Лабе, Луиза

Луиза Лабе

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Луиза Лабе́ (фр. Louise Labé; настоящие имя и фамилия Луиза Шарли, Charly; прозвище Прекрасная канатчица, La Belle Cordière) (1522, Лион — 25 апреля 1566, Парсьё-ан-Домб под Лионом) — французская поэтесса.

Биография

О жизни Лабе известно довольно мало. Дочь лионского канатчика (отсюда прозвище «Прекрасная канатчица», фр. La belle Cordière). Она вышла замуж за богатого канатчика и фабриканта Перрена, и её дом стал центром образованного общества в Лионе.

Жизнь Луизы Лабе прошла в Лионе и его окрестностях. В её время Лион стал крупным промышленным и торговым центром. Кроме того через него проходили пути из Парижа в Италию, которая была культурным лидером эпохи Возрождения. Итальянское влияние в Лионе было очень заметным.

Луиза Лабе была дочерью Лионского фабриканта-канатчика и была выдана замуж за его коллегу по цеху. Так как она по свидетельству всех окружающих была ещё и чрезвычайно привлекательна за ней закрепилось устойчивое прозвище Прекрасная канатчица. Настоящая фамилия её отца Шарли или Шарльё. Первым браком он женился на вдове фабриканта-канатчика Лабэ и унаследовал от неё вместе с фабрикой и фамилию. Луиза была дочерью от второго брака. Её мать умерла в 1525 году, третьим браком отец женился на молодой девушке. Сведений об отношениях Луизы с мачехой не сохранилось, нет оснований считать, что они были конфликтными, так как Луиза получила прекрасное образование.

Превосходное образование, которое получила Луиза, было по-видимому обеспечено финансовыми возможностями отца, отвечало наиболее передовым гуманитарным идеям эпохи Возрождения, но в определенном смысле было уникальным, так как такое образование могли получить считанные единицы. Давая такое образование дочери, отец в известной мере перешагивал через традиционные воззрения окружающей среды. Её образование, включало в себя широкий круг гуманитарных познаний, доступных лучшим умам этой эпохи. Она знала греческий, латынь и итальянский языки. Познакомилась с философскими, историческими и литературными произведениями, как античного мира, так и новой итальянской литературы, в том числе с поэзией Данте и Петрарки. Одним из её учителей был Морис Сэв, известнейший поэт Лиона этой эпохи, он навсегда остался её другом и ввёл девушку в круг литераторов и художников. Другой обязательной частью образование были обучение пению и игре на музыкальных инструментах. Любимым инструментом Луизы стала лютня. Но, что было поистине необычным, Луиза вместе со старшим братом обучалась и мужским занятиям: гимнастике, фехтованию, верховой езде.

В возрасте 20 лет в 1542 году Луиза уже была замужем за коллегой своего отца, также канатчиком, человеком уже не молодым, не очень богатым и не образованным. Однако он, по-видимому, предоставлял жене большую свободу. Луиза вела открытый и свободный образ жизни, её дом посещали литераторы, музыканты и художники. Некоторые исследователи даже утверждали, что у неё был литературный салон, но это видимо некоторое преувеличение, так как её основные гости бывали в Лионе эпизодически, проездом. Кроме того, по отдельным репликам видно, что её образ жизни осуждался многими окружающими, а в эпоху салонов, такое поведение уже стало принятой в обществе нормой.

Одним из её знакомых стал известный французский поэт Оливье де Маньи, который был проездом в Лионе. Он стал основным предметом её любовной лирики. Его ответное чувство к ней было видимо недолгим. Исследователи узнают её в некоторых его стихах, но этот поэт увлекался многими женщинами.

В 1555 году поэтесса решила издать свои сочинения. Известный лионский издатель Жан де Турн издал её книгу, а следующем году выпустил ещё два издания. Видимо она пользовалась спросом. В 1556 году её кгигу издал в Руане Жан Гару.

О её жизни с 1556 до 1565 года известно очень мало. Однако из общего исторического фона ясно, что это была несчастливая эпоха. Религиозные войны привели к повышению налогов. Известно, что в 1557 году обанкротился её муж. Супруги переехали в Персьё-ан-Домб, маленькое имение, наследство матери Луизы. Лион был захвачен гугенотами и стал ареной столкновений. В 1564 году в Лионе была эпидемия чумы. от неё умерли брат Луизы и её друг Морис Сэв. Луиза тоже тяжело болела в это время, но чем не известно, во всяком случае он выжила в эпидемию, видимо это была тяжелая и продолжительная болезнь. Её поддерживал её друг адвокат Томазо Фортини. Весной 1566 года она скончалась и была похоронена по католическому обряду тайно ночью, так как в городе господствовали гугеноты. Томазо Фортини заказал ей могильный камень, но он пропал, так что могила её не известна.

