Лав, Кортни

Кортни Лав Courtney Love
Кортни Лав в июле 2014 года
Основная информация
Полное имя	Кортни Мишель Харрисон
Дата рождения	9 июля 1964(1964-07-09) (59 лет)
Место рождения	Сан-Франциско, Калифорния, США
Годы активности	1983 — наст. время
Страна	США США
Профессии	актриса, певица
Жанры	гранж, альтернативный рок
Псевдонимы	Courtney Michelle Love, Courtney Michelle Cobain, Courtney Love Cobain, Love Michelle Harrison, Courtney Michelle Menely, Coco Rodriguez
Коллективы	Hole, Faith No More, Babes in Toyland, Pagan Babies
[www.courtneylove.com/ CourtneyLove.com]

Ко́ртни Лав (англ. Courtney Love; настоящее имя — Ко́ртни Мише́ль Ха́ррисон, англ. Courtney Michelle Harrison; род. 9 июля 1964, Сан-Франциско, Калифорния, США) — американская актриса, рок-певица, автор песен, вокалистка и гитаристка рок-группы Hole. Вдова лидера группы Nirvana Курта Кобейна.

Биография

Ранние годы

Кортни Лав, урождённая Кортни Мишель Харрисон, родилась в 1964 в семье контркультурного деятеля Хэнка Харрисона и психотерапевта Линды Кэрролл. Кэрролл приходится дочерью писательнице Пауле Фокс, а отцом её слухи называют Марлона Брандо. Во второй половине 1960-х Харрисон в течение непродолжительного времени был роуди (дорожным менеджером) Grateful Dead. 5-летняя Кортни появляется на групповом снимке участников ансамбля на обратной стороне обложки альбома Grateful Dead Aoxomoxoa.

Детство Кортни было трудное. В 1969 году родители Кортни развелись, а Хэнк Харрисон был лишён родительских прав. Среди аргументов в пользу этого решения в суде прозвучало обвинение в том, что он давал малолетней дочери ЛСД. В 1970 году Линда обосновалась в хипповской коммуне в Орегоне. Скоро она вышла замуж за Фрэнка Родригеса, позже официально удочерившего Кортни, и родила ему ещё двух дочерей. Младший их ребёнок, мальчик, умер во младенчестве от врождённой болезни сердца, когда Кортни было десять лет. В этот период Кортни посещала начальную школу в Юджине; хотя преподаватели оценивали её как талантливого ребёнка, у неё были проблемы с учёбой и непростые взаимоотношения со сверстниками. В девять лет ей диагностировали лёгкую форму аутизма.

В 1972 году Линда развелась с Родригесом и перебралась с семьёй в Новую Зеландию. Здесь Кортни какое-то время обучалась в Нельсонской женской школе. В конечном счёте её отправили назад к приёмному отцу в Орегон. В четырнадцать лет она украла из магазина футболку и была направлена в исправительное учреждение для подростков. Следующие несколько лет она находилась под опекой государства. После снятия опеки Кортни содержала себя, подрабатывая на различных работах, в том числе стриптизёршей и диджеем. Некоторое время она посещала курсы английского языка и философии в Портлендском государственном университете.

В 1981 Кортни получила от приёмных бабушки и дедушки в доверительную собственность небольшую сумму денег и потратила их на переезд в Ирландию. Там она поступила в Тринити-колледж, где в течение двух семестров изучала богословие. В Британии она познакомилась с музыкантом Джулианом Коупом и какое-то время жила с ним в его доме. Позже она вернулась в Соединённые Штаты, некоторое время обучалась в Университете штата Сан-Франциско и (позднее) в Сан-Францисском институте искусств. Чуть позже судьба занесла её в Японию, где она работала танцовщицей.

