Лагерь для военнопленных № 17

Лагерь для военнопленных № 17
Stalag 17
Жанр	военная драма
Режиссёр	Билли Уайлдер
Продюсер	Билли Уайлдер
Автор сценария	Эдвин Блюм, Билли Уайлдер
В главных ролях	Уильям Холден Дон Тейлор Отто Премингер Роберт Стросс Питер Грейвс Невилл Бранд Харви Лембек
Оператор	Эрнест Ласло
Композитор	Франц Ваксман
Кинокомпания	Paramount Pictures
Длительность	120 минут
Страна	США США
Язык	английский
Год	1953
IMDb	ID 0046359
Выход фильма «Лагерь для военнопленных № 17» (оригинальное название — Stalag 17)

К:Фильмы 1953 года

«Лагерь для военнопленных № 17» (англ. Stalag 17) — военный фильм режиссёра Билли Уайлдера, рассказывающий о группе американских военных лётчиков, содержащихся во время Второй мировой войны в немецком лагере для военнопленных, подозревающих о наличии предателя в своей среде. Фильм был создан на основе бродвейской пьесы.

В главных ролях — Уильям Холден, Дон Тейлор, Роберт Стросс, Невилл Бранд, Харви Лембек и Питер Грейвс. При этом Стросс и Лембек играли также в оригинальной бродвейской постановке; Уайлдер также использовал Отто Премингера в роли коменданта лагеря.

Сценарий фильма был адаптирован Уайлдером и Эдвином Блюмом (Edwin Blum), за основу взята пьеса Дональда Бевана (Donald Bevan) и Эдмунда Тшчинского (Edmund Trzcinski), оба были реальными узниками лагеря № 17B в Австрии. Таким образом, сюжет был основан на реальном опыте самих авторов; Тшчинский фигурирует в самом фильме в качестве узника. Пьеса была поставлена Хосе Феррером, в ней дебютировал Джон Эриксон в роли Сефтона. Премьера состоялась в мае 1953 и выдержала 472 постановки. Прототипом Сефтона в некоторой степени был Джо Палаццо, пилота из лагерного барака, где жил Эдмунд Тшчинский.

Сюжет

Действие «Лагеря № 17» начинается в «самую длинную ночь в году» в 1944 в шталаге Люфтваффе, находящегося где-то у Дуная. История о нацистском шпионе в бараке № 4 рассказывается от имени Кларенса Харви Кука по прозвищу «Куки» (Clarence Harvey «Cookie» Cook) (Джил Страттон, Gil Stratton). В лагере содержатся польские, чешские и русские женщины, а в американском секторе — 630 сержантов, добровольцев из команд бомбардировщиков — стрелков, радистов и авиаинженеров.

Военнопленные Манфреди и Джонсон пытаются убежать через подземный ход, который обитатели барака прокопали под колючей проволокой. Как только они преодолевают заграждение, их тут же расстреливает из засады охрана лагеря. Другие заключенные приходят к выводу, что один из них проинформировал немцев о попытке побега. Подозрение падает на Сефтона (Уильям Холден) — циничного и в некоторой степени асоциального узника, который в открытую занимается обменом с немецкой охраной яйцами, шелковыми чулками, шерстяными одеялами и другими «предметами роскоши». Его подозревают несмотря на то, что его обогащение вполне объяснимо деловыми способностями и удачей. Например, он выигрывает большое количество сигарет у других заключенных, заключая пари против успеха побега Манфреди и Джонсона, выигранные сигареты у немцев на яйцо, которое на следующее утро готовит себе на завтрак.

В фильме показана картина жизни заключенных: они получают почту, едят ужасную пищу, моются в туалетах. Они стараются устраивать как можно больше коллективных протестных акций, чтобы сохранить рассудок и оказать сопротивление безжалостному и жестокому коменданту оберсту фон Шербаху (Отто Премингер). В частности, они нелегально используют радио, которое последовательно передается через весь лагерь, из барака в барак, чтобы послушать BBC и военные новости (антенной при этом служит волейбольная сетка). Немецкий охранник, фельдфебель Шульц (Зиг Руман), вскоре конфискует радио — ещё один аргумент в пользу наличия «стукача» в бараке.

