-turnogo-nasledija/kniga-velikaja-otechestvennaja-vojna-v-karelii-pamjatniki-i-pamjatnye-mesta/stat-i-ob-ob-ektah-voenno-istoricheskogo-nasledija/sortaval-skij-rajon/pamjatnik-voinam-168-j-divizii-i-morjakam-ladozhskoj-krasnoznamjonnoj-voennoj-flotilii/ Памятник воинам 168-й дивизии и морякам Ладожской Краснознамённой военной флотилии]
  6. ↑ [archive.is/20120718073923/victory.mil.ru/rkka/units/07/11.html Ладожская военная флотилия]

Литература

  • Манкевич А. И. Краснознамённая Ладожская флотилия в Великой Отечественной войне. — М., 1955
  • Ладога родная. Воспоминания ветеранов Краснознамённой Ладожской флотилии / Предисл. Героя Сов. Союза Н. Г. Кузнецова. — Л., 1969
  • Для тебя, Ленинград! — М., 1978
  • Карелия: энциклопедия: в 3 т. / гл. ред. А. Ф. Титов. Т. 2: К — П. — Петрозаводск: ИД «ПетроПресс», 2009. С. 131—464 с.: ил., карт. ISBN 978-5-8430-0125-4 (т. 2)
  • Н. В. Огарков. Ладожская военная флотилия // Советская Военная Энциклопедия: [В 8 томах]. — Москва: Воениздат, 1977. — Т. 4. — С. 555—556. — 105 000 экз.
  • З.Г. Русаков. Краснознамённая Ладожская. — Петрозаводск, 1971.

Ссылки

  • [blokada.otrok.ru/library/volhov/8.htm «Ладожская военная флотилия» в книге «На Волховском фронте. 1941—1944 гг.»]
  • [flot.com/history/patriotwar/barza.htm Катастрофа в Ладожском озере 17 сентября 1941 г.]
</table></td></tr></table>
</div>

Отрывок, характеризующий Ладожская военная флотилия

– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.


В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.
Не успел еще Ростов обдумать и определить, как далеки эти выстрелы, как от Витебска прискакал адъютант графа Остермана Толстого с приказанием идти на рысях по дороге.
Эскадрон объехал пехоту и батарею, также торопившуюся идти скорее, спустился под гору и, пройдя через какую то пустую, без жителей, деревню, опять поднялся на гору. Лошади стали взмыливаться, люди раскраснелись.
– Стой, равняйся! – послышалась впереди команда дивизионера.
– Левое плечо вперед, шагом марш! – скомандовали впереди.
И гусары по линии войск прошли на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густой колонной – это были резервы; повыше ее на горе видны были на чистом чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком, освещении, на самом горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с неприятелем.
Ростову, как от звуков самой веселой музыки, стало весело на душе от этих звуков, давно уже не слышанных. Трап та та тап! – хлопали то вдруг, то быстро один за другим несколько выстрелов. Опять замолкло все, и опять как будто трескались хлопушки, по которым ходил кто то.
Гусары простояли около часу на одном месте. Началась и канонада. Граф Остерман с свитой проехал сзади эскадрона, остановившись, поговорил с командиром полка и отъехал к пушкам на гору.
Вслед за отъездом Остермана у улан послышалась команда:
– В колонну, к атаке стройся! – Пехота впереди их вздвоила взводы, чтобы пропустить кавалерию. Уланы тронулись, колеблясь флюгерами пик, и на рысях пошли под гору на французскую кавалерию, показавшуюся под горой влево.
Как только уланы сошли под гору, гусарам ведено было подвинуться в гору, в прикрытие к батарее. В то время как гусары становились на место улан, из цепи пролетели, визжа и свистя, далекие, непопадавшие пули.
Давно не слышанный этот звук еще радостнее и возбудительное подействовал на Ростова, чем прежние звуки стрельбы. Он, выпрямившись, разглядывал поле сражения, открывавшееся с горы, и всей душой участвовал в движении улан. Уланы близко налетели на французских драгун, что то спуталось там в дыму, и через пять минут уланы понеслись назад не к тому месту, где они стояли, но левее. Между оранжевыми уланами на рыжих лошадях и позади их, большой кучей, видны были синие французские драгуны на серых лошадях.