В 1985 году, по возвращении в Америку, Кортни пробуется на роль Нэнси, подружки басиста Sex Pistols Сида Вишеса, в полубиографическом фильме режиссёра Алекса Кокса Sid and Nancy, но ей приходится довольствоваться ролью приятельницы Нэнси. Кокс доверяет ей главную роль в своём следующем фильме, Straight to Hell. Фильм привлёк внимание Энди Уорхола, и в 1987 году она появилась в его персональном ток-шоу Andy Warhol’s Fifteen Minutes. Вскоре после этого, однако, она оставляет актёрскую карьеру.

Музыкальная карьера

В начале 1980-x Кортни собрала свою первую группу, Sugar Baby Doll, с подругами Урсулой Вер и Робин Барбер. Группа не оставила после себя ни одной записи, хотя ходят слухи о неопубликованных демо-плёнках. В 1982 году Кортни познакомилась с музыкантами из только что образовавшейся группы Faith No More и уговорила их взять её в состав. Вскоре, однако, они решили, что женский вокал им не подходит, и Кортни была вынуждена уйти из группы, оставшись при этом с ними в дружеских отношениях. В 1984 году она познакомилась с Кэт Бьелланд, ставшей её подругой и соперницей на много лет. В 1985 году Кортни, Кэт, Дженнифер Финч и Дженис Танака организуют группу Pagan Babies. Группа записала одну демо-кассету и распалась из-за творческих разногласий между Кортни и Кэт. После этого Кэт основала Babes in Toyland, Дженнифер Финч позднее играла на басу в L7, а барабанщица Дженис Танака сотрудничала со многими альтернативными рок-группами как сессионный музыкант.

К 1989 году Кортни освоила гитару и дала в местном самиздатовском рок-журнале объявление: «Хочу собрать группу. Влияния: Big Black, Sonic Youth, Fleetwood Mac». На объявление откликнулся гитарист Эрик Эрландссон. Барабанщицей в новообразованной группе стала Кэролайн Рю, а басисткой — соседка Кортни Лиза Робертс, которую позже заменила Джилл Эмери. Кортни назвала группу «Hole» по строчке из трагедии Еврипида «Медея». Первый сингл Hole, «Retard Girl», вышел в 1990 году. В тот момент для группы было характерно тяжёлое, абразивное нойз-роковое звучание с грайндкоровыми и No Wave-влияниями. На следующий год Hole записывают свой первый полноформатный альбом, Pretty on the Inside, с Ким Гордон из Sonic Youth в качестве продюсера. Альбом встречен критиками с одобрением и появляется в списке лучших релизов года Spin.

В 1992 году Кортни выходит замуж за лидера Nirvana Курта Кобейна и приостанавливает работу в группе в связи с беременностью. Перед этим она готовит материал для сингла Beautiful Son, посвящённого Кобейну, и записывает кавер-версию песни «Over the Edge» для трибьют-альбома Wipers. В 1993 году, после рождения ребёнка, Кортни и Курт дают свой единственный совместный концерт на благотворительном фестивале «Rock Against Rape» («Рок против насилия»).

Летом 1993 года состав Hole радикально сменяется: барабанщицу Кэролайн Рю заменяет Патти Шемель, а новой басисткой становится Кристен Пфафф. В обновленном составе группа начинает готовиться к записи нового альбома, Live Through This. Он вышел весной 1994 года — по трагическому совпадению, всего через несколько дней после смерти Курта Кобейна, покончившего с собой в начале апреля. Фирме пришлось в спешном порядке редактировать уже готовый к выпуску альбом — заключительным треком на него была включена песня «Rock Star», иронизировавшая над рвущимися к славе молодыми музыкантами и включавшая в себя строчку «Хотел бы ты быть в Nirvana?», что могло быть сочтено неуважением к покойному. Live Through This был выдержан в более радиоформатном поп-гранжевом стиле, нежели его предшественник, но, по мнению критиков, отличался сильным песенным материалом и продуманным саундом. Альбом стал «платиновым» и был высоко оценён прессой. Через два месяца после его выхода произошла вторая трагедия — Кристен Пфафф умерла от передозировки героином. Новой басисткой группы стала Мелисса Ауф дер Маур. Первый концерт Hole после смерти Кобейна состоялся в августе 1994 года на Редингском рок-фестивале