С юмором изображается безрассудная любовь «Зверюги» Казавы к известной актрисе кино Бетти Грейбл. Он впадает в депрессию, узнав, что Бетти вышла замуж за дирижёра джаз-бенда Харри Джеймса. Гарри Шапиро получает по почте сразу 6 писем, представляя их Зверюге как письма от женщин. Когда Казава видит, что письма написаны на фирменном бланке финансовой компании, Гарри вынужден ему признаться, что это — требования об очередных выплатах долга за Plymouth.

Однажды Сефтон подкупает охрану, после чего проводит целый день в женском бараке русского сектора лагеря. Другие узники видят это через телескоп, который тот ранее установил для того, чтобы зарабатывать на других заключенных, беря с них сигареты за несколько секунд взгляда на моющихся в бараке санобработки женщин. Сокамерники делают вывод, что он это получил в награду за информирование немцев о радио. Когда Сефтон возвращается, они его обвиняют в доносительстве. В этот момент в барак приходит фон Шербах, чтобы задержать недавно прибывшего заключенного, лейтенанта Джеймса Скайлера Данбара (Дон Тейлор), который ранее сказал другим узникам о том, что он во время своей транспортировки в лагерь взорвал немецкий поезд с боеприпасами. Сефтон знает, что Данбар происходит из одной влиятельной бостонской семьи. Когда-то они учились в одном классе школы пилотов, причем Сефтона признали непригодным, а Данбар её успешно закончил. Сефтон считает, что Данбар получил офицерское звание только из-за денег своей семьи. Товарищи по бараку убеждены, что именно Сефтон раскрыл тайну об акте саботажа Данбара, и сильно его избивают, и Сефтон становится изгоем. Его имущество они распределяют между собой. После этого Сефтон решает самостоятельно выявить и раскрыть шпиона, чтобы спасти своё имя. Во время очередной ложной воздушной тревоги ему удается остаться в бараке, и он узнает, что шпионом является ответственный за безопасность барака Прайс (Питер Грейвс). Сефтон видит, как тот разговаривает с Шульцем на немецком, выдавая при этом способ, которым Данбар смог поджечь поезд.

Сефтон делится своими наблюдениями со своим единственным другом в лагере Куки. При этом он обращает внимание, что стукачом может быть не только американский предатель, но и притворяющийся американцем немецкий шпион, «подсаженный» в барак с целью выведывания информации. Если он разоблачит Прайса перед всеми, то немцы наверняка его просто переведут в другой лагерь.

В разгар празднования рождества военнопленные узнают, что прибыли эсэсовцы, чтобы увезти Данбара в Берлин на допрос. Весь лагерь отвлекает внимание охраны, и Данбара удается вырвать из рук охраны и спрятать. Никто, кроме старосты лагеря Хоффи (Ричард Эрман) не знает, где спрятан Данбар, и не собирается эту тайну никому выдавать, даже пользующемуся всеобщим доверием Прайсу. Таким образом, никакие усилия немцев не приводят к нахождению Данбара, из-за чего фон Шербах грозит снести все бараки и выселить узников под открытое небо, если они не выдадут лейтенанта. Военнопленные барака № 4 решают, что один из них должен бежать с Данбаром и начинают тянуть жребий. Тут Прайс вызывается идти добровольно, и Сефтон, видя, что все остальные уже согласны на это, решается его разоблачить. После обвинения Прайса в доносительстве Сефтон его спрашивает: «Когда был Пёрл-Харбор». Прайс знает дату, но Сефтон его ловит, спрашивая о времени, когда тот услышал новость. Не раздумывая, Прайс выдает себя, отвечая «6 часов вечера» — в это время новость сообщили в Берлине, но никак не в Кливленде, где в это время он должен был быть. После этого Сефтон протягивает руку к карману пиджака Прайса и достает «почтовый ящик», используемый для обмена сообщениями с немцами — полую чёрную шахматную королеву с запиской внутри.

