Лабзин, Александр Фёдорович

Лабзин Александр Фёдорович
Имя при рождении:	Лабзин Александр Фёдорович
Дата рождения:	1766(1766)
Место рождения:	Москва
Дата смерти:	1825(1825)
Место смерти:	Симбирск
Гражданство:	Россия Россия
Род деятельности:	переводчик, историк, мистик

Александр Фёдорович Лабзин (1766—1825, Симбирск) — русский философ, поэт, переводчик, издатель, религиозный просветитель и мистик, один из крупнейших деятелей русского масонства, основатель ложи «Умирающий сфинкс». Использовал псевдоним «У. М.» (ученик мудрости). Переводчик и издатель трудов Якоба Бёме.

Его жена Анна Евдокимовна (1758—1828) — известная мемуаристка.

Биография

Родился в дворянской семье. Учился в Московском университете (на философском факультете в 1780—1784 годах). В 14 лет участвовал в студенческом издании «Вечерняя Заря», а на шестнадцатом году подпал под влияние известного масона И. Г. Шварца, вместе с которым читал энциклопедистов, проверяя их взгляды сличением со Святым Писанием.

В 1787 году Лабзин поднёс Екатерине II «Торжественную песнь на прибытие в Москву из путешествия в Тавриду» (М., 1787). Тогда же появились его переводы комедий Бомарше «Женитьба Фигаро» и Мерсье «Судья» («Le Juge» (фр.)) .

В 1799 году был назначен конференц-секретарём Академии художеств, в 1805 — членом адмиралтейского департамента. Перевод «Истории ордена святого Иоанна Иерусалимского» Верто (СПб., 1799—1801), сделанный Лабзиным вместе с Вахрушевым, обратил на себя внимание императора Павла I, назначившего Лабзина историографом ордена. Мистические книги издавались Лабзиным большей частью под буквами У. М., то есть «ученик мудрости».

Из Эккартсгаузена Лабзин перевёл: «Путешествие младого Костиса от Востока к Полудню» (СПб., 1801; 3-е издание, М., 1816), «Важнейшие иероглифы для человеческого сердца» (СПб., 1803; 2-е издание 1816), [imwerden.de/pdf/eckartshausen_oblako_nad_svjatilischem_1804.pdf «Облако над святилищем, или Нечто такое, о чём гордая философия и грезить не смеет»] (СПб., 1804), «Ключ к таинствам природы» (СПб., 1804; 2-е издание, 1821) и многое др.; из Юнга-Штиллинга — «Приключения по смерти» (СПб., 1805); неизвестного немецкого автора: «Просвещенный пастух» (СПб., 1806). В 1806—1807 Лабзин издавал, под псевдонимом Мисаилов, Феопемт|Феопемпта Мисаилова, религиозно-нравственный журнал «Сионский вестник»; в 1806—1815 годах выпустил 30 книжек под именем Угроз Световостоков. Успех этих книжек был огромный; они стали любимым чтением в благочестивых семьях; в светских гостиных говорили о помощи ближнему по советам «Световостокова», от его имени поступали крупные пожертвования в медико-филантропический комитет.

В декабре 1816 года Лабзин получил Высочайший рескрипт и орден Святого Владимира II ст. за издание духовных книг на русском языке. В том же году министром народного просвещения стал личный друг Лабзина, князь А. Н. Голицын. Когда мистицизм сделался при дворе преобладающим течением, Лабзин решил вновь приняться за издание «Сионского вестника». Журнал начал выходить с 1817 года, с посвящением «Господу Иисусу Христу», и сразу получил значительное для того времени распространение. Голицын освободил «Сионский вестник» от обыкновенной цензуры, заявив, что будет сам цензором Лабзина. 