В последующие годы Кортни активно снимается в кино, в том числе получает роль Алтеи Флинт, супруги порно-магната Ларри Флинта в фильме Милоша Формана «Народ против Ларри Флинта». В 1998 году, наконец, выходит новый альбом Hole — Celebrity Skin, выдержанный в стилистике пауэр-попa. Альбом стал мультиплатиновым, а заглавный сингл с него стал единственным релизом Hole, занявшим первое место в Modern Rock Tracks. После выхода Celebrity Skin Ауф дер Маур ушла из группы. В 2002 Hole официально объявили о распаде.

В 2002 году Лав выпустила свой первый сольный альбом America’s Sweetheart, написанный в соавторстве с Линдой Перри. Оценки критики были преимущественно негативными.

В 2009 году Кортни объявляет, что Hole снова начинают концертную деятельность. Это заявление встречает смешанную реакцию, поскольку, кроме Кортни, в новом составе группы не осталось ни одного оригинального участника. Эрик Эрландссон, гитарист и соавтор большинства песен Hole, заявляет в интервью журналу Spin, что Кортни не имеет права собирать группу без его согласия по условиям имеющегося между ними соглашения. Кортни прокомментировала это в своём «Твиттере» так: «Он сошёл с ума, Hole — моя группа, моё имя и моя Торговая [sic] марка». Участниками нового состава Hole становятся Мико Ларкин, Шон Дейли и Стю Фишер. Первый альбом возрождённых Hole, Nobody’s Daughter, вышел в 2009 году. Значительную часть альбома составляют песни, написанные для сольной пластинки Кортни How Dirty Girls Get Clean, выход которой планировался в середине 2000-x, но был отменён. Оценки критиков были смешанными с уклоном в сторону негатива.

В октябре 2012 года Кортни сообщила Rolling Stone о возобновлении сольной карьеры, упомянув о записи нового сингла «This Is War». 29 декабря 2012 года Лав выступила сольно, дав акустический концерт в «Electric Room» в Нью-Йорке. В конце 2012 года Кортни записала дуэт с Майклом Стайпом под названием «Rio Grande» для сборника Son of Rogue’s Gallery (2013). В январе 2013 года в Star Bar в Park City состоялось её первое официальное сольное шоу после финального тура Hole. В марте 2013 года Лав записала с Fall Out Boy песню «Rat a Tat» для альбома Save Rock and Roll (2013) и снялась в клипе на неё. В интервью Bust Magazine Кортни утверждает, что у неё уже есть новые песни: «Wedding Day» — агрессивная рок-композиция и «Calfornia», продолжающая тему, заданную «Malibu», «Subset Strip» и «Pacific Coast Highway»

В апреле 2014 года появились новости о возможном воссоединении Hole в классическом составе (Лав, Эрикссон, Ауф дер Маур, Шемель). Многие издания расценили слова Кортни о том, что она начнёт репетировать вместе с бывшими товарищами по группе, как объявление о реюнионе, но сама она высказывается на этот счёт более осторожно: «Ситуация пока очень неустойчивая, ничего, может, и не получится».

Другие проекты

В 2004 году Кортни в сотрудничестве с Мисао Кудзирадо и Ай Ядзавой создала мангу «Принцесса Аи». Сюжет манги частично основан на фактах из реальной биографии Кортни с фантастическими элементами и повествует о талантливой певице Аи, оказавшейся принцессой из другого мира.

В октябре 2006 года вышла книга Dirty Blonde: The Diaries of Courtney Love — альбом, состоящий из её реальных дневников, коллажей и черновиков песен, вопроизведённых в факсимильном виде.

В 2012 состоялась выставка рисунков Кортни Лав под названием And She’s Not Even Pretty. В настоящее время она работает над своей автобиографией.

