Лабриола, Антонио

Антонио Лабриола
Antonio Labriola
Дата рождения:	2 июля 1843(1843-07-02)
Место рождения:	Кассино
Дата смерти:	12 февраля 1904(1904-02-12) (60 лет)
Место смерти:	Рим
Школа/традиция:	Марксизм
Направление:	Западная философия
Период:	Философия XX века
Оказавшие влияние:	Георг Гегель, Карл Маркс, Иоганн Гербарт
Испытавшие влияние:	Антонио Грамши, Бенедетто Кроче, Амадео Бордига

Антонио Лабриола (итал. Antonio Labriola; 2 июля 1843 года, Кассино — 12 февраля 1904 года, Рим) — итальянский философ, основатель итальянского марксизма.

Биография

Учился в Неаполитанском университете, где приобщился к гегелевской философии.

Первая опубликованная работа — критика Целлера (преподавателя греческой философии в Гейдельбергском университете), проникнутая духом гегельянства. Однако уже через некоторое время Лабриола отказался от ортодоксального гегельянства, а впоследствии перешёл от младогегельянства к марксизму. В период между 1870 и 1874 писал статьи для политических журналов — «Gazzetta di Napoli», «Il Piccolo», «L‘Unita Nazionale» и «Monitore di Bologna». Уже в этих статьях проявилось стремление Лабриолы понять реальные потребности народных масс, особенно в сфере образования. Его поиск вылился в признание важности интеллектуальной и моральной реформы.

С 1871 года приват-доцент по истории философии Неаполитанского университета, с 1874 года профессор этики и педагогики Римского университета, в котором читал лекции по философии, философии истории и педагогике.

Лабриола значительно преобразовал свои идеи, отделив гегелевский историцизм от идеализма (это произошло в значительной степени благодаря влиянию психологии этики И. Ф. Гербарта). Государство, религия и школьное образование стали для Лабриолы способами реализовать на деле прогрессивную политическую стратегию. Ко второй половине 1880-х Лабриола начал приобретать левую ориентацию, будучи уверенным, что полная демократическая революция возможна, только если она будет проводиться в защиту рабочих масс (у Лабриолы: городского рабочего класса). Лабриола к тому времени уже осознавал, что государство всё больше и больше оказывается в руках упадочной и коррумпированной буржуазии. У него вызрела идея о том, что истинным двигателем истории является политическое движение народных масс.

В период с 1887 по 1890 он ожидал процесса демократической трансформации государства и гражданского общества, берущего начало из Парижской коммуны, однако в результате уверился в том, что «радикальное якобинство», исключающее вовлечение широких слоев населения, в реальности было благосклонно только лишь к радикальной элите. Можно сказать, что Лабриола разработал стратегию построения фундамента социал-демократии, которая скорее включает в себя местное самоуправление, нежели народное самоуправление. Этот вопрос отражён в его книге «Проблемы философии истории и социализма» (1889).

В 1890 занялся изучением работ К. Маркса и Ф. Энгельса и вскоре убедился, что наиболее созидательной и революционной силой является социалистическое движение рабочего класса. Он немедленно вступил в интенсивную переписку с лидерами европейского социалистического движения: Энгельсом, Каутским, Бернштейном, Жоржем Сорелем. Лабриола рассматривал германскую социал-демократию как модель, применимую для Италии, хотя последняя и была, по его мнению, отстающей в развитии страной. Он был главным организатором майских демонстраций 1891 в Риме. Работа «Заметки по поводу исторического материализма» сделала Лабриолу одним из самых значительных европейских теоретиков марксизма того времени.

Лабриола относил себя к сторонникам Турати, выступавшего за продвижение левого пролетарского социализма. Но тем не менее, между ними существовала большая разница: Лабриола желал маленькой, однородной, боевой марксистской рабочей партии; Турати же выступал за широкую партию, открытую для разнородных элементов, прагматичную и реформистскую.

В 1892 Турати отреагировал на желание Лабриолы удалением из партии анархистских элементов, но программа партии осталась эклектичной. Тем не менее, Лабриоле удалось убедить Турати вовлечь партию в защиту сицилийского «movimento dei Fasci». Тем не менее, в связи с теоретическими неясностями («социал-позитивистскими, как сказал бы Лабриола»), в рамках партии очень скоро начали развиваться три противостоящих друг другу течения. В связи с этим Лабриола предпочел посвятить себя теоретической работе.

В последние годы жизни он был вовлечён в активные дискуссии по поводу марксова наследия, его влияния на философию и политическую стратегию. Скончался в 1904 году.

