Лагутенко, Виталий Павлович
| Виталий Павлович Лагутенко | ||||||||
 | ||||||||
| Награды и премии: |
Вита́лий Па́влович Лагуте́нко (1904—1969) — советский инженер-строитель, автор проекта первых «хрущёвок» (серия К-7) (иногда неофициально называемых «лагутенковки») — первых многоквартирных домов, построенных по индустриальной технологии. Написал две книги по панельному домостроению. Дед музыканта Ильи Лагутенко. БиографияВиталий Лагутенко родился в 1904 году в Могилёве. В 1921 году переехал в Москву и поступил на работу старшим техником на строительстве Казанского вокзала, где трудился под руководством А. В. Щусева. В 1931 окончил строительный факультет Московского института инженеров транспорта, после чего был назначен групповым, а позже главным инженером мастерской Щусева при Моссовете. В годы Великой Отечественной войны занимался проектированием бомбоубежищ, маскировкой специальных объектов в Москве и восстановлением разрушенных бомбёжками зданий, за что был награждён орденом Отечественной войны II степени. После войны Лагутенко возглавил первую мастерскую Моспроекта. В это время руководством страны перед строителями была поставлена задача создать максимально дешёвый проект жилого дома с возможностью посемейного заселения (то есть с отдельными, а не коммунальными, квартирами). Первым этапом выполнения этой задачи было внедрение идеи индустриального панельного домостроения с несущим каркасом. Первые экспериментальные дома по такой технологии были построены в 1947 году по совместному проекту Виталия Лагутенко и Михаила Посохина на улице Куусинена в Москве. В 1949 году Лагутенко был назначен главным инженером НИИ Моспроекта, а в 1956 — руководителем Архитектурно-планировочного управления города Москвы. Именно в этой должности он довёл до логического завершения своё главное детище — проект дешёвого массового дома с отдельными квартирами для каждой семьи. Таковым стал дом серии К-7. Первый опытный дом данной серии был построен в Москве на улице Гримау. Серия была признана удачной, и «хрущевки» в различных модификациях стали строиться повсеместно. Специально для их строительства 31 мая 1961 года был организован Первый домостроительный комбинат (ДСК-1). В том же 1961 году В. П. Лагутенко становится руководителем специально созданного конструкторского бюро крупнопанельного и каркасно-панельного домостроения из тонкостенных железобетонных элементов при МНИИТЭПе, где продолжал работу по совершенствованию серии К-7 вплоть до своей смерти в 1969 году. Награды и звания
Напишите отзыв о статье "Лагутенко, Виталий Павлович"Ссылки
| |||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
Отрывок, характеризующий Лагутенко, Виталий Павлович
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