Убедив остальных в виновности Прайса, Сефтон (который раньше заявлял, что вместо побега предпочитает получше устроиться в лагере) решает сам вывести Данбара из лагеря — во-первых, потому что высоко оценивает шансы на побег, во вторых — рассчитывая получить вознаграждение от богатой семьи лейтенанта. Товарищи дают Сефтону достаточно времени, чтобы вытащить Данбара из укрытия (тот сидит в ёмкости с водой над туалетом), после чего выталкивают из барака Прайса с привязанными к ногам пустыми консервными банками. Уловка срабатывает: охрана, будучи уверенной, что это Данбар или ещё кто-нибудь из узников, осыпает Прайса градом пуль (к последующему ужасу Шульца и фон Шербаха), и в создавшейся суматохе Сефтон и Данбар благополучно перерезают колючую проволоку и совершают свой побег. Все начинают верить, что беглецы удачно покинут Германию. Зверюга же говорит: «Может быть, он просто хотел стащить наши кусачки? Что вы думаете об этом?» Фильм заканчивается тем, что Куки насвистывает известный марш времен Гражданской войны в США «Когда Джонни, маршируя, снова вернется домой» (When Johnny Comes Marching Home Again).

В ролях

Актёр	Роль
Уильям Холден	Дж.Дж.Сефтон Дж.Дж.Сефтон
Дон Тейлор	Данбар лейтенант Данбар
Отто Премингера	фон Шербах фон Шербах
Роберт Штраусс	Станислав «Зверюга» Казава Станислав «Зверюга» Казава
Харви Лембек	Гарри Шапиро Гарри Шапиро
Питер Грейвс	Прайс Прайс
Зиг Руман	Шульц фельдфебель Шульц
Невилл Бранд	Дюк Дюк
Ричард Эрман	Хоффи Хоффи
Майкл Мур	Манфреди Манфреди
Питер Болдуин	Джонсон Джонсон
Робинсон Стоун	Джои Джои
Роберт Шоли	Блонди Питерсон Блонди Питерсон
Уильям Пирсон	Марко Марко
Джил Страттон	Кларенс Харви «Куки» Кук (голос за кадром) Кларенс Харви «Куки» Кук (голос за кадром)
Джей Лоуренс	Баградиан Баградиан
Эрвин Кальсер	Инспектор из Женевы
Пол Салата	Охранник с бородой

Кастинг

На роль Сефтона проходили пробы также Чарлтон Хестон и Кирк Дуглас. Холден играл Сефтона с большой неохотой, так как считал характер этого персонажа слишком циничным и эгоистичным. Уайлдер не позволил эту роль сделать более привлекательной, и Холден было отказался от неё, но был принужден к съемкам администрацией Paramount Pictures.

Место съёмок

Лагерь для военнопленных был устроен на ранчо Джона Шоу на Вудленд-Хиллз (не в Калабасас, как это традиционно заявлялось), в юго-западном углу долины Сан-Фернандо. Начало съемки прошло в феврале, дождливом сезоне в Калифорнии, что дало много грязи для съёмок. Сейчас на этом месте находится молитвенный дом Церковь Иисуса Христа Святых последних дней на Вудленд-Хиллз.

Реакция на фильм

Кинофильм был хорошо принят; наряду с фильмами «Большой побег» и «Мост через реку Квай» (там также сыграл Холден) вошел в число величайших фильмах о военнопленных Второй мировой войны. Босли Краузер похвалил его, назвав «кинозрелищем, созданным мастерами своего дела» (cracker jack movie entertainment). Более поздний кинокритик, Джеймс Берардинелли, заявил, что «среди режиссёров XX века мало можно найти более разносторонних, чем Билли Уайлдер». В настоящее время фильм имеет 97%-ный рейтинг Rotten Tomatoes, базирующийся на оценках 30-ти обзоров.

Награды и номинации

Холден получил премию Оскар за лучшую мужскую роль. Его речь при награждении была рекордно короткой в телезаписи («thank you»); остальное было вырезано втиснутыми в жесткие временные рамки телевизионщиками. Расстроенный Холден лично заплатил за рекламу в отраслевых изданиях Голливуда, поблагодарив всех, кого он не смог в оскаровскую ночь.

Помимо этого, Уайлдер был номинирован на Оскар за лучшую режиссуру, Стросс — за лучшую роль второго плана.

