Лагаш

Лагаш — шумерский город-государство в Древней Месопотамии (Ирак). Город был населён преимущественно шумерским населением, которое занималось, как и в остальных шумерских городах, земледелием и торговлей.

Предыстория

Поселение Лагаш возникло, по-видимому, на рубеже 5—4-го тысячелетий до н. э.

Долгое время считалось, что древний город Лагаш соответствовал городищу Телло (древний Гирсу), но сейчас учёные локализуют его в Тель Эль-Хибба, грандиозном городище в 480 гектаров в 20 км к юго-востоку от Телло и 22 км к востоку от современного города Шатра.

Шумерские цари страны Лагаш (SHIR.BUR.LA ki) правили на территории ок. 3000 км², к югу от собственно страны Шумер.

О древнейшей истории Лагаша известно мало. В Раннединастический период столица нома была перенесена из города Лагаша (букв. «Место ворон», совр. Эль-Хибба) в Гирсу (совр. Телло), где был построен храм верховного божества этого нома Нин-Нгирсу. Кроме городов Гирсу и собственно Лагаш (или Урукуга букв. «Священный город» — эпитет Лагаша), в состав этого нома входил ещё целый ряд более или менее крупных поселений, по всей видимости, обнесённых стенами: Нина (или Сираран), Кинунир, Уру, Киэш, Э-Нинмар, Гуаба и др. Политическая и экономическая жизнь была сосредоточена в храмах, посвящённых Нин-Нгирсу, его божественной супруге Бабе (Бау), богине законодательства Нанше, богине Гештинанне, исполнявшей обязанности «писца страны без возраста», и Гатумдуг — богине-матери Лагаша.

Лагашские правители носили титул энси и получали от совета или народного собрания звание лугаля (царя) только временно, вместе с особыми полномочиями, на время важного военного похода или проведения каких-либо других важнейших мероприятий.

1-я династия Лагаша

Первым известным в истории царём Лагаша считается Ур-Нанше. Он также был родоначальником 1-й династии Лагаша. Ур-Нанше заложил основы будущего могущества Лагаша так как способствовал укреплению земледелия, постройке оборонительных стен вокруг древнего Лагаша, и возведению новых храмов.

В 25 — 24 вв. до н. э. идёт усиление нома Лагаш. В то время там правила I династия правителей Лагаша. По богатству лагашское государство уступало разве только южношумерскому государству Уру-Уруку. Лагашский порт Гуаба (букв. «Берег моря») соперничал с Уром в морской торговле с соседним Эламом и Индией. Лагашские правители не менее прочих мечтали о гегемонии в Нижней Месопотамии, но путь к центру страны преграждал им соседний город Умма. С Уммой к том же в течение многих поколений шли кровавые споры из-за пограничного между этими двумя номами плодородного района Гуэдену.

При царе Лагаша Эанатуме, который правил около 2400 г. до н. э., Лагаш смог победить в этой борьбе и покорить Умму. Лагашцы смогли подчинить соседние города Ур, Адаб, Акшак и также совершать походы в Элам.

Эанатум

Следующим великим царём Лагаша можно считать Эанатума. При нём Лагаш начал усиливаться. В его царствование давний враг Лагаша, город Умма, отложился от него и начал войну с лагашцами. Двое энси (правителя) Уммы, Ур-Лума и Энкале, совершали военные походы против Лагаша, но оба окончились неудачей. Эанатум покорил уммийцев и вновь заставил их выплачивать дань Лагашу.

Эанатум также совершил несколько военных походов в Междуречье, покорив города Урук и Ур. Вскоре ему пришлось столкнуться с опасной коалицией северных шумерских городов и эламитов. Города Киш, Акшак, Мари и эламиты объединили свои силы и напали на Лагаш. Эанатум смог разбить врагов и прогнать эламитов, а шумерские города привёл к покорности. Когда он умер, Лагаш стоял на вершине могущества в Междуречье.

После смерти Эанатума власть в стране принял его брат Энаннатум I, затем его сын Энметена. Около 2350 до н. э. ему пришлось вести повторные войны с Уммой, так как уммийцы продолжали враждовать с Лагашем из за полосы Гуэден. Энметена смог победить Умму и поставить там своего правителя. Но уммийцы, видимо, сумели сохранить независимость и продолжали враждовать с Лагашем.

Жрецы бога Нин-Нгирсу

В то время вторыми по могуществу лицами в Лагаше были верховные жрецы бога Нин-Нгирсу. После пресечения рода царя Ур-Нанше верховную власть в Лагаше (около 2340 до н. э.) забрал в свои руки некто Дуду, который был жрецом бога Нин-Нгирсу. Его наследники Энентарзи и Лугальанда были весьма непопулярными правителями, об их правление в Лагаше осталась очень недобрая память. И Энентарзи и Лугальанда более пеклись о преумножении своего богатства. Не менее 2/3 храмовых хозяйств перешли во владение правителя — энси, его жены и детей. Лагашцы облагались тяжёлыми податями и налогами, которые разоряли население. Владычество жрецов длилось до 2318 до н. э., когда Лугальанда был низложен новым царём Лагаша — реформатором Уруинимгиной.