Ростов своим зорким охотничьим глазом один из первых увидал этих синих французских драгун, преследующих наших улан. Ближе, ближе подвигались расстроенными толпами уланы, и французские драгуны, преследующие их. Уже можно было видеть, как эти, казавшиеся под горой маленькими, люди сталкивались, нагоняли друг друга и махали руками или саблями.
Ростов, как на травлю, смотрел на то, что делалось перед ним. Он чутьем чувствовал, что ежели ударить теперь с гусарами на французских драгун, они не устоят; но ежели ударить, то надо было сейчас, сию минуту, иначе будет уже поздно. Он оглянулся вокруг себя. Ротмистр, стоя подле него, точно так же не спускал глаз с кавалерии внизу.
– Андрей Севастьяныч, – сказал Ростов, – ведь мы их сомнем…
– Лихая бы штука, – сказал ротмистр, – а в самом деле…
Ростов, не дослушав его, толкнул лошадь, выскакал вперед эскадрона, и не успел он еще скомандовать движение, как весь эскадрон, испытывавший то же, что и он, тронулся за ним. Ростов сам не знал, как и почему он это сделал. Все это он сделал, как он делал на охоте, не думая, не соображая. Он видел, что драгуны близко, что они скачут, расстроены; он знал, что они не выдержат, он знал, что была только одна минута, которая не воротится, ежели он упустит ее. Пули так возбудительно визжали и свистели вокруг него, лошадь так горячо просилась вперед, что он не мог выдержать. Он тронул лошадь, скомандовал и в то же мгновение, услыхав за собой звук топота своего развернутого эскадрона, на полных рысях, стал спускаться к драгунам под гору. Едва они сошли под гору, как невольно их аллюр рыси перешел в галоп, становившийся все быстрее и быстрее по мере того, как они приближались к своим уланам и скакавшим за ними французским драгунам. Драгуны были близко. Передние, увидав гусар, стали поворачивать назад, задние приостанавливаться. С чувством, с которым он несся наперерез волку, Ростов, выпустив во весь мах своего донца, скакал наперерез расстроенным рядам французских драгун. Один улан остановился, один пеший припал к земле, чтобы его не раздавили, одна лошадь без седока замешалась с гусарами. Почти все французские драгуны скакали назад. Ростов, выбрав себе одного из них на серой лошади, пустился за ним. По дороге он налетел на куст; добрая лошадь перенесла его через него, и, едва справясь на седле, Николай увидал, что он через несколько мгновений догонит того неприятеля, которого он выбрал своей целью. Француз этот, вероятно, офицер – по его мундиру, согнувшись, скакал на своей серой лошади, саблей подгоняя ее. Через мгновенье лошадь Ростова ударила грудью в зад лошади офицера, чуть не сбила ее с ног, и в то же мгновенье Ростов, сам не зная зачем, поднял саблю и ударил ею по французу.
В то же мгновение, как он сделал это, все оживление Ростова вдруг исчезло. Офицер упал не столько от удара саблей, который только слегка разрезал ему руку выше локтя, сколько от толчка лошади и от страха. Ростов, сдержав лошадь, отыскивал глазами своего врага, чтобы увидать, кого он победил. Драгунский французский офицер одной ногой прыгал на земле, другой зацепился в стремени. Он, испуганно щурясь, как будто ожидая всякую секунду нового удара, сморщившись, с выражением ужаса взглянул снизу вверх на Ростова. Лицо его, бледное и забрызганное