Основные идеи

В своих работах Антонио Лабриола выступал с резкой критикой идеалистических концепций истории, в рамках которых исторические события объясняются естественными причинами или случайностью. Лабриола, развивая марксистское материалистическое понимание истории, подчеркивает историческую обусловленностью. Он считает, что решающая роль в историческом развитии принадлежит борьбе. Лабриола также выдвигает идею, что в решающие моменты истории в условиях борьбы возрастает влияние различных исторических деятелей, которые направляют ход истории .

Самый факт, что в основе всей истории лежат противоречия, противоположности, борьба, войны, объясняет решающее влияние определенных людей при определенных обстоятельствах

.

Основные работы

• «В память о „Коммунистическом манифесте“» (1895)
• «Об историческом материализме» (1896)
• «Письма о философии и социализме» (1898) — 12 писем Жоржу Сорелю
• «Из одного века в следующий» (1900—1901)
• «Очерки материалистического понимания истории» (1896)

Интересные факты

• Лев Троцкий писал: «Решающее влияние на меня оказали два этюда Антонио Лабриола о материалистическом понимании истории. Только после этой книги я перешел к Бельтову и „Капиталу“».

Ссылки

• [www.marxists.org/archive/labriola/index.htm Биография и работы А. Лабриолы на английском языке]
• [filosof10.narod.ru/lib/Filosofia/labriola_mpi.rar Лабриола А. Очерки материалистического понимания истории. М., 1960]

Отрывок, характеризующий Лабриола, Антонио

– Это то и было бы прекрасно, – сказал Пьер.
Князь Андрей усмехнулся.
– Очень может быть, что это было бы прекрасно, но этого никогда не будет…
– Ну, для чего вы идете на войну? – спросил Пьер.
– Для чего? я не знаю. Так надо. Кроме того я иду… – Oн остановился. – Я иду потому, что эта жизнь, которую я веду здесь, эта жизнь – не по мне!