Правление Уруинимгины

Приход к власти Уруинимгины (правившего в 2318 до н. э. — 2311 до н. э.) был хотя и бескровным, но довольно насильственным. Предыдущий энси Лугальанда, которой разорял страну поборами, был им низложен. Простое население Лагаша, видимо, приветствовало эту смену власти либо непосредственно участвовало в восстании против Лугальанды. Уруинимгина, действительно, был довольно популярным правителем. Он осуществил ряд реформ, снизил многие налоги и не разрешал чиновникам грабить народ. Он также возвратил многие захваченные частными лицами земли храмам, что, видимо, могло способствовать умиротворению жреческого сословия Лагаша. При Уруинимгине лагашцы опять вели тяжёлые войны с их давними соперниками — уммийцами, от которых Лагаш потерпел нескольно унизительных поражений. Хотя войны эти так и окончились ничем, Лагаш в результате был довольно ослаблен. Когда в 2311 до н. э. в Лагаш вторглись войска великого царя Шаррумкена (Саргона Великого), основателя Аккадского государства, Лагаш не имел сил, чтобы успешно противостоять нашествию. Нгирса — столица Лагаша — была захвачена, а сам Уруинимгина пропал без вести. Лагаш более чем на столетие попал под власть Аккада. 1-я Династия Лагаша, таким образом, прекратила своё существование.

Подчинение Аккаду

Правление аккадских царей было довольно жестоким, они контролировали практически весь регион Междуречья. Под властью Аккада оказалось также и много шумерских городов. Однако покорённые ими шумеры продолжали сопротивляться. Против аккадцев поднимались частые восстания, к которым присоединялся и Лагаш. Однако эти восстания большей частью не были успешными. Шумеры постоянно терпели поражения, и Аккадские цари не замедляли наказывать восставших. Наиболее жестоким считается Римуш — при нём Лагаш был сильно опустошён и потерял множество людей. Однако аккадцы удерживали власть в Лагаше немногим более века. После смерти их последнего царя Шаркалишарри и распада Аккадского государства под натиском племён гутиев Лагаш смог вновь вернуть себе самостоятельность.

2-я Династия Лагаша

Первые послеаккадские правители Лагаша были довольно незначительными фигурами, и сведений о них сохранилось мало. Расцвет Лагаша начинается с царя Ур-Бабы, которой смог завоевать Ур и Урук. Последний энси Лагаша — Наммахани — был союзником царя гутиев Тирикана в его исторической битве с царём Урука, Утухенгалем. Это сражение произошло около 2109 до н. э. Кутии потерпели сокрушительное поражение от урукцев, и потеряли своё влияние в Междуречье. Мощь Лагаша тоже была подорвана, но лагашцы сумели сохранить свою самостоятельность. Однако спустя несколько лет после поражения, Лагаш всё таки был завоёван царём Ура — Ур-Намму. Лагаш попал под власть урцев и больше не возрождался как независимое государство.

Литература

• Sauvage, Martin, Lagaš (ville) // Dictionnaire de la Civilisation Mésopotamienne. Sous la direction de Francis Joannès. Paris, 2001. P.453.
• Lafont, Bertrand, Lagaš (rois) // Dictionnaire de la Civilisation Mésopotamienne. Sous la direction de Francis Joannès. Paris, 2001. P.453-456.

См. также

• Лагаша 1-я Династия
• Лагаша 2-я Династия

Отрывок, характеризующий Лагаш

– Нет, папенька, вы простите меня, ежели я сделал вам неприятное; я меньше вашего умею.
«Чорт с ними, с этими мужиками и деньгами, и транспортами по странице, думал он. Еще от угла на шесть кушей я понимал когда то, но по странице транспорт – ничего не понимаю», сказал он сам себе и с тех пор более не вступался в дела. Только однажды графиня позвала к себе сына, сообщила ему о том, что у нее есть вексель Анны Михайловны на две тысячи и спросила у Николая, как он думает поступить с ним.
– А вот как, – отвечал Николай. – Вы мне сказали, что это от меня зависит; я не люблю Анну Михайловну и не люблю Бориса, но они были дружны с нами и бедны. Так вот как! – и он разорвал вексель, и этим поступком слезами радости заставил рыдать старую графиню. После этого молодой Ростов, уже не вступаясь более ни в какие дела, с страстным увлечением занялся еще новыми для него делами псовой охоты, которая в больших размерах была заведена у старого графа.


Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд, начиная с дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.
– О гой! – послышался в это время тот неподражаемый охотничий подклик, который соединяет в себе и самый глубокий бас, и самый тонкий тенор; и из за угла вышел доезжачий и ловчий Данило, по украински в скобку обстриженный, седой, морщинистый охотник с гнутым арапником в руке и с тем выражением самостоятельности и презрения ко всему в мире, которое бывает только у охотников. Он снял свою черкесскую шапку перед барином, и презрительно посмотрел на него. Презрение это не было оскорбительно для барина: Николай знал, что этот всё презирающий и превыше всего стоящий Данило всё таки был его человек и охотник.
– Данила! – сказал Николай, робко чувствуя, что при виде этой охотничьей погоды, этих собак и охотника, его уже обхватило то непреодолимое охотничье чувство, в котором человек забывает все прежние намерения, как человек влюбленный в присутствии своей любовницы.
– Что прикажете, ваше сиятельство? – спросил протодиаконский, охриплый от порсканья бас, и два черные блестящие глаза взглянули исподлобья на замолчавшего барина. «Что, или не выдержишь?» как будто сказали эти два глаза.
– Хорош денек, а? И гоньба, и скачка, а? – сказал Николай, чеша за ушами Милку.
Данило не отвечал и помигал глазами.
– Уварку посылал послушать на заре, – сказал его бас после минутного молчанья, – сказывал, в отрадненский заказ перевела, там выли. (Перевела значило то, что волчица, про которую они оба знали, перешла с детьми в отрадненский лес, который был за две версты от дома и который был небольшое отъемное место.)
– А ведь ехать надо? – сказал Николай. – Приди ка ко мне с Уваркой.
– Как прикажете!
– Так погоди же кормить.
– Слушаю.
Через пять минут Данило с Уваркой стояли в большом кабинете Николая. Несмотря на то, что Данило был не велик ростом, видеть его в комнате производило впечатление подобное тому, как когда видишь лошадь или медведя на полу между мебелью и условиями людской жизни. Данило сам это чувствовал и, как обыкновенно, стоял у самой двери, стараясь говорить тише, не двигаться, чтобы не поломать как нибудь господских покоев, и стараясь поскорее всё высказать и выйти на простор, из под потолка под небо.
Окончив расспросы и выпытав сознание Данилы, что собаки ничего (Даниле и самому хотелось ехать), Николай велел седлать. Но только что Данила хотел выйти, как в комнату вошла быстрыми шагами Наташа, еще не причесанная и не одетая, в большом, нянином платке. Петя вбежал вместе с ней.
– Ты едешь? – сказала Наташа, – я так и знала! Соня говорила, что не поедете. Я знала, что нынче такой день, что нельзя не ехать.
– Едем, – неохотно отвечал Николай, которому нынче, так как он намеревался предпринять серьезную охоту, не хотелось брать Наташу и Петю. – Едем, да только за волками: тебе скучно будет.
– Ты знаешь, что это самое большое мое удовольствие, – сказала Наташа.
– Это дурно, – сам едет, велел седлать, а нам ничего не сказал.
– Тщетны россам все препоны, едем! – прокричал Петя.
– Да ведь тебе и нельзя: маменька сказала, что тебе нельзя, – сказал Николай, обращаясь к Наташе.
– Нет, я поеду, непременно поеду, – сказала решительно Наташа. – Данила, вели нам седлать, и Михайла чтоб выезжал с моей сворой, – обратилась она к ловчему.
И так то быть в комнате Даниле казалось неприлично и тяжело, но иметь какое нибудь дело с барышней – для него казалось невозможным. Он опустил глаза и поспешил выйти, как будто до него это не касалось, стараясь как нибудь нечаянно не повредить барышне.


Старый граф, всегда державший огромную охоту, теперь же передавший всю охоту в ведение сына, в этот день, 15 го сентября, развеселившись, собрался сам тоже выехать.
Через час вся охота была у крыльца. Николай с строгим и серьезным видом, показывавшим, что некогда теперь заниматься пустяками, прошел мимо Наташи и Пети, которые что то рассказывали ему. Он осмотрел все части охоты, послал вперед стаю и охотников в заезд, сел на своего рыжего донца и, подсвистывая собак своей своры, тронулся через гумно в поле, ведущее к отрадненскому заказу. Лошадь старого графа, игреневого меренка, называемого Вифлянкой, вел графский стремянной; сам же он должен был прямо выехать в дрожечках на оставленный ему лаз.
Всех гончих выведено было 54 собаки, под которыми, доезжачими и выжлятниками, выехало 6 человек. Борзятников кроме господ было 8 человек, за которыми рыскало более 40 борзых, так что с господскими сворами выехало в поле около 130 ти собак и 20 ти конных охотников.
Каждая собака знала хозяина и кличку. Каждый охотник знал свое дело, место и назначение. Как только вышли за ограду, все без шуму и разговоров равномерно и спокойно растянулись по дороге и полю, ведшими к отрадненскому лесу.
Как по пушному ковру шли по полю лошади, изредка шлепая по лужам, когда переходили через дороги. Туманное небо продолжало незаметно и равномерно спускаться на землю; в воздухе было тихо, тепло, беззвучно. Изредка слышались то подсвистыванье охотника, то храп лошади, то удар арапником или взвизг собаки, не шедшей на своем месте.