Лавров, Пётр Алексеевич

Пётр Алексеевич Лавров
Дата рождения:	6 (18) сентября 1856(1856-09-18)
Место рождения:	Ярославль, Ярославская губерния
Дата смерти:	24 ноября 1929(1929-11-24) (73 года)
Место смерти:	Ленинград
Страна:	Российская империя Российская империя → СССР СССР
Научная сфера:	филология, славистика
Место работы:	Московский университет, Санкт-Петербургский университет
Альма-матер:	Московский университет

Пё́тр Алексе́евич Лавро́в (6 (18) сентября 1856 года, Ярославль — 24 ноября 1929 года, Ленинград) — российский и советский филолог-славист, лингвист, профессор Новороссийского (с 1898) и Петербургского (с 1900), Пермского (с 1916) университетов, академик АН СССР (1923, до 1925 — РАН; член-корреспондент Петербургской АН с 1902).

Биография

Родился в семье священника. Окончил с серебряной медалью Ярославскую гимназию (1875). Затем учился на историко-филологическом факультете Московского университета, где позже преподавал славяноведение.

Неоднократно посещал балканские страны, работая в здешних архивах и библиотеках. В 1900 году участвовал в экспедиции академика Н. П. Кондакова в Македонию. Вместе с другими авторами закончил создание болгаро-русского словаря, работу над которым начал А. Л. Дювернуа. Автор нескольких грамматик сербского и болгарского языков. Некоторое время состоял секретарём Славянского Комитета Московского Археологического Общества.

Магистерская диссертация — «Пётр II Петрович Негош, владыка Черногорский и его литературная деятельность» (М., 1887), докторская — «Обзор звуковых и формальных особенностей болгарского языка» (М., 1893). В последнем труде Лавров обогатил историю болгарского языка обильным материалом, извлечённым из рукописей, и установил новые точки соприкосновения между болгарскими наречиями (современными и старыми), и языком древнейших старославянских памятников.

Профессор Новороссийского (с 1898) и Петербургского (с 1900), Пермского (с 1916, историко-филологический ф-т) университетов.

Похоронен в Ленинграде.

Основные труды

• Жизнь и учёная деятельность П. И. Шафарика. — М., 1897.
• Апокрифические тексты. — СПб., 1899.
• Дамаскин Студит и сборники его имени («Дамаскины») в юго-славянской письменности. — Одесса, 1899.
• К вопросу о Синодике царя Борила. — Одесса, 1899.
• Аннексия Боснии и Герцеговины и отношение к ней славянства. — СПб., 1909.
• Балканский союз и переживаемый им кризис. — Петрозаводск, 1914.
• Палеографическое обозрение кирилловского письма. — Пг., 1915.
• Культурно-национальное единство сербов и хорватов. — Пг., 1917.
• Кирило та Методiй в давньо-слов’янському письменствi (Розвiдка). — Київ, 1928.
• Материалы по истории возникновения древнейшей славянской письменности. — Л., 1930 (посмертное изд.).

Ссылки

• Лавров, Петр Алексеевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Лавров Петр Алексеевич // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
• [isaran.ru/?q=ru/person&guid=21C1CBF9-3FB8-9D30-25A8-F2608EB7C30F Информация] на сайте ИС АРАН.
• Баринов Д.А., Ростовцев Е.А. [bioslovhist.history.spbu.ru/component/fabrik/details/1/149.html Лавров Петр Алексеевич // Биографика СПбГУ.]

Отрывок, характеризующий Лавров, Пётр Алексеевич

Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.


Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.