Ссылки

• «Лагерь для военнопленных № 17» (англ.) на сайте Internet Movie Database
• [www.allmovie.com/movie/v46409 Лагерь для военнопленных № 17] (англ.) на сайте allmovie
• [www.ibdb.com/production.php?id=1944 «Лагерь для военнопленных № 17»] на сайте Internet Broadway Database
• [www.tcm.com/tcmdb/title/4237/Stalag-17/ «Лагерь для военнопленных № 17»] на сайте TCM Movie Database

Отрывок, характеризующий Лагерь для военнопленных № 17

Пьер с главноуправляющим каждый день занимался . Но он чувствовал, что занятия его ни на шаг не подвигали дела. Он чувствовал, что его занятия происходят независимо от дела, что они не цепляют за дело и не заставляют его двигаться. С одной стороны главноуправляющий выставлял дела в самом дурном свете, показывая Пьеру необходимость уплачивать долги и предпринимать новые работы силами крепостных мужиков, на что Пьер не соглашался; с другой стороны, Пьер требовал приступления к делу освобождения, на что управляющий выставлял необходимость прежде уплатить долг Опекунского совета, и потому невозможность быстрого исполнения.
Управляющий не говорил, что это совершенно невозможно; он предлагал для достижения этой цели продажу лесов Костромской губернии, продажу земель низовых и крымского именья. Но все эти операции в речах управляющего связывались с такою сложностью процессов, снятия запрещений, истребований, разрешений и т. п., что Пьер терялся и только говорил ему:
– Да, да, так и сделайте.
Пьер не имел той практической цепкости, которая бы дала ему возможность непосредственно взяться за дело, и потому он не любил его и только старался притвориться перед управляющим, что он занят делом. Управляющий же старался притвориться перед графом, что он считает эти занятия весьма полезными для хозяина и для себя стеснительными.
В большом городе нашлись знакомые; незнакомые поспешили познакомиться и радушно приветствовали вновь приехавшего богача, самого большого владельца губернии. Искушения по отношению главной слабости Пьера, той, в которой он признался во время приема в ложу, тоже были так сильны, что Пьер не мог воздержаться от них. Опять целые дни, недели, месяцы жизни Пьера проходили так же озабоченно и занято между вечерами, обедами, завтраками, балами, не давая ему времени опомниться, как и в Петербурге. Вместо новой жизни, которую надеялся повести Пьер, он жил всё тою же прежней жизнью, только в другой обстановке.
Из трех назначений масонства Пьер сознавал, что он не исполнял того, которое предписывало каждому масону быть образцом нравственной жизни, и из семи добродетелей совершенно не имел в себе двух: добронравия и любви к смерти. Он утешал себя тем, что за то он исполнял другое назначение, – исправление рода человеческого и имел другие добродетели, любовь к ближнему и в особенности щедрость.
Весной 1807 года Пьер решился ехать назад в Петербург. По дороге назад, он намеревался объехать все свои именья и лично удостовериться в том, что сделано из того, что им предписано и в каком положении находится теперь тот народ, который вверен ему Богом, и который он стремился облагодетельствовать.
Главноуправляющий, считавший все затеи молодого графа почти безумством, невыгодой для себя, для него, для крестьян – сделал уступки. Продолжая дело освобождения представлять невозможным, он распорядился постройкой во всех имениях больших зданий школ, больниц и приютов; для приезда барина везде приготовил встречи, не пышно торжественные, которые, он знал, не понравятся Пьеру, но именно такие религиозно благодарственные, с образами и хлебом солью, именно такие, которые, как он понимал барина, должны были подействовать на графа и обмануть его.
