Лаба, Николай Осипович
| Николай Осипович Лаба | |
| Дата рождения | |
|---|---|
| Дата смерти | |
| Место смерти | |
| Принадлежность | |
| Звание |
генерал-майор |
| Командовал |
Провиантский департамент Военного министерства |
| Сражения/войны | |
Николай Осипович Лаба (1766—1816) — генерал-майор, генерал-провиантмейстер русской армии 1812 года.
Биография
Родился в 1766 году. Сын французского офицера Labut de Vivance. Образование получил в Императорском Московском университете. По окончании курса, 23 октября 1781 года, произведён в коллежские протоколисты и определён адъютантом к генерал-аншефу М. Ф. Каменскому. В декабре 1783 года произведён в губернские секретари, а в 1785 году — в титулярные советники.
В 1790 году Лаба перешёл на военную службу; 26 октября был зачислен в Полоцкий пехотный полк капитаном. Участвовал в походе против турок, сражался под Очаковым, при Бендерах, при взятии Килии и Измаила. 1 ноября того же года произведён в секунд-майоры; 30 декабря 1797 года получил чин генерал-майора; затем некоторое время находился в отставке; 1 апреля 1811 года назначен генерал-провиантмейстером в чине действительного статского советника, с переименованием в генерал-майоры. При учреждении Совета военного министра Лаба вошёл в число его членов.
Во время Отечественной войны 1812 года на Лабу выпала трудная задача по обеспечению продовольствием всей русской армии.
Ещё до начала кампании его трудами были заготовлены громадные запасы провианта и фуража, преимущественно в западных губерниях; устроены новые магазины и хлебопекарни, благодаря чему, несмотря на плохие урожаи, наличность запасных магазинов к началу военных действий в продолжение первых двух периодов войны вполне обеспечила продовольствие русских войск. Как отмечал историк Ф. П. Шелехов:
«Заслуга лучшей подготовки к войне всецело принадлежит военному министру генералу Барклаю де Толли и его ближайшим сотрудникам по хозяйственной части генерал-провиантмейстеру Лабе и генерал-кригс-комиссару Татищеву.»
Однако, дальнейшая деятельность провиантского департамента была менее удовлетворительна: продовольствие не отличалось безукоризненностью, а по провиантскому ведомству была открыта масса злоупотреблений, что вызвало неудовольствие императора Александра I. Несколько подчинённых Лабы, в том числе его заместитель чиновник 6-го класса Чайковский-Штиль, были отданы под суд; управляющий Петербургской провиантский комиссией камергер Приклонский был отстранён от должности (в 1817 году также отдан под суд).
Были вывлены серьёзные недостатки в работе военного министерства вообще и в частности провиантского управления: не был разработан план формирования резервов и вследствие этого в некоторых местах сосредоточения резервных частей вовсе не оказалось продовольственных магазинов, в других местах наличные запасы провианта и фуража оказались недостаточны для удовлетворения текущих потребностей. Действия провиантского ведомства относительно довольствия маршевых команд также были неудовлетворительны. Фельдмаршал Кутузов по этому поводу писал управлявшему военным министерством князю Горчакову: «По неучреждению поныне в губерниях никакого внутреннего продовольствия, разные проходящие воинские команды забирают у жителей безденежно весь провиант и фураж и что от сего обыватели до такой степени истощены, что многие из них остались вовсе без пропитания и, оставляя жилища, расходятся кто куда может». При этом огромные запасы продовольствия в Твери оставались лежать без движения.
Впрочем, неудовлетворительная организация продовольствия объяснялась общим упадком хозяйства в России, его экономическим переутомлением. Министерство финансов не могло своевременно удовлетворять требования провиантского департамента, так как не имело достаточно денег, и это при значительной дороговизне продовольствия (так пуд ржаной муки подорожал, по сравнению с 1807 годом, более чем в два раза). Что же касается относительно злоупотреблений, то они явились вследствие ослабления надзора со стороны провиантского департамента, управлявший которым генерал-провиантмейстер Лаба не обладал ни крепким здоровьем, ни сильным характером. Следствие по делу провиантской комиссии тем не менее продолжалось, однако против самого Лабы обвинения не выдвигались, ему были лишь предъявлены некоторые контрольные недочёты.
27 октября 1816 года Лаба скончался в Санкт-Петербурге и был похоронен на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры.
Источники
- Волков С. В. Генералитет Российской империи. Энциклопедический словарь генералов и адмиралов от Петра I до Николая II. Том II. Л—Я. — М., 2009. — С. 7. — ISBN 978-5-9524-4167-5
- Столетие Военного министерства. 1802—1902. Т. V, ч. I. Шелехов Ф. П. Главное интендантское управление. Исторический очерк. — СПб., 1907. — С. 421, 423, 428, 429, 436, 438, 513.
- Столетие Военного министерства. 1802—1902. Т. III, отд. IV. Затворницкий Н. М. Память о членах Военного совета. — СПб., 1907. — С. 20—21.
- Список генералитету по старшинству. По 24 июня 1812 года. — СПб., 1812. — С. 35
Напишите отзыв о статье "Лаба, Николай Осипович"
Отрывок, характеризующий Лаба, Николай Осипович
«Как легко, как мало усилия нужно, чтобы сделать так много добра, думал Пьер, и как мало мы об этом заботимся!»Он счастлив был выказываемой ему благодарностью, но стыдился, принимая ее. Эта благодарность напоминала ему, на сколько он еще больше бы был в состоянии сделать для этих простых, добрых людей.