Личная жизнь

В 1989 году Кортни Лав на протяжении нескольких месяцев была замужем за Джеймсом Морландом, вокалистом группы The Leaving Trains. Впоследствии она отзывалась об этом браке как о «шутке». Морланд стал продюсером первого сингла Hole, «Retard Girl». После этого она около года встречалась с Эриком Эрландссоном, гитаристом Hole, но их отношениям положил конец роман Кортни с Билли Корганом из Smashing Pumpkins, оказавшийся, впрочем, недолгим. При этом Лав и Корган сохранили дружеские отношения, и он сотрудничал с ней при записи её поздних альбомов.

В 1991 году Кортни начинает встречаться с Куртом Кобейном, фронтменом группы Nirvana. Сведения о дате их знакомства разнятся, в различных источниках называются 1989, 1990 и даже 1991 годы; точно известно, однако, что они были знакомы до «официального» начала их романа. В феврале 1992 года они поженились на пляже в Вайкики. Шесть месяцев спустя родилась их единственная дочь, Фрэнсис Бин Кобейн. В 1994 году Курт Кобейн погиб. Полиция официально заявила, что это было самоубийство. Среди фанатов Nirvana начинают ходить слухи об убийстве, организацию которого приписывают Кортни. Она принципиально отказывается комментировать эти обвинения. В 2015 году на эту тему вышел фильм «Пропитанный отбеливателем».

Во второй половине 1990-x годов у Кортни был недолгий роман с Эдвардом Нортоном. В начале 2000-x слухи связывают её имя со Стивом Куганом.

Кортни впервые начала употреблять наркотики в подростковом возрасте, и эта проблема сопровождала её почти всю жизнь. В 1992 году её едва не лишили родительских прав по обвинению в том, что она употребляла героин во время беременности (санкции распространялись и на Курта Кобейна). В 1996 году она прошла реабилитацию по настоянию Милоша Формана, снимавшего её в «Народе против Ларри Флинта». В 2000-x её снова периодически замечают находящейся под воздействием наркотиков. В июле 2004 года, на свой сороковой день рождения, она попыталась покончить с собой и была доставлена в психиатрическую клинику. После ряда появлений на публике под воздействием наркотиков (в частности, в телешоу Late Show with David Letterman и The Comedy Central Roast), в 2006 году её приговаривают к принудительному лечению По словам Кортни, с 2007 года она остаётся «чистой».

Кортни Лав практикует буддизм с 1989 года и принадлежит к организации светских буддистов Сока Гаккай. Она известна также как феминистская активистка и защитница прав ЛГБТ.

Музыкальные влияния

Подростком, находясь в исправительном заведении для несовершеннолетних, Кортни открыла для себя Patti Smith Group и The Pretenders. Патти Смит и Крисси Хайнд сильно повлияли на неё и в некотором роде послужили для неё ролевыми моделями. В юности на неё оказали сильное влияние такие пост-панковые и нововолновые группы, как The Smiths, Joy Division, Bauhaus, Echo and the Bunnymen, Teardrop Explodes (с участниками последних двух она была знакома лично). Одновременно она слушала и более шумную и агрессивную, панк-ориентированную музыку, называя в числе любимых исполнителей Flipper и Dead Kennedys. Собирая Hole, в качестве главных ориентиров она назвала Sonic Youth, Big Black и Fleetwood Mac. Fleetwood Mac, и в частности солистка группы Стиви Никс, всегда имели для неё огромное значение, в 1996 году она записала кавер-версию их песни «Gold Dust Woman», а за пять лет до этого использовала семпл из песни «Rhiannon» в звуковом коллаже «Starbelly» с первого альбома Hole Pretty on the Inside. В 1990 году Кортни признавалась в интервью журналу Flipside: «Часть меня хочет играть грайндкор, а другая хочет писать поп в духе Raspberries».