Южная весна, покойное, быстрое путешествие в венской коляске и уединение дороги радостно действовали на Пьера. Именья, в которых он не бывал еще, были – одно живописнее другого; народ везде представлялся благоденствующим и трогательно благодарным за сделанные ему благодеяния. Везде были встречи, которые, хотя и приводили в смущение Пьера, но в глубине души его вызывали радостное чувство. В одном месте мужики подносили ему хлеб соль и образ Петра и Павла, и просили позволения в честь его ангела Петра и Павла, в знак любви и благодарности за сделанные им благодеяния, воздвигнуть на свой счет новый придел в церкви. В другом месте его встретили женщины с грудными детьми, благодаря его за избавление от тяжелых работ. В третьем именьи его встречал священник с крестом, окруженный детьми, которых он по милостям графа обучал грамоте и религии. Во всех имениях Пьер видел своими глазами по одному плану воздвигавшиеся и воздвигнутые уже каменные здания больниц, школ, богаделен, которые должны были быть, в скором времени, открыты. Везде Пьер видел отчеты управляющих о барщинских работах, уменьшенных против прежнего, и слышал за то трогательные благодарения депутаций крестьян в синих кафтанах.
Пьер только не знал того, что там, где ему подносили хлеб соль и строили придел Петра и Павла, было торговое село и ярмарка в Петров день, что придел уже строился давно богачами мужиками села, теми, которые явились к нему, а что девять десятых мужиков этого села были в величайшем разорении. Он не знал, что вследствие того, что перестали по его приказу посылать ребятниц женщин с грудными детьми на барщину, эти самые ребятницы тем труднейшую работу несли на своей половине. Он не знал, что священник, встретивший его с крестом, отягощал мужиков своими поборами, и что собранные к нему ученики со слезами были отдаваемы ему, и за большие деньги были откупаемы родителями. Он не знал, что каменные, по плану, здания воздвигались своими рабочими и увеличили барщину крестьян, уменьшенную только на бумаге. Он не знал, что там, где управляющий указывал ему по книге на уменьшение по его воле оброка на одну треть, была наполовину прибавлена барщинная повинность. И потому Пьер был восхищен своим путешествием по именьям, и вполне возвратился к тому филантропическому настроению, в котором он выехал из Петербурга, и писал восторженные письма своему наставнику брату, как он называл великого мастера.
«Как легко, как мало усилия нужно, чтобы сделать так много добра, думал Пьер, и как мало мы об этом заботимся!»
Он счастлив был выказываемой ему благодарностью, но стыдился, принимая ее. Эта благодарность напоминала ему, на сколько он еще больше бы был в состоянии сделать для этих простых, добрых людей.
Главноуправляющий, весьма глупый и хитрый человек, совершенно понимая умного и наивного графа, и играя им, как игрушкой, увидав действие, произведенное на Пьера приготовленными приемами, решительнее обратился к нему с доводами о невозможности и, главное, ненужности освобождения крестьян, которые и без того были совершенно счастливы.
Пьер втайне своей души соглашался с управляющим в том, что трудно было представить себе людей, более счастливых, и что Бог знает, что ожидало их на воле; но Пьер, хотя и неохотно, настаивал на том, что он считал справедливым. Управляющий обещал употребить все силы для исполнения воли графа, ясно понимая, что граф никогда не будет в состоянии поверить его не только в том, употреблены ли все меры для продажи лесов и имений, для выкупа из Совета, но и никогда вероятно не спросит и не узнает о том, как построенные здания стоят пустыми и крестьяне продолжают давать работой и деньгами всё то, что они дают у других, т. е. всё, что они могут давать.