Против масонско-мистического поветрия выступали многие православные ортодоксы, в том числе будущий архимандрит Фотий. Некоторые участники молитвенных собраний у Лабзина втайне становились перебежчиками. К числу их принадлежал А. С. Стурдза. Получив от князя С. А. Ширинского-Шихматова критический разбор «Сионского вестника», сделанный каким-то московским затворником Смирновым, он написал донос и подал его князю Голицыну. Журнал Лабзина обвинялся в произвольном толковании учения о благодати, отрицании значения книги Царств, кощунственном учении о первородном грехе и т. д.

Голицын долго защищал своего друга, но в конце концов согласился со многими выводами Стурдзы и передал цензурование «Сионского вестника» врагу мистиков, ректору петербургской духовной семинарии архимандриту Иннокентию. Лабзин не мог и не хотел изменять направление своего журнала и вынужден был его прекратить. После запрета масонских обществ литературная деятельность его тоже не могла идти успешно, и он с тех пор издал только: «Зеркало внутреннего человека, в котором каждый себя видит, состояние своей души познавать и исправление своё по тому располагать может» (СПб., 1821).

Когда на собрании Академии художеств зашла речь об избрании в почётные члены графа Д. А. Гурьева, Лабзин возражал против него, а на замечание о близости Гурьева к государю в горячности предложил избрать ещё более близкого к нему человека — кучера Илью. На Лабзина поступил донос, и он был выслан в 1821 году в Сенгилей, откуда переведён в 1823 в Симбирск. Здесь он прожил, окружённый общим уважением, до смерти своей, в 1825 году. Богато одарённый от природы, Лабзин всю жизнь заботился о самообразовании и даже в зрелом возрасте изучал высшую математику.

Литература

• Бессонов П. [memoirs.ru/files/1313Bezsonov.rar А. Ф. Лабзин. Литературно-биографический очерк] // Русский архив, 1866. — Вып. 6. — Стб. 817—836.
•  Дмитриев М. А. «Воспоминания об Александре Федоровиче Лабзине» (ib.),
• «Записки» Струдзы («Русская Старина», 1876, т. XV), Витберга (ib., 1872, т. V);
• Скабичевский А. М. Очерки по истории русской цензуры. СПб., 1892;
• Дубровин Н. Ф. «Наши мистики-сектанты» («Русская Старина», 1894 и 1895);
• Модзалевский Б. Л. Лабзин, Александр Федорович // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• Модзалевский Б. Л. Александр Фёдорович Лабзин. СПб., 1904;
• Модзалевский Б. Л. «К биографии Новикова». Письма его к Лабзину А. Ф., Чеботарёву и др. («Русский Библиофил», 1913);
• «Воспоминания» Лабзиной А. Е., под редакцией Модзалевского Б. Л. (СПб., 1914);
• Булич Н. Н. «Очерки по истории русской литературы и просвещения» (1912);
• «Автобиография архимандрита Фотия» («Русская Старина», 1894—1896).
• Гриц А. Е. Феопемпт Мисаилов, или бесовская гордость // Родина. 2006. № 10. С. 62-67
• Кучурин В. В. [www.culturalnet.ru/main/getfile/1543 Материалы для изучения эзотерической традиции в России в начале XIX века: А.Ф. Лабзин и «Сионский вестник»]
• Кучурин В. В. [www.culturalnet.ru/main/getfile/1596 Отечественная война 1812 года в религиозной оценке А. Ф. Лабзина].
• Кучурин В. В. [rhga.ru/publications/vestnik/Vestnik_RHGA_T11_V1.pdf Из истории религиозных споров русских масонов-розенкрейцеров: Н. И. Новиков и А. Ф. Лабзин] // Вестник РХГА. — 2010. — Т. 11. — Вып. 1. — С. 18—24

Источники

• В. К. Лабзин, Александр Федорович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1896. — Т. XVII. — С. 176—177.
• Б. Л. Модзалевский. Лабзин, Александр Федорович // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб., 1914. — Т. 10: Лабзина — Ляшенко. — С. 2—12.