грязью, белокурое, молодое, с дырочкой на подбородке и светлыми голубыми глазами, было самое не для поля сражения, не вражеское лицо, а самое простое комнатное лицо. Еще прежде, чем Ростов решил, что он с ним будет делать, офицер закричал: «Je me rends!» [Сдаюсь!] Он, торопясь, хотел и не мог выпутать из стремени ногу и, не спуская испуганных голубых глаз, смотрел на Ростова. Подскочившие гусары выпростали ему ногу и посадили его на седло. Гусары с разных сторон возились с драгунами: один был ранен, но, с лицом в крови, не давал своей лошади; другой, обняв гусара, сидел на крупе его лошади; третий взлеаал, поддерживаемый гусаром, на его лошадь. Впереди бежала, стреляя, французская пехота. Гусары торопливо поскакали назад с своими пленными. Ростов скакал назад с другими, испытывая какое то неприятное чувство, сжимавшее ему сердце. Что то неясное, запутанное, чего он никак не мог объяснить себе, открылось ему взятием в плен этого офицера и тем ударом, который он нанес ему.
Граф Остерман Толстой встретил возвращавшихся гусар, подозвал Ростова, благодарил его и сказал, что он представит государю о его молодецком поступке и будет просить для него Георгиевский крест. Когда Ростова потребовали к графу Остерману, он, вспомнив о том, что атака его была начата без приказанья, был вполне убежден, что начальник требует его для того, чтобы наказать его за самовольный поступок. Поэтому лестные слова Остермана и обещание награды должны бы были тем радостнее поразить Ростова; но все то же неприятное, неясное чувство нравственно тошнило ему. «Да что бишь меня мучает? – спросил он себя, отъезжая от генерала. – Ильин? Нет, он цел. Осрамился я чем нибудь? Нет. Все не то! – Что то другое мучило его, как раскаяние. – Да, да, этот французский офицер с дырочкой. И я хорошо помню, как рука моя остановилась, когда я поднял ее».
Ростов увидал отвозимых пленных и поскакал за ними, чтобы посмотреть своего француза с дырочкой на подбородке. Он в своем странном мундире сидел на заводной гусарской лошади и беспокойно оглядывался вокруг себя. Рана его на руке была почти не рана. Он притворно улыбнулся Ростову и помахал ему рукой, в виде приветствия. Ростову все так же было неловко и чего то совестно.
Весь этот и следующий день друзья и товарищи Ростова замечали, что он не скучен, не сердит, но молчалив, задумчив и сосредоточен. Он неохотно пил, старался оставаться один и о чем то все думал.
Ростов все думал об этом своем блестящем подвиге, который, к удивлению его, приобрел ему Георгиевский крест и даже сделал ему репутацию храбреца, – и никак не мог понять чего то. «Так и они еще больше нашего боятся! – думал он. – Так только то и есть всего, то, что называется геройством? И разве я это делал для отечества? И в чем он виноват с своей дырочкой и голубыми глазами? А как он испугался! Он думал, что я убью его. За что ж мне убивать его? У меня рука дрогнула. А мне дали Георгиевский крест. Ничего, ничего не понимаю!»
Но пока Николай перерабатывал в себе эти вопросы и все таки не дал себе ясного отчета в том, что так смутило его, колесо счастья по службе, как это часто бывает, повернулось в его пользу. Его выдвинули вперед после Островненского дела, дали ему батальон гусаров и, когда нужно было употребить храброго офицера, давали ему поручения.


