Лавров, Николай Иванович

Николай Иванович Лавров
Дата рождения	1761(1761)
Дата смерти	10 сентября 1813(1813-09-10)
Место смерти	село Холодово, Орловская губерния, Российская империя
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Годы службы	1783 — 1813
Звание	генерал-лейтенант
Награды и премии	орден Св.Анны 1-й ст. с алмазами, Георгия 3-го и 4-го кл., Владимира 2-й ст., командор ордена Св. Иоанна Иерусалимского; кресты за Измаил и за Прагу, золотая шпага «за храбрость» с алмазами

Николай Иванович Лавров (1761 — 10 сентября 1813) — генерал-лейтенант русской императорской армии времён войн с Наполеоном.

Биография

Из дворян Калужской губернии. Сын генерал-майора Ивана Петровича Лаврова и Прасковьи Богдановны Бибиковой, двоюродной сестры генерал-аншефа Александра Бибикова. Военную карьеру начал рядовым лейб-гвардии Преображенского полка (зачислен 1 января 1777 года), впоследствии дослужился до поручика. 15 мая 1789 года с присвоением звания секунд-майора переведён в 1-й батальон Бугского егерского корпуса (сформировал корпус и командовал им М. И. Кутузов), с которым в том же году сражался под Каушанами, занимал Аккерман и Бендеры.

В 1790 году участвовал во взятии Килии и штурме Измаила, где получил пулевые ранения в правую ногу и левую руку. Отличившись при Измаиле, был произведён в премьер-майоры. В 1791 году участвовал в разгроме 23-тысячного турецкого войска при Бабадаге и Мачинском сражении. За проявленную храбрость 18 марта 1792 года был награждён орденом Св. Георгия 4-й степени.

В 1792 и 1794 годах воевал в Польше. В 1793 году в составе посольства, возглавляемого Кутузовым, посетил Стамбул. 20 апреля 1797 года получил звание подполковника и был назначен бригад-майором при императоре Павле I (то есть выполнял адъютантские функции при императоре, формально не входя в Свиту), а уже 11 сентября 1798 года был произведён в полковники.

В 1799 году участвовал в боевых действиях русско-австрийской армии во главе с А. В. Суворовым против французских войск в Италии и Швейцарии, занимая должность дежурного штаб-офицера при главной квартире. Принимал участие в осаде и взятии Брешии и Турина, сражениях при Тидоне, Треббии, Нови, Сен-Готарде и Гларисе, где был ранен пулей в правое плечо навылет. В награду за боевые заслуги 2 ноября 1799 года получил звание генерал-майора и был назначен шефом Томского мушкетерского полка.

Вернувшись в Россию, 15 октября 1800 года стал шефом Ширванского мушкетерского полка, занимая эту должность до 27 января 1808 года, кроме того, был назначен инспектором по инфантерии Сибирской военной инспекции (командовал находившимися в Сибири мушкетёрскими полками, включая Ширванский мушкетерский полк, и казаками).

23 августа 1806 года стал командиром бригады 8-й пехотной дивизии, вернувшись таким образом в европейскую часть России. Принимал участие в войне с наполеоновской Францией в 1806—1807 годах, отличился под Пултуском, в битве при Прейсиш-Эйлау получил тяжелое ранение осколками гранаты в правый бок. В 1808 году был произведён в командиры 11-й пехотной дивизии. 30 августа 1811 года был удостоен звания генерал-лейтенанта и 22 апреля 1812 года назначен начальником штаба 1-й Западной армии под командованием М. Б. Барклая-де-Толли.

21 июня 1812 года, то есть через несколько дней после вторжения Наполеона, был освобождён от должности начальника штаба «по болезни» (на его место был назначен сначала маркиз Ф. Паулуччи, а 1 июля 1812 года — А. П. Ермолов). После оставления Смоленска был назначен командиром 5-го пехотного корпуса, включавшего в себя элитные гвардейские полки.

В Бородинском сражении корпус под командованием Лаврова представлял собой основной резерв центра и правого крыла войска и находился в непосредственном распоряжении Кутузова. О назначении последнего главнокомандующим и ходе Бородинской битвы Лавров позднее писал Аракчееву:

По приезде князя Кутузова армия оживотворилась, ибо прежний [главнокомандующий] с замерзлой душой своей замораживал и чувства всех его подчиненных. Однако же обстоятельства дел, завлекшие так далеко нас внутрь России, принудили и Кутузова сделать несколько отступных маршей, дабы соединиться с резервными силами, и наконец, 26-го числа последовало жесточайшее сражение при с. Бородине, которое продолжалось с 5 часов утра до 7 часов вечера. <...> Я имел честь командовать гвардиею, которая храбростью, послушанием и порядком заслужила похвалу от всей армии. <...> Сей день стоит ей убитыми и ранеными за 3000 человек. <...> Где смерть пожрала столько сынов России, я кое-как уцелел, но проклятые французы исстреляли моих верховых лошадей, и я теперь совсем пеш. Биваки расстроили мое здоровье. Если бог даст кончить сию утомительную войну, то минуты в службе не останусь, ибо, правда, никуда не гожусь, стар и слаб. Судя по делам, то через двое суток будет опять жарко. <...>.

20 октября 1812 года «за мужество и храбрость, оказанные в сражении против французских войск 26-го августа при Бородине» был награждён орденом Св. Георгия 3-й степени. Участвовал во всех основных сражениях осени 1812 года (под Малоярославцем, Вязьмой и Красным).

В середине января 1813 года тяжело заболел и подал прошение об отпуске, которое было удовлетворено. Скончался в ноябре того же года (по одной из версий, 29 ноября, по другой — несколько ранее, а 28 ноября исключен из списков) в сельце Холодово Орловской губернии, доставшемся Лаврову от матери. В Военной галерее Зимнего дворца портрет Лаврова отсутствует: по словам сестры полководца, Екатерины Ивановны Лутовиновой-Сомовой, «покойный брат мой не позволял никому списывать с себя портретов и по сей-то причине оного портрета не бывало как у меня, так же и у покойной его жены». На месте портрета находится рамка, затянутая зеленым шелком, с гравированными чином, инициалами и фамилией.

Семья

Николай Иванович Лаврова был женат на Варваре Матвеевне Муромцевой (1773—1820) , дочери генерал-поручика М. В. Муромцева; с марта 1813 года кавалерственной даме Ордена Св. Екатерины (малого креста). Детей не имел. Дочь его сестры, Екатерины Ивановны Лутовиновой-Сомовой — Варвара Петровна Лутовинова, мать Ивана Тургенева.

Ссылки

• [www.museum.ru/museum/1812/Persons/slovar/sl_l01.html Словарь русских генералов, участников боевых действий против армии Наполеона Бонапарта в 1812—1815 гг.] // Российский архив : Сб. — М., студия «ТРИТЭ» Н. Михалкова, 1996. — Т. VII. — С. 443.

Отрывок, характеризующий Лавров, Николай Иванович

Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.