В самом счастливом состоянии духа возвращаясь из своего южного путешествия, Пьер исполнил свое давнишнее намерение заехать к своему другу Болконскому, которого он не видал два года.
Богучарово лежало в некрасивой, плоской местности, покрытой полями и срубленными и несрубленными еловыми и березовыми лесами. Барский двор находился на конце прямой, по большой дороге расположенной деревни, за вновь вырытым, полно налитым прудом, с необросшими еще травой берегами, в середине молодого леса, между которым стояло несколько больших сосен.
Барский двор состоял из гумна, надворных построек, конюшень, бани, флигеля и большого каменного дома с полукруглым фронтоном, который еще строился. Вокруг дома был рассажен молодой сад. Ограды и ворота были прочные и новые; под навесом стояли две пожарные трубы и бочка, выкрашенная зеленой краской; дороги были прямые, мосты были крепкие с перилами. На всем лежал отпечаток аккуратности и хозяйственности. Встретившиеся дворовые, на вопрос, где живет князь, указали на небольшой, новый флигелек, стоящий у самого края пруда. Старый дядька князя Андрея, Антон, высадил Пьера из коляски, сказал, что князь дома, и проводил его в чистую, маленькую прихожую.
Пьера поразила скромность маленького, хотя и чистенького домика после тех блестящих условий, в которых последний раз он видел своего друга в Петербурге. Он поспешно вошел в пахнущую еще сосной, не отштукатуренную, маленькую залу и хотел итти дальше, но Антон на цыпочках пробежал вперед и постучался в дверь.
– Ну, что там? – послышался резкий, неприятный голос.
– Гость, – отвечал Антон.
– Проси подождать, – и послышался отодвинутый стул. Пьер быстрыми шагами подошел к двери и столкнулся лицом к лицу с выходившим к нему, нахмуренным и постаревшим, князем Андреем. Пьер обнял его и, подняв очки, целовал его в щеки и близко смотрел на него.
– Вот не ждал, очень рад, – сказал князь Андрей. Пьер ничего не говорил; он удивленно, не спуская глаз, смотрел на своего друга. Его поразила происшедшая перемена в князе Андрее. Слова были ласковы, улыбка была на губах и лице князя Андрея, но взгляд был потухший, мертвый, которому, несмотря на видимое желание, князь Андрей не мог придать радостного и веселого блеска. Не то, что похудел, побледнел, возмужал его друг; но взгляд этот и морщинка на лбу, выражавшие долгое сосредоточение на чем то одном, поражали и отчуждали Пьера, пока он не привык к ним.
При свидании после долгой разлуки, как это всегда бывает, разговор долго не мог остановиться; они спрашивали и отвечали коротко о таких вещах, о которых они сами знали, что надо было говорить долго. Наконец разговор стал понемногу останавливаться на прежде отрывочно сказанном, на вопросах о прошедшей жизни, о планах на будущее, о путешествии Пьера, о его занятиях, о войне и т. д. Та сосредоточенность и убитость, которую заметил Пьер во взгляде князя Андрея, теперь выражалась еще сильнее в улыбке, с которою он слушал Пьера, в особенности тогда, когда Пьер говорил с одушевлением радости о прошедшем или будущем. Как будто князь Андрей и желал бы, но не мог принимать участия в том, что он говорил. Пьер начинал чувствовать, что перед князем Андреем восторженность, мечты, надежды на счастие и на добро не приличны. Ему совестно было высказывать все свои новые, масонские мысли, в особенности подновленные и возбужденные в нем его последним путешествием. Он сдерживал себя, боялся быть наивным; вместе с тем ему неудержимо хотелось поскорей показать своему другу, что он был теперь совсем другой, лучший Пьер, чем тот, который был в Петербурге.
– Я не могу вам сказать, как много я пережил за это время. Я сам бы не узнал себя.
– Да, много, много мы изменились с тех пор, – сказал князь Андрей.
– Ну а вы? – спрашивал Пьер, – какие ваши планы?
– Планы? – иронически повторил князь Андрей. – Мои планы? – повторил он, как бы удивляясь значению такого слова. – Да вот видишь, строюсь, хочу к будущему году переехать совсем…
Пьер молча, пристально вглядывался в состаревшееся лицо (князя) Андрея.
– Нет, я спрашиваю, – сказал Пьер, – но князь Андрей перебил его:
– Да что про меня говорить…. расскажи же, расскажи про свое путешествие, про всё, что ты там наделал в своих именьях?
Пьер стал рассказывать о том, что он сделал в своих имениях, стараясь как можно более скрыть свое участие в улучшениях, сделанных им. Князь Андрей несколько раз подсказывал Пьеру вперед то, что он рассказывал, как будто всё то, что сделал Пьер, была давно известная история, и слушал не только не с интересом, но даже как будто стыдясь за то, что рассказывал Пьер.
Пьеру стало неловко и даже тяжело в обществе своего друга. Он замолчал.
– А вот что, душа моя, – сказал князь Андрей, которому очевидно было тоже тяжело и стеснительно с гостем, – я здесь на биваках, и приехал только посмотреть. Я нынче еду опять к сестре. Я тебя познакомлю с ними. Да ты, кажется, знаком, – сказал он, очевидно занимая гостя, с которым он не чувствовал теперь ничего общего. – Мы поедем после обеда. А теперь хочешь посмотреть мою усадьбу? – Они вышли и проходили до обеда, разговаривая о политических новостях и общих знакомых, как люди мало близкие друг к другу. С некоторым оживлением и интересом князь Андрей говорил только об устраиваемой им новой усадьбе и постройке, но и тут в середине разговора, на подмостках, когда князь Андрей описывал Пьеру будущее расположение дома, он вдруг остановился. – Впрочем тут нет ничего интересного, пойдем обедать и поедем. – За обедом зашел разговор о женитьбе Пьера.