Творчество

Несчастная любовь к молодому дворянину (по-видимому, ещё до замужества) вызвала её пламенные стихотворения — 3 элегии и 24 сонета. Они появились, вместе с прекрасной аллегорией: «Débat de Folie et d’Amour» (Спор Безумия и Любви), в её «Oeuvres» («Сочинениях»), в 1555 (новое изд. П., 1887). Сонеты Лабе — одни из первых, по времени, на французском языке. В её творчестве (как и у других французских поэтов Возрождения: Маро, Ронсара и его «Плеяды», Дю Белле) несомненно влияние итальянской поэзии, прежде всего Петрарки.

Признание

Её сонеты перевёл на немецкий Р. М. Рильке. Кантату «Гробница Луизы Лабе» написал Морис Оана, романс на её стихи — Дариюс Мийо.

Сенсация

В конце 2005 года женевское издательство Droz выпустило в свет монографию профессора Мирей Юшон, в которой доказывалось, что никакой поэтессы Луизы Лабе на самом деле не существовало. По мнению М. Юшон, речь идет о масштабной литературной мистификации, осуществлённой поэтами лионской школы (М. Сэв, К. де Таймон, Г. Ла Тейсоньер и др.), которые продемонстрировали таким образом возможности использования итальянских поэтических форм во французской словесности. Вокруг теории М. Юшон — она не нашла широкой поддержки у литературоведов, хотя и была поддержана крупнейшим французским учёным, академиком Марком Фюмароли — вспыхнула ожесточённая и не завершённая до сих пор дискуссия ([www.pointsdactu.org/article.php3?id_article=581]).

Теория М. Юшон не согласуется с целым рядом юридических и финансовых документов, сохранившихся в архивах: Королевская привилегия, подтверждающая её авторские права, завещание, оформленное по всем правилам юридической науки, сохранившиеся счета, например, счет на оплату могильного камня. Некоторые из этих документов составлены после эпидемии чумы, которая унесла жизнь многих лионцев, в том числе Мориса Сэва.

Издания

• Louise LABÉ, Oeuvres, E. Giudici (éd.), Genève, Droz, 1981.
• Louise LABÉ, Oeuvres Complètes, F. Rigolot (éd.), Paris, GF, 1984.

Публикации на русском языке

• Сочинения. М.: Наука, 1988 (Литературные памятники)

Литература

• Enzo GIUDICI, Louise Labé, Paris, Nizet, 1981.
• Poètes du XVIe siècle, Bibliothèque de la Pléiade, Editions NRF Gallimard.
• François Pédron, Louise Labé : La femme d'amour, Fayard, 1984.
• [books.google.fr/books?id=j56eZkOfGbUC&pg=PA64&dq=Mireille+Huchon.+Louise+Lab%C3%A9:+une+cr%C3%A9ature+de+papier.+Gen%C3%A8ve,+Droz,+2006&hl=fr&ei=JOlTTY2FO4_sOb6xrcIJ&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=1&ved=0CDUQ6AEwAA#v=onepage&q&f=false Mireille Huchon. Louise Labé: une créature de papier. Genève, Droz, 2006]
• [books.google.fr/books?id=nG6N9fTv9K0C&printsec=frontcover&dq=louise+labe&hl=fr&ei=S-pTTdDiKs2UOpzyke4I&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=8&ved=0CE4Q6AEwBw#v=onepage&q=louise%20labe&f=false Heindrik Keilhauer. Louise Labé et le pétrarquisme au féminin]

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Лабе, Луиза

Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
Князь Андрей не мог удерживаться более и заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями.
«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»


Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал:
«La guerre de Russie eut du etre la plus populaire des temps modernes: c'etait celle du bon sens et des vrais interets, celle du repos et de la securite de tous; elle etait purement pacifique et conservatrice.
C'etait pour la grande cause, la fin des hasards elle commencement de la securite. Un nouvel horizon, de nouveaux travaux allaient se derouler, tout plein du bien etre et de la prosperite de tous. Le systeme europeen se trouvait fonde; il n'etait plus question que de l'organiser.
Satisfait sur ces grands points et tranquille partout, j'aurais eu aussi mon congres et ma sainte alliance. Ce sont des idees qu'on m'a volees. Dans cette reunion de grands souverains, nous eussions traites de nos interets en famille et compte de clerc a maitre avec les peuples.
L'Europe n'eut bientot fait de la sorte veritablement qu'un meme peuple, et chacun, en voyageant partout, se fut trouve toujours dans la patrie commune. Il eut demande toutes les rivieres navigables pour tous, la communaute des mers, et que les grandes armees permanentes fussent reduites desormais a la seule garde des souverains.