Получив известие о болезни Наташи, графиня, еще не совсем здоровая и слабая, с Петей и со всем домом приехала в Москву, и все семейство Ростовых перебралось от Марьи Дмитриевны в свой дом и совсем поселилось в Москве.
Болезнь Наташи была так серьезна, что, к счастию ее и к счастию родных, мысль о всем том, что было причиной ее болезни, ее поступок и разрыв с женихом перешли на второй план. Она была так больна, что нельзя было думать о том, насколько она была виновата во всем случившемся, тогда как она не ела, не спала, заметно худела, кашляла и была, как давали чувствовать доктора, в опасности. Надо было думать только о том, чтобы помочь ей. Доктора ездили к Наташе и отдельно и консилиумами, говорили много по французски, по немецки и по латыни, осуждали один другого, прописывали самые разнообразные лекарства от всех им известных болезней; но ни одному из них не приходила в голову та простая мысль, что им не может быть известна та болезнь, которой страдала Наташа, как не может быть известна ни одна болезнь, которой одержим живой человек: ибо каждый живой человек имеет свои особенности и всегда имеет особенную и свою новую, сложную, неизвестную медицине болезнь, не болезнь легких, печени, кожи, сердца, нервов и т. д., записанных в медицине, но болезнь, состоящую из одного из бесчисленных соединений в страданиях этих органов. Эта простая мысль не могла приходить докторам (так же, как не может прийти колдуну мысль, что он не может колдовать) потому, что их дело жизни состояло в том, чтобы лечить, потому, что за то они получали деньги, и потому, что на это дело они потратили лучшие годы своей жизни. Но главное – мысль эта не могла прийти докторам потому, что они видели, что они несомненно полезны, и были действительно полезны для всех домашних Ростовых. Они были полезны не потому, что заставляли проглатывать больную большей частью вредные вещества (вред этот был мало чувствителен, потому что вредные вещества давались в малом количестве), но они полезны, необходимы, неизбежны были (причина – почему всегда есть и будут мнимые излечители, ворожеи, гомеопаты и аллопаты) потому, что они удовлетворяли нравственной потребности больной и людей, любящих больную. Они удовлетворяли той вечной человеческой потребности надежды на облегчение, потребности сочувствия и деятельности, которые испытывает человек во время страдания. Они удовлетворяли той вечной, человеческой – заметной в ребенке в самой первобытной форме – потребности потереть то место, которое ушиблено. Ребенок убьется и тотчас же бежит в руки матери, няньки для того, чтобы ему поцеловали и потерли больное место, и ему делается легче, когда больное место потрут или поцелуют. Ребенок не верит, чтобы у сильнейших и мудрейших его не было средств помочь его боли. И надежда на облегчение и выражение сочувствия в то время, как мать трет его шишку, утешают его. Доктора для Наташи были полезны тем, что они целовали и терли бобо, уверяя, что сейчас пройдет, ежели кучер съездит в арбатскую аптеку и возьмет на рубль семь гривен порошков и пилюль в хорошенькой коробочке и ежели порошки эти непременно через два часа, никак не больше и не меньше, будет в отварной воде принимать больная.
Что же бы делали Соня, граф и графиня, как бы они смотрели на слабую, тающую Наташу, ничего не предпринимая, ежели бы не было этих пилюль по часам, питья тепленького, куриной котлетки и всех подробностей жизни, предписанных доктором, соблюдать которые составляло занятие и утешение для окружающих? Чем строже и сложнее были эти правила, тем утешительнее было для окружающих дело. Как бы переносил граф болезнь своей любимой дочери, ежели бы он не знал, что ему стоила тысячи рублей болезнь Наташи и что он не пожалеет еще тысяч, чтобы сделать ей пользу: ежели бы он не знал, что, ежели она не поправится, он не пожалеет еще тысяч и повезет ее за границу и там сделает консилиумы; ежели бы он не имел возможности рассказывать подробности о том, как Метивье и Феллер не поняли, а Фриз понял, и Мудров еще лучше определил болезнь? Что бы делала графиня, ежели бы она не могла иногда ссориться с больной Наташей за то, что она не вполне соблюдает предписаний доктора?
– Эдак никогда не выздоровеешь, – говорила она, за досадой забывая свое горе, – ежели ты не будешь слушаться доктора и не вовремя принимать лекарство! Ведь нельзя шутить этим, когда у тебя может сделаться пневмония, – говорила графиня, и в произношении этого непонятного не для нее одной слова, она уже находила большое утешение. Что бы делала Соня, ежели бы у ней не было радостного сознания того, что она не раздевалась три ночи первое время для того, чтобы быть наготове исполнять в точности все предписания доктора, и что она теперь не спит ночи, для того чтобы не пропустить часы, в которые надо давать маловредные пилюли из золотой коробочки? Даже самой Наташе, которая хотя и говорила, что никакие лекарства не вылечат ее и что все это глупости, – и ей было радостно видеть, что для нее делали так много пожертвований, что ей надо было в известные часы принимать лекарства, и даже ей радостно было то, что она, пренебрегая исполнением предписанного, могла показывать, что она не верит в лечение и не дорожит своей жизнью.
Доктор ездил каждый день, щупал пульс, смотрел язык и, не обращая внимания на ее убитое лицо, шутил с ней. Но зато, когда он выходил в другую комнату, графиня поспешно выходила за ним, и он, принимая серьезный вид и покачивая задумчиво головой, говорил, что, хотя и есть опасность, он надеется на действие этого последнего лекарства, и что надо ждать и посмотреть; что болезнь больше нравственная, но…
Графиня, стараясь скрыть этот поступок от себя и от доктора, всовывала ему в руку золотой и всякий раз с успокоенным сердцем возвращалась к больной.
Признаки болезни Наташи состояли в том, что она мало ела, мало спала, кашляла и никогда не оживлялась. Доктора говорили, что больную нельзя оставлять без медицинской помощи, и поэтому в душном воздухе держали ее в городе. И лето 1812 года Ростовы не уезжали в деревню.
Несмотря на большое количество проглоченных пилюль, капель и порошков из баночек и коробочек, из которых madame Schoss, охотница до этих вещиц, собрала большую коллекцию, несмотря на отсутствие привычной деревенской жизни, молодость брала свое: горе Наташи начало покрываться слоем впечатлений прожитой жизни, оно перестало такой мучительной болью лежать ей на сердце, начинало становиться прошедшим, и Наташа стала физически оправляться.