Главноуправляющий, весьма глупый и хитрый человек, совершенно понимая умного и наивного графа, и играя им, как игрушкой, увидав действие, произведенное на Пьера приготовленными приемами, решительнее обратился к нему с доводами о невозможности и, главное, ненужности освобождения крестьян, которые и без того были совершенно счастливы.
Пьер втайне своей души соглашался с управляющим в том, что трудно было представить себе людей, более счастливых, и что Бог знает, что ожидало их на воле; но Пьер, хотя и неохотно, настаивал на том, что он считал справедливым. Управляющий обещал употребить все силы для исполнения воли графа, ясно понимая, что граф никогда не будет в состоянии поверить его не только в том, употреблены ли все меры для продажи лесов и имений, для выкупа из Совета, но и никогда вероятно не спросит и не узнает о том, как построенные здания стоят пустыми и крестьяне продолжают давать работой и деньгами всё то, что они дают у других, т. е. всё, что они могут давать.
В самом счастливом состоянии духа возвращаясь из своего южного путешествия, Пьер исполнил свое давнишнее намерение заехать к своему другу Болконскому, которого он не видал два года.
Богучарово лежало в некрасивой, плоской местности, покрытой полями и срубленными и несрубленными еловыми и березовыми лесами. Барский двор находился на конце прямой, по большой дороге расположенной деревни, за вновь вырытым, полно налитым прудом, с необросшими еще травой берегами, в середине молодого леса, между которым стояло несколько больших сосен.
Барский двор состоял из гумна, надворных построек, конюшень, бани, флигеля и большого каменного дома с полукруглым фронтоном, который еще строился. Вокруг дома был рассажен молодой сад. Ограды и ворота были прочные и новые; под навесом стояли две пожарные трубы и бочка, выкрашенная зеленой краской; дороги были прямые, мосты были крепкие с перилами. На всем лежал отпечаток аккуратности и хозяйственности. Встретившиеся дворовые, на вопрос, где живет князь, указали на небольшой, новый флигелек, стоящий у самого края пруда. Старый дядька князя Андрея, Антон, высадил Пьера из коляски, сказал, что князь дома, и проводил его в чистую, маленькую прихожую.
Пьера поразила скромность маленького, хотя и чистенького домика после тех блестящих условий, в которых последний раз он видел своего друга в Петербурге. Он поспешно вошел в пахнущую еще сосной, не отштукатуренную, маленькую залу и хотел итти дальше, но Антон на цыпочках пробежал вперед и постучался в дверь.
– Ну, что там? – послышался резкий, неприятный голос.
– Гость, – отвечал Антон.
– Проси подождать, – и послышался отодвинутый стул. Пьер быстрыми шагами подошел к двери и столкнулся лицом к лицу с выходившим к нему, нахмуренным и постаревшим, князем Андреем. Пьер обнял его и, подняв очки, целовал его в щеки и близко смотрел на него.
– Вот не ждал, очень рад, – сказал князь Андрей. Пьер ничего не говорил; он удивленно, не спуская глаз, смотрел на своего друга. Его поразила происшедшая перемена в князе Андрее. Слова были ласковы, улыбка была на губах и лице князя Андрея, но взгляд был потухший, мертвый, которому, несмотря на видимое желание, князь Андрей не мог придать радостного и веселого блеска. Не то, что похудел, побледнел, возмужал его друг; но взгляд этот и морщинка на лбу, выражавшие долгое сосредоточение на чем то одном, поражали и отчуждали Пьера, пока он не привык к ним.
При свидании после долгой разлуки, как это всегда бывает, разговор долго не мог остановиться; они спрашивали и отвечали коротко о таких вещах, о которых они сами знали, что надо было говорить долго. Наконец разговор стал понемногу останавливаться на прежде отрывочно сказанном, на вопросах о прошедшей жизни, о планах на будущее, о путешествии Пьера, о его занятиях, о войне и т. д. Та сосредоточенность и убитость, которую заметил Пьер во взгляде князя Андрея, теперь выражалась еще сильнее в улыбке, с которою он слушал Пьера, в особенности тогда, когда Пьер говорил с одушевлением радости о прошедшем или будущем. Как будто князь Андрей и желал бы, но не мог принимать участия в том, что он говорил. Пьер начинал чувствовать, что перед князем Андреем восторженность, мечты, надежды на счастие и на добро не приличны. Ему совестно было высказывать все свои новые, масонские мысли, в особенности подновленные и возбужденные в нем его последним путешествием. Он сдерживал себя, боялся быть наивным; вместе с тем ему неудержимо хотелось поскорей показать своему другу, что он был теперь совсем другой, лучший Пьер, чем тот, который был в Петербурге.
– Я не могу вам сказать, как много я пережил за это время. Я сам бы не узнал себя.
– Да, много, много мы изменились с тех пор, – сказал князь Андрей.
– Ну а вы? – спрашивал Пьер, – какие ваши планы?
– Планы? – иронически повторил князь Андрей. – Мои планы? – повторил он, как бы удивляясь значению такого слова. – Да вот видишь, строюсь, хочу к будущему году переехать совсем…
Пьер молча, пристально вглядывался в состаревшееся лицо (князя) Андрея.
– Нет, я спрашиваю, – сказал Пьер, – но князь Андрей перебил его:
– Да что про меня говорить…. расскажи же, расскажи про свое путешествие, про всё, что ты там наделал в своих именьях?
Пьер стал рассказывать о том, что он сделал в своих имениях, стараясь как можно более скрыть свое участие в улучшениях, сделанных им. Князь Андрей несколько раз подсказывал Пьеру вперед то, что он рассказывал, как будто всё то, что сделал Пьер, была давно известная история, и слушал не только не с интересом, но даже как будто стыдясь за то, что рассказывал Пьер.
