Лавров, Иван Александрович
| Иван Александрович Лавров | |||
| |||
|---|---|---|---|
| март 1917 года — начало 1918 года | |||
| Глава правительства: | Александр Керенский | ||
| Предшественник: | должность учреждена | ||
| Преемник: | должность упразднена | ||
| |||
| 21 июля — 22 октября 1918 года | |||
| Предшественник: | Пётр Дербер | ||
| Преемник: | должность упразднена | ||
| |||
| 1918 год | |||
| Предшественник: | Александр Новосёлов | ||
| Преемник: | должность упразднена | ||
| |||
| 1924-1928 годы | |||
| Глава правительства: | Михей Ербанов | ||
| Рождение: | 5 сентября 1871 Российская империя, Москва
| ||
| Смерть: | 1942 Японская империя/ Китайская Советская Республика, Циндао
| ||
| Образование: | высшее | ||
| Профессия: | финансист, политик | ||
| Автограф: | 
| ||
Иван Александрович Лавров (5 сентября 1871, Москва — 1942, Циндао) — финансист, комиссар Иркутской губернии (1917), председатель Совета министров и глава МВД автономной Сибири (1918), «советник финансов» правительства барона Унгерна (1921), заместитель наркома финансов Бурят-Монгольской АССР, мемуарист.
Биография
Иван Лавров родился 5 сентября 1871 года в Москве. Он окончил юридический факультет Московского университета. В 1894—1917 годах состоял на службе в Министерстве финансов, был чиновником Российской империи. В конце службы Лавров занял пост управляющего Иркутской казённой конторой[1].
После Февральской революции 1917 года Иван Александрович был назначен комиссаром Временного правительства в Иркутской губернии. После Октябрьской революции, с приходом к власти большевиков, перешёл в оппозицию, отказавшись работать с новой правительством[1].
В 1918 году Лавров входил в «эсеровское» Временное Сибирское правительство, возглавляемое П. Я. Дербером. 21 июля, после сложения Дербером своих полномочий, Иван Лавров занял пост председателя правительства автономной Сибири[2]. 22 октября того же года Временное Сибирское правительство самораспустилось, признав власть Временного Всероссийского правительства («Уфимской директории»). Генерал Гайда планировал участие Лаврова в своем правительстве Восточной Сибири после победы над адмиралом Колчаком[3].
В 1921 года Лавров работал председателем Ургинской конторы Центросоюза в Монголии. В этот период он был арестован бароном Унгерном и приговорён к расстрелу, но затем приговор был отменён[1].
16 сентября 1921 года Лавров был арестован Особым отделом 5-й Армии РККА «как лицо, занимавшее в 1918 ответственный пост в Дальневосточном правительстве», и отправлен в представительство ГПУ по Сибири. В июле 1922 года он был выслан в Москву «в качестве свидетеля по процессу ЦК ПРС» (партии социалистов-революционеров)[1].
После пребывания в заключении во внутренней тюрьме ГПУ в июле — августе 1922 года, Лавров был освобождён из заключения 13 сентября с подпиской о невыезде из Москвы, «явке по первому требованию к суду и следствию Верховного революционного трибунала» и обязательством начать службу в центральном аппарате Народного комиссариата финансов (Наркомфине)[1].
В январе 1923 года дело в отношении И. Лаврова было прекращено «за давностью… преступлений и ввиду возможности применить к нему амнистию как к… социально безопасному». В 1923—1924 годах Иван Александрович находился на службе в Наркомфине: был техническим советником по составлению и редактированию инструкций[1].
В 1924—1928 годах Лавров работал в наркомфине Бурят-Монгольской АССР (Бурнаркомфин), где дослужился до должности заместителя наркома (глава ведомства — К. С. Ильин)[1]. Существует версия, что Лавров был «министром финансов Бурят-Монгольской АССР»[4]. Жил в Верхнеудинске. Ушёл в отставку с получением государственной пенсии[1].
В 1929 году Иван Лавров переезжает в Пятигорск и Новочеркасск, но уже в мае возвращается сначала в Москву, а затем — в Верхнеудинск. В январе 1930 года Лавров был вновь арестован, на этот раз как бывший сотрудник Наркомфина, и в тюрьме у него развилось острое заболевание глаз[1].
