Ладожский тип

Ладожский тип (англ. Ladogan racial type) — антропологический тип европеоидной расы. Термин введён американским антропологом К. Куном (1939), используется также американским расистом Р. Маккалоком. Другими^[кем?] антропологами не выделялся.

Происхождение

К. Кун полагал, что этот тип представляет собой потомков мезокефального или брахикефального населения, населявшего Северную Европу к востоку от Балтийского моря во время существования культуры гребенчатой керамики (нем. Kammkeramik). Ладожский тип образовался в результате смешения частично монголоидного брахикефального элемента с мезокефальными формами генерализованного верхнепалеолитического вида.

Характеристика и подтипы

Характеризуется брахикефалией, несколько уплощённым лицом и светлой пигментацией.

К. Кун выделял два вида ладожского типа:

• неодунайский: сильно смешанный с древним неолитическим дунайским типом, в меньшей степени с другими элементами;
• восточнобалтийский: сильно смешанный с типом кордид, нордиками железного века и остатками западного палеолитического населения.

Распространение

В неодунайской форме распространён в Восточной Европе, с многочисленными локальными вариантами. В восточнобалтийской форме составляет господствующее население большой части Финляндии и прибалтийских государств.

По Р. Маккалоку, ладожский тип распространён среди финно-угорских народов, а также у восточных славян (35 %), поляков (10 %) и прибалтийских народов (5 %).

Ссылки

• [www.snpa.nordish.net/troeplate02.htm Ugrian-speakers of Ladogan-racial Type]
• [www.friendsofsabbath.org/Further_Research/e-books/Races%20of%20Europe%20-%20C%20Coon/chapter-VIII6.htm Carleton S. Coon. The Races of Europe (1939)] (англ.)

Отрывок, характеризующий Ладожский тип

Дело Пьера с Долоховым было замято, и, несмотря на тогдашнюю строгость государя в отношении дуэлей, ни оба противника, ни их секунданты не пострадали. Но история дуэли, подтвержденная разрывом Пьера с женой, разгласилась в обществе. Пьер, на которого смотрели снисходительно, покровительственно, когда он был незаконным сыном, которого ласкали и прославляли, когда он был лучшим женихом Российской империи, после своей женитьбы, когда невестам и матерям нечего было ожидать от него, сильно потерял во мнении общества, тем более, что он не умел и не желал заискивать общественного благоволения. Теперь его одного обвиняли в происшедшем, говорили, что он бестолковый ревнивец, подверженный таким же припадкам кровожадного бешенства, как и его отец. И когда, после отъезда Пьера, Элен вернулась в Петербург, она была не только радушно, но с оттенком почтительности, относившейся к ее несчастию, принята всеми своими знакомыми. Когда разговор заходил о ее муже, Элен принимала достойное выражение, которое она – хотя и не понимая его значения – по свойственному ей такту, усвоила себе. Выражение это говорило, что она решилась, не жалуясь, переносить свое несчастие, и что ее муж есть крест, посланный ей от Бога. Князь Василий откровеннее высказывал свое мнение. Он пожимал плечами, когда разговор заходил о Пьере, и, указывая на лоб, говорил:
– Un cerveau fele – je le disais toujours. [Полусумасшедший – я всегда это говорил.]
– Я вперед сказала, – говорила Анна Павловна о Пьере, – я тогда же сейчас сказала, и прежде всех (она настаивала на своем первенстве), что это безумный молодой человек, испорченный развратными идеями века. Я тогда еще сказала это, когда все восхищались им и он только приехал из за границы, и помните, у меня как то вечером представлял из себя какого то Марата. Чем же кончилось? Я тогда еще не желала этой свадьбы и предсказала всё, что случится.
Анна Павловна по прежнему давала у себя в свободные дни такие вечера, как и прежде, и такие, какие она одна имела дар устроивать, вечера, на которых собиралась, во первых, la creme de la veritable bonne societe, la fine fleur de l'essence intellectuelle de la societe de Petersbourg, [сливки настоящего хорошего общества, цвет интеллектуальной эссенции петербургского общества,] как говорила сама Анна Павловна. Кроме этого утонченного выбора общества, вечера Анны Павловны отличались еще тем, что всякий раз на своем вечере Анна Павловна подавала своему обществу какое нибудь новое, интересное лицо, и что нигде, как на этих вечерах, не высказывался так очевидно и твердо градус политического термометра, на котором стояло настроение придворного легитимистского петербургского общества.