Отрывок, характеризующий Лабзин, Александр Фёдорович

Наташа и княжна Марья плакали тоже теперь, но они плакали не от своего личного горя; они плакали от благоговейного умиления, охватившего их души перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегося перед ними.



Для человеческого ума недоступна совокупность причин явлений. Но потребность отыскивать причины вложена в душу человека. И человеческий ум, не вникнувши в бесчисленность и сложность условий явлений, из которых каждое отдельно может представляться причиною, хватается за первое, самое понятное сближение и говорит: вот причина. В исторических событиях (где предметом наблюдения суть действия людей) самым первобытным сближением представляется воля богов, потом воля тех людей, которые стоят на самом видном историческом месте, – исторических героев. Но стоит только вникнуть в сущность каждого исторического события, то есть в деятельность всей массы людей, участвовавших в событии, чтобы убедиться, что воля исторического героя не только не руководит действиями масс, но сама постоянно руководима. Казалось бы, все равно понимать значение исторического события так или иначе. Но между человеком, который говорит, что народы Запада пошли на Восток, потому что Наполеон захотел этого, и человеком, который говорит, что это совершилось, потому что должно было совершиться, существует то же различие, которое существовало между людьми, утверждавшими, что земля стоит твердо и планеты движутся вокруг нее, и теми, которые говорили, что они не знают, на чем держится земля, но знают, что есть законы, управляющие движением и ее, и других планет. Причин исторического события – нет и не может быть, кроме единственной причины всех причин. Но есть законы, управляющие событиями, отчасти неизвестные, отчасти нащупываемые нами. Открытие этих законов возможно только тогда, когда мы вполне отрешимся от отыскиванья причин в воле одного человека, точно так же, как открытие законов движения планет стало возможно только тогда, когда люди отрешились от представления утвержденности земли.