В соседней комнате зашумело женское платье. Как будто очнувшись, князь Андрей встряхнулся, и лицо его приняло то же выражение, какое оно имело в гостиной Анны Павловны. Пьер спустил ноги с дивана. Вошла княгиня. Она была уже в другом, домашнем, но столь же элегантном и свежем платье. Князь Андрей встал, учтиво подвигая ей кресло.
– Отчего, я часто думаю, – заговорила она, как всегда, по французски, поспешно и хлопотливо усаживаясь в кресло, – отчего Анет не вышла замуж? Как вы все глупы, messurs, что на ней не женились. Вы меня извините, но вы ничего не понимаете в женщинах толку. Какой вы спорщик, мсье Пьер.
– Я и с мужем вашим всё спорю; не понимаю, зачем он хочет итти на войну, – сказал Пьер, без всякого стеснения (столь обыкновенного в отношениях молодого мужчины к молодой женщине) обращаясь к княгине.
Княгиня встрепенулась. Видимо, слова Пьера затронули ее за живое.
– Ах, вот я то же говорю! – сказала она. – Я не понимаю, решительно не понимаю, отчего мужчины не могут жить без войны? Отчего мы, женщины, ничего не хотим, ничего нам не нужно? Ну, вот вы будьте судьею. Я ему всё говорю: здесь он адъютант у дяди, самое блестящее положение. Все его так знают, так ценят. На днях у Апраксиных я слышала, как одна дама спрашивает: «c'est ca le fameux prince Andre?» Ma parole d'honneur! [Это знаменитый князь Андрей? Честное слово!] – Она засмеялась. – Он так везде принят. Он очень легко может быть и флигель адъютантом. Вы знаете, государь очень милостиво говорил с ним. Мы с Анет говорили, это очень легко было бы устроить. Как вы думаете?
Пьер посмотрел на князя Андрея и, заметив, что разговор этот не нравился его другу, ничего не отвечал.
– Когда вы едете? – спросил он.
– Ah! ne me parlez pas de ce depart, ne m'en parlez pas. Je ne veux pas en entendre parler, [Ах, не говорите мне про этот отъезд! Я не хочу про него слышать,] – заговорила княгиня таким капризно игривым тоном, каким она говорила с Ипполитом в гостиной, и который так, очевидно, не шел к семейному кружку, где Пьер был как бы членом. – Сегодня, когда я подумала, что надо прервать все эти дорогие отношения… И потом, ты знаешь, Andre? – Она значительно мигнула мужу. – J'ai peur, j'ai peur! [Мне страшно, мне страшно!] – прошептала она, содрогаясь спиною.
Муж посмотрел на нее с таким видом, как будто он был удивлен, заметив, что кто то еще, кроме его и Пьера, находился в комнате; и он с холодною учтивостью вопросительно обратился к жене:
– Чего ты боишься, Лиза? Я не могу понять, – сказал он.
– Вот как все мужчины эгоисты; все, все эгоисты! Сам из за своих прихотей, Бог знает зачем, бросает меня, запирает в деревню одну.
– С отцом и сестрой, не забудь, – тихо сказал князь Андрей.
– Всё равно одна, без моих друзей… И хочет, чтобы я не боялась.
Тон ее уже был ворчливый, губка поднялась, придавая лицу не радостное, а зверское, беличье выраженье. Она замолчала, как будто находя неприличным говорить при Пьере про свою беременность, тогда как в этом и состояла сущность дела.
– Всё таки я не понял, de quoi vous avez peur, [Чего ты боишься,] – медлительно проговорил князь Андрей, не спуская глаз с жены.
Княгиня покраснела и отчаянно взмахнула руками.
– Non, Andre, je dis que vous avez tellement, tellement change… [Нет, Андрей, я говорю: ты так, так переменился…]
– Твой доктор велит тебе раньше ложиться, – сказал князь Андрей. – Ты бы шла спать.
Княгиня ничего не сказала, и вдруг короткая с усиками губка задрожала; князь Андрей, встав и пожав плечами, прошел по комнате.
Пьер удивленно и наивно смотрел через очки то на него, то на княгиню и зашевелился, как будто он тоже хотел встать, но опять раздумывал.
– Что мне за дело, что тут мсье Пьер, – вдруг сказала маленькая княгиня, и хорошенькое лицо ее вдруг распустилось в слезливую гримасу. – Я тебе давно хотела сказать, Andre: за что ты ко мне так переменился? Что я тебе сделала? Ты едешь в армию, ты меня не жалеешь. За что?
– Lise! – только сказал князь Андрей; но в этом слове были и просьба, и угроза, и, главное, уверение в том, что она сама раскается в своих словах; но она торопливо продолжала:
– Ты обращаешься со мной, как с больною или с ребенком. Я всё вижу. Разве ты такой был полгода назад?
– Lise, я прошу вас перестать, – сказал князь Андрей еще выразительнее.
Пьер, всё более и более приходивший в волнение во время этого разговора, встал и подошел к княгине. Он, казалось, не мог переносить вида слез и сам готов был заплакать.
– Успокойтесь, княгиня. Вам это так кажется, потому что я вас уверяю, я сам испытал… отчего… потому что… Нет, извините, чужой тут лишний… Нет, успокойтесь… Прощайте…
Князь Андрей остановил его за руку.
– Нет, постой, Пьер. Княгиня так добра, что не захочет лишить меня удовольствия провести с тобою вечер.
– Нет, он только о себе думает, – проговорила княгиня, не удерживая сердитых слез.
– Lise, – сказал сухо князь Андрей, поднимая тон на ту степень, которая показывает, что терпение истощено.
Вдруг сердитое беличье выражение красивого личика княгини заменилось привлекательным и возбуждающим сострадание выражением страха; она исподлобья взглянула своими прекрасными глазками на мужа, и на лице ее показалось то робкое и признающееся выражение, какое бывает у собаки, быстро, но слабо помахивающей опущенным хвостом.
– Mon Dieu, mon Dieu! [Боже мой, Боже мой!] – проговорила княгиня и, подобрав одною рукой складку платья, подошла к мужу и поцеловала его в лоб.
– Bonsoir, Lise, [Доброй ночи, Лиза,] – сказал князь Андрей, вставая и учтиво, как у посторонней, целуя руку.


Друзья молчали. Ни тот, ни другой не начинал говорить. Пьер поглядывал на князя Андрея, князь Андрей потирал себе лоб своею маленькою рукой.
– Пойдем ужинать, – сказал он со вздохом, вставая и направляясь к двери.
Они вошли в изящно, заново, богато отделанную столовую. Всё, от салфеток до серебра, фаянса и хрусталя, носило на себе тот особенный отпечаток новизны, который бывает в хозяйстве молодых супругов. В середине ужина князь Андрей облокотился и, как человек, давно имеющий что нибудь на сердце и вдруг решающийся высказаться, с выражением нервного раздражения, в каком Пьер никогда еще не видал своего приятеля, начал говорить:
– Никогда, никогда не женись, мой друг; вот тебе мой совет: не женись до тех пор, пока ты не скажешь себе, что ты сделал всё, что мог, и до тех пор, пока ты не перестанешь любить ту женщину, какую ты выбрал, пока ты не увидишь ее ясно; а то ты ошибешься жестоко и непоправимо. Женись стариком, никуда негодным… А то пропадет всё, что в тебе есть хорошего и высокого. Всё истратится по мелочам. Да, да, да! Не смотри на меня с таким удивлением. Ежели ты ждешь от себя чего нибудь впереди, то на каждом шагу ты будешь чувствовать, что для тебя всё кончено, всё закрыто, кроме гостиной, где ты будешь стоять на одной доске с придворным лакеем и идиотом… Да что!…