Дискография

Альбомы

Год	Альбом	Места в чартах							Продажи
		U.S.	UK	AUS	FRA	NZ	SWE	AUT
2004	America’s Sweetheart 1й студийный альбом Релиз: 10 февраля, 2004	53	56	40	85	26	13	62	250,000

Синглы

Год	Название	Места в чартах
		U.S.	UK
2004	«Mono» Релиз: 16 февраля, 2004	18	41
	«Hold On To Me» Релиз: 30 марта, 2004	39	—

Награды

Год	Премия	Номинация	Результат
1996	Boston Society of Film Critics Awards	Лучшая актриса второго плана	Победа	«Народ против Ларри Флинта» (кинофильм)
	New York Film Critics Circle Awards	Лучшая актриса второго плана	Победа
1997	Chicago Film Critics Association Awards	Самая многообещающая актриса	Победа
	Florida Film Critics Circle Awards	Лучшая актриса второго плана	Победа
	Golden Globe Awards (премия «Золотой глобус»)	Лучшая актриса (драма)	Номинация
	MTV Movie Awards	Прорыв века	Номинация 1993
	Satellite Awards	Лучшая актриса второго плана (драма)	Победа
	VH1 Fashion Awards	Лучший персональный стиль	Победа	Персональная премия
2001	Кинофестиваль «Аутфест»	Выдающаяся актриса художественного фильма	Победа	«Джули Джонсон» (кинофильм)

Фильмография

Фильмы
Год	На русском языке	На языке оригинала	Роль
1986	Сид и Нэнси	Sid and Nancy	Гретхен
1987	Прямо в ад	Straight to Hell	Велма
1988	Кустари	Tapeheads	Norman’s Spanker
1996	Баския	Basqiuat	Биг Пинк
	Чувствуя Миннесоту	Feeling Minnesota	Официантка Ронда
1997	Народ против Ларри Флинта	The People VS. Larry Flynt	Алтея Флинт
1999	200 сигарет	200 cigarettes	Люси
	Человек на Луне	Man on the Moon	Линн Маргулис
2000	Ритм	Beat	Джоан Воллмер Берроуз
2001	Джули Джонсон	Julie Johnson	Клэр
2002	24 часа	Trapped	Шерил Хики
2005	Трейлер к ремейку Калигулы	Trailer for a Remake of Gore Vidal’s Caligula	Калигула
2014	Сыны анархии	Sons of Anarchy	Мисс Харрисон
2010	«Прямо в ад» возвращается	«Straight to Hell Returns»	Велма
2015	Империя	Empire	Эль Даллас
2015	Месть	Revenge	Уайт Голд
2015	Кобейн: Чертов монтаж	Cobain: Montage of Heck	Играет саму себя
2017	Долгий дом	The Long Home	Пёрл

Ссылки

• Кортни Лав: тематические медиафайлы на Викискладе
• [www.courtneylove.com/ Официальный сайт Кортни Лав]
• Кортни Лав в «Твиттере»
• Кортни Лав (англ.) на сайте Internet Movie Database
• [www.whatcourtneyworetoday.com What Courtney Wore Today]— личный блог Кортни Лав
• [www.peoples.ru/art/music/pank/love/index.html Страница Кортни Лав на портале Peoples.ru]
• [www.be-in.ru/people/19207-courtney_love Listen&Read. Кортни Лав: мечта таблоидов]

Музыка   Персоналии   Женщина   США

Отрывок, характеризующий Лав, Кортни

– Готово, готово, соколик! – сказал Каратаев, выходя с аккуратно сложенной рубахой.
Каратаев, по случаю тепла и для удобства работы, был в одних портках и в черной, как земля, продранной рубашке. Волоса его, как это делают мастеровые, были обвязаны мочалочкой, и круглое лицо его казалось еще круглее и миловиднее.
– Уговорец – делу родной братец. Как сказал к пятнице, так и сделал, – говорил Платон, улыбаясь и развертывая сшитую им рубашку.
Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него, не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни слова.
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
Все мечтания Пьера теперь стремились к тому времени, когда он будет свободен. А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена, о тех невозвратимых, сильных и радостных ощущениях и, главное, о том полном душевном спокойствии, о совершенной внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.


В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.


По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.