Ладыженский, Владимир Николаевич

Владимир Николаевич Ладыженский
Место рождения:	с. Александровка, Сердобский уезд, Саратовская губерния, Российская империя
Гражданство:	Российская империя Российская империя
Род деятельности:	прозаик, поэт, переводчик, редактор, литературный критик
Годы творчества:	1886-
Жанр:	рассказ, стихотворение
Язык произведений:	русский
Цитаты в Викицитатнике

Влади́мир Никола́евич Лады́женский (8 [20] марта 1859, село Александровка, Саратовская губерния — 19 января 1932, Ницца) — русский поэт, прозаик, общественный деятель.

Биография

Родился в помещичьей семье. Учился в Училище правоведения в Санкт-Петербурге (1870—1875; курс не окончил). Вернулся в унаследованное от матери и бабушки имение Липяги, где вёл хозяйство вместе с братом Сергеем. Не удовлетворяясь хозяйственной деятельностью, сдавал землю в аренду, считая своим предназначением литературный труд и просвещение народа.

В начале 1890-х годов открыл собственную народную школу, где пробыл 3 года учителем. В 1895 году был выбран гласным земского собрания Пензенского уезда, в 1897 назначен членом уездной земской управы, где отвечал за народное просвещение, а позднее — членом уездного училищного совета и епархиального училищного совета. В 1898—1904 годы состоял гласным губернского земского собрания и членом губернской земской управы, где также ведал вопросами народного просвещения; утверждался членом губернского училищного комитета, Пензенского уездного и губернского учительского совета, школьной комиссии. Кроме того, был секретарём общества сельского хозяйства Юго-Восточной России, входил в состав губернского статистического комитета, пензенской учёной архивной комиссии, губернского статистического комитета, в правление библиотеки им. М. Ю. Лермонтова; состоял членом Пушкинского общества, комитета попечительства о народной трезвости, драматического кружка народного театра. Занимался также и благотворительностью: подарил рояль в общежитие для девочек — детей народных учителей губернии, на взятую ссуду построил амбулаторию и школу в Липягах, жертвовал наличные средства (например, на открытие библиотеки в селе Оленевка Пензенского уезда). Участвовал в проведении 50-летия со дня смерти В. Г. Белинского (1898), содействуя изданию сборника «Памяти В. Г. Белинского».

В земском собрании настаивал на достойной оплате труда учителей, организовывал педагогические курсы, был попечителем нескольких школ. Содействовал созданию в губернии сети библиотек (52 земские библиотеки), открытию библиотеки имени М. Ю. Лермонтова в Тарханах, библиотеки в селе Поим; организовал книжный склад при земской управе и занимался комплектованием библиотек.

Представлял Пензенскую губернию на российских земских съездах (1903—1905) и на 1-м Всероссийском съезде по вопросам народного образования.

В конце 1904 года на губернском земском собрании отказался баллотироваться в губернскую земскую управу в связи с отсутствием должного финансирования народного образования.

В 1890—1900-е годы часто посещал Петербург и Москву, где встречался с литераторами, редакторами журналов. В круг его общения входили Д. С. Мережковский, А. Н. Плещеев, К. С. Бранцевич, П. В. Засодимский, С. Я. Надсон, Д. Н. Мамин-Сибиряк, В. М. Лавров, В. А. Гольцев, В. С. Соловьёв, художник Н. А. Ярошенко и другие. В начале 1890-х годов В Петербурге познакомился с И. А. Буниным и А. П. Чеховым, состоял с ними в переписке, гостил у Чеховых в Мелихове и в Крыму.

В 1905—1906 годах редактировал в Пензе газету «Перестрой» (совместно с Н. Ф. Езерским).

В 1911 году вернулся к земской деятельности: был избран гласным Пензенского уездного земского собрания (1911—1916), состоял членом уездного врачебно-санитарного и учительского советов, а также членом губернского и уездного комитетов попечительства о народной трезвости; в 1913 году был избран также почётным мировым судьёй. В период Первой мировой войны работал уполномоченным Красного Креста Всероссийского земского союза.

После того, как в 1917 году имение в Липягах подверглось разорению, В. Н. Ладыженский уехал в Москву, где возглавлял Общество просвещения. В 1919 году эмигрировал во Францию.

Жил в Бордо, затем под Парижем — в Мёдоне, Шавиле (Жавиле), в последние годы жизни — на юге Франции. Трудился на птичнике, занимался педагогической деятельностью, был воспитателем общежития русских мальчиков. В 1926 году участвовал в издании газеты «Русскому мальчику». Состоял членом Союза русских писателей и журналистов, Общества русских студентов по изучению славянской культуры.

Похоронен на Русском кладбище Кокад в Ницце.

Семья

Отец — Николай Николаевич Ладыженский (14.11.1823 — 1867), подпоручик; сын Николая Фёдоровича (? — до 1835), отставного штабс-ротмистра (1804) и титулярного советника, и Степаниды Игнатьевны.

Мать — Любовь Леонтьевна (урожд. Хилинская).

Братья — Сергей (5.8.1856—?), Александр (14.3.1858—?), Фёдор (1868—?).

Творчество

Первые рассказы для детей опубликовал с 1886 г. в журнале «Детское чтение» В. П. Острогорского. Позднее печатал рассказы и стихи (по настоянию А. Н. Плещеева) в журналах «Русская мысль», «Вестник Европы», «Мир Божий», «Современный мир», «Русское богатство», «Голос минувшего», «Северный вестник» и др. Первая книга рассказов и сказок («На пашне») вышла в 1893, первая книга стихов — в 1896 году.

Прозу В. Н. Ладыженского отличает светлая тональность, художественная проповедь доброты и милосердия. Сочувствие к обездоленным, защита человечности характерны и для его лирики, в которой находили родственность с поэзией А. Апухтина и С. Надсона.

В период деятельности в земском собрании написал ряд учебных пособий («История русской литературы для школ и народа»; «К. Д. Ушинский и „Родное слово“» в соавторстве с П. Ф. Орёлкиным, 1901; «Помощь народного учителя внешкольному образованию», 1902) и книг в серии «Чтение для школ и народа» («О книгах и сочинениях», 1899—1901; «Что такое земство», 1902).

Перевёл с французского и издал «Марсельезу» («Вперёд, сыны родного края…») (1906).

В 1910-х годах написал ряд очерков о близких к нему писателях, общественных деятелях и деятелях искусства (изданы в журнале «Вестник Европы» в 1917 под названием «Дни и встречи»): В. П. Острогорском, П. В. Засодимском, Д. Н. Мамине-Сибиряке, В. А. Гольцеве, В. М. Лаврове, С. Я. Елпатьевском, Н. Ф. Анненском, а также о пензенцах — П. Ф