Наташа была спокойнее, но не веселее. Она не только избегала всех внешних условий радости: балов, катанья, концертов, театра; но она ни разу не смеялась так, чтобы из за смеха ее не слышны были слезы. Она не могла петь. Как только начинала она смеяться или пробовала одна сама с собой петь, слезы душили ее: слезы раскаяния, слезы воспоминаний о том невозвратном, чистом времени; слезы досады, что так, задаром, погубила она свою молодую жизнь, которая могла бы быть так счастлива. Смех и пение особенно казались ей кощунством над ее горем. О кокетстве она и не думала ни раза; ей не приходилось даже воздерживаться. Она говорила и чувствовала, что в это время все мужчины были для нее совершенно то же, что шут Настасья Ивановна. Внутренний страж твердо воспрещал ей всякую радость. Да и не было в ней всех прежних интересов жизни из того девичьего, беззаботного, полного надежд склада жизни. Чаще и болезненнее всего вспоминала она осенние месяцы, охоту, дядюшку и святки, проведенные с Nicolas в Отрадном. Что бы она дала, чтобы возвратить хоть один день из того времени! Но уж это навсегда было кончено. Предчувствие не обманывало ее тогда, что то состояние свободы и открытости для всех радостей никогда уже не возвратится больше. Но жить надо было.
Ей отрадно было думать, что она не лучше, как она прежде думала, а хуже и гораздо хуже всех, всех, кто только есть на свете. Но этого мало было. Она знала это и спрашивала себя: «Что ж дальше?А дальше ничего не было. Не было никакой радости в жизни, а жизнь проходила. Наташа, видимо, старалась только никому не быть в тягость и никому не мешать, но для себя ей ничего не нужно было. Она удалялась от всех домашних, и только с братом Петей ей было легко. С ним она любила бывать больше, чем с другими; и иногда, когда была с ним с глазу на глаз, смеялась. Она почти не выезжала из дому и из приезжавших к ним рада была только одному Пьеру. Нельзя было нежнее, осторожнее и вместе с тем серьезнее обращаться, чем обращался с нею граф Безухов. Наташа Осссознательно чувствовала эту нежность обращения и потому находила большое удовольствие в его обществе. Но она даже не была благодарна ему за его нежность; ничто хорошее со стороны Пьера не казалось ей усилием. Пьеру, казалось, так естественно быть добрым со всеми, что не было никакой заслуги в его доброте. Иногда Наташа замечала смущение и неловкость Пьера в ее присутствии, в особенности, когда он хотел сделать для нее что нибудь приятное или когда он боялся, чтобы что нибудь в разговоре не навело Наташу на тяжелые воспоминания. Она замечала это и приписывала это его общей доброте и застенчивости, которая, по ее понятиям, таковая же, как с нею, должна была быть и со всеми. После тех нечаянных слов о том, что, ежели бы он был свободен, он на коленях бы просил ее руки и любви, сказанных в минуту такого сильного волнения для нее, Пьер никогда не говорил ничего о своих чувствах к Наташе; и для нее было очевидно, что те слова, тогда так утешившие ее, были сказаны, как говорятся всякие бессмысленные слова для утешения плачущего ребенка. Не оттого, что Пьер был женатый человек, но оттого, что Наташа чувствовала между собою и им в высшей степени ту силу нравственных преград – отсутствие которой она чувствовала с Kyрагиным, – ей никогда в голову не приходило, чтобы из ее отношений с Пьером могла выйти не только любовь с ее или, еще менее, с его стороны, но даже и тот род нежной, признающей себя, поэтической дружбы между мужчиной и женщиной, которой она знала несколько примеров.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Ладожская_военная_флотилия&oldid=80148493»

Навигация