После Бородинского сражения, занятия неприятелем Москвы и сожжения ее, важнейшим эпизодом войны 1812 года историки признают движение русской армии с Рязанской на Калужскую дорогу и к Тарутинскому лагерю – так называемый фланговый марш за Красной Пахрой. Историки приписывают славу этого гениального подвига различным лицам и спорят о том, кому, собственно, она принадлежит. Даже иностранные, даже французские историки признают гениальность русских полководцев, говоря об этом фланговом марше. Но почему военные писатели, а за ними и все, полагают, что этот фланговый марш есть весьма глубокомысленное изобретение какого нибудь одного лица, спасшее Россию и погубившее Наполеона, – весьма трудно понять. Во первых, трудно понять, в чем состоит глубокомыслие и гениальность этого движения; ибо для того, чтобы догадаться, что самое лучшее положение армии (когда ее не атакуют) находиться там, где больше продовольствия, – не нужно большого умственного напряжения. И каждый, даже глупый тринадцатилетний мальчик, без труда мог догадаться, что в 1812 году самое выгодное положение армии, после отступления от Москвы, было на Калужской дороге. Итак, нельзя понять, во первых, какими умозаключениями доходят историки до того, чтобы видеть что то глубокомысленное в этом маневре. Во вторых, еще труднее понять, в чем именно историки видят спасительность этого маневра для русских и пагубность его для французов; ибо фланговый марш этот, при других, предшествующих, сопутствовавших и последовавших обстоятельствах, мог быть пагубным для русского и спасительным для французского войска. Если с того времени, как совершилось это движение, положение русского войска стало улучшаться, то из этого никак не следует, чтобы это движение было тому причиною.
Этот фланговый марш не только не мог бы принести какие нибудь выгоды, но мог бы погубить русскую армию, ежели бы при том не было совпадения других условий. Что бы было, если бы не сгорела Москва? Если бы Мюрат не потерял из виду русских? Если бы Наполеон не находился в бездействии? Если бы под Красной Пахрой русская армия, по совету Бенигсена и Барклая, дала бы сражение? Что бы было, если бы французы атаковали русских, когда они шли за Пахрой? Что бы было, если бы впоследствии Наполеон, подойдя к Тарутину, атаковал бы русских хотя бы с одной десятой долей той энергии, с которой он атаковал в Смоленске? Что бы было, если бы французы пошли на Петербург?.. При всех этих предположениях спасительность флангового марша могла перейти в пагубность.
В третьих, и самое непонятное, состоит в том, что люди, изучающие историю, умышленно не хотят видеть того, что фланговый марш нельзя приписывать никакому одному человеку, что никто никогда его не предвидел, что маневр этот, точно так же как и отступление в Филях, в настоящем никогда никому не представлялся в его цельности, а шаг за шагом, событие за событием, мгновение за мгновением вытекал из бесчисленного количества самых разнообразных условий, и только тогда представился во всей своей цельности, когда он совершился и стал прошедшим.
На совете в Филях у русского начальства преобладающею мыслью было само собой разумевшееся отступление по прямому направлению назад, то есть по Нижегородской дороге. Доказательствами тому служит то, что большинство голосов на совете было подано в этом смысле, и, главное, известный разговор после совета главнокомандующего с Ланским, заведовавшим провиантскою частью. Ланской донес главнокомандующему, что продовольствие для армии собрано преимущественно по Оке, в Тульской и Калужской губерниях и что в случае отступления на Нижний запасы провианта будут отделены от армии большою рекою Окой, через которую перевоз в первозимье бывает невозможен. Это был первый признак необходимости уклонения от прежде представлявшегося самым естественным прямого направления на Нижний. Армия подержалась южнее, по Рязанской дороге, и ближе к запасам. Впоследствии бездействие французов, потерявших даже из виду русскую армию, заботы о защите Тульского завода и, главное, выгоды приближения к своим запасам заставили армию отклониться еще южнее, на Тульскую дорогу. Перейдя отчаянным движением за Пахрой на Тульскую дорогу, военачальники русской армии думали оставаться у Подольска, и не было мысли о Тарутинской позиции; но бесчисленное количество обстоятельств и появление опять французских войск, прежде потерявших из виду русских, и проекты сражения, и, главное, обилие провианта в Калуге заставили нашу армию еще более отклониться к югу и перейти в середину путей своего продовольствия, с Тульской на Калужскую дорогу, к Тарутину. Точно так же, как нельзя отвечать на тот вопрос, когда оставлена была Москва, нельзя отвечать и на то, когда именно и кем решено было перейти к Тарутину. Только тогда, когда войска пришли уже к Тарутину вследствие бесчисленных дифференциальных сил, тогда только стали люди уверять себя, что они этого хотели и давно предвидели.


Знаменитый фланговый марш состоял только в том, что русское войско, отступая все прямо назад по обратному направлению наступления, после того как наступление французов прекратилось, отклонилось от принятого сначала прямого направления и, не видя за собой преследования, естественно подалось в ту сторону, куда его влекло обилие продовольствия.
Если бы представить себе не гениальных полководцев во главе русской армии, но просто одну армию без начальников, то и эта армия не могла бы сделать ничего другого, кроме обратного движения к Москве, описывая дугу с той стороны, с которой было больше продовольствия и край был обильнее.
Передвижение это с Нижегородской на Рязанскую, Тульскую и Калужскую дороги было до такой степени естественно, что в этом самом направлении отбегали мародеры русской армии и что в этом самом направлении требовалось из Петербурга, чтобы Кутузов перевел свою армию. В Тарутине Кутузов получил почти выговор от государя за то, что он отвел армию на Рязанскую дорогу, и ему указывалось то самое положение против Калуги, в котором он уже находился в то время, как получил письмо государя.
Откатывавшийся по направлению толчка, данного ему во время всей кампании и в Бородинском сражении, шар русского войска, при уничтожении силы толчка и не получая новых толчков, принял то положение, которое было ему естественно.