Осенью того же года И. А. Лавров стал участником процесса над сотрудниками Бурнаркомфина и «нэпманами». Дело в его отношении было прекращено «за отсутствием состава преступления». После этого Лавров получил разрешение советского правительства на выезд в США (позже отозванное и выданное повторно уже в 1931 году)[1].
В 1931—1938 годах Лавров живёт и работает кассиром в Харбине. В этот период он написал и издал свои воспоминания. В 1938 году Иван Александрович Лавров переехал из-за болезни в Циндао (Восточный Китай), где и скончался в 1942 году[1].
Интересные факты
- Подпись «советника финансов Лаврова на французском языке» стоит на выпуске 6 % обязательств (1921), напечатанных Министерством Финансов Монгольской Республики во времена барона Унгерна. Эти обязательства имели номинал в 10, 25, 50 и 100 «долларов»: причём 10 долларов были приравнены к одному барану, 25 — к быку, 50 — к лошади, а 100 — к верблюду[5][6].
Сочинения
- Лавров И. А. В стране экспериментов : [Воспоминания] / с предисловием Г. К. Гинса. — Харбин: Б.и., 1934. — 383 с.
- Лавров И. А. На рубеже. — Харбин: Изд-во М. В. Зайцева, 1938. — 178 с.
Семья
Был женат, имел детей[1].
Напишите отзыв о статье "Лавров, Иван Александрович"
Литература
- Лавров Иван Александрович // Главное Бюро по делам Российских Эмигрантов в Маньчжурской империи, 1935—1938, 4 л.[7]
- [www.tez-rus.net/ViewGood43748.html Россия и российская эмиграция в воспоминаниях и дневниках : Аннот. указ. кн., журн. и газ. публ., изд. за рубежом в 1917 - 1991 гг. В 4 т] / Гос. публ. ист. б-ка России, Стэнфорд. ун-т; Научн. ред. А. Г. Тартаковский, О. В. Будницкий, Т. Эммонс. — М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2003—2006. — С. 658—659.
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 [www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/?i=93&t=author Лавров Иван Александрович ::: Воспоминания о ГУЛАГе :: База данных :: Авторы и тексты]. www.sakharov-center.ru. Проверено 18 октября 2016.
- ↑ [libinfo.org/index/index.php?id=1749 Совет министров Временного правительства автономной Сибири. г.Владивосток. 1918 — ГАРФ — Ф. Р-175., Оп. 1., Ед.хран. 24., Дело 24]. // цит. по сайту «Библиотека исторической информации» (libinfo.org). Проверено 12 июня 2013. [www.webcitation.org/6AcjXTqc7 Архивировано из первоисточника 12 сентября 2012].
- ↑ [textarchive.ru/c-1742062.html Лавров Иван Александрович - Документ]. textarchive.ru. Проверено 18 октября 2016.
- ↑ [www.tez-rus.net/ViewGood43748.html Лавров Иван Александрович]. Россия и российская эмиграция в воспоминаниях и дневниках. www.tez-rus.net. Проверено 18 октября 2016.
- ↑ [forum.fox-notes.ru/index.php?topic=83.15 Барон Унгерн фон Штернберг]. forum.fox-notes.ru. Проверено 18 октября 2016.
- ↑ Иольсон Л. [www.bonistikaweb.ru/SOVKOLSF/valuta.htm Живая валюта] // Советский коллекционер. — 1924. — № 11—12. — С. 18—19.
- ↑ [archive.khabkrai.ru/brem/?q=%25CB%25E0%25E2%25F0%25EE%25E2+%25C8%25E2%25E0%25ED+%25C0%25EB%25E5%25EA%25F1%25E0%25ED%25E4%25F0%25EE%25E2%25E8%25F7&go=%25C8%25F1%25EA%25E0%25F2%25FC БРЭМ. Архивы Хабаровского края]. archive.khabkrai.ru. Проверено 18 октября 2016.
Отрывок, характеризующий Лавров, Иван Александрович
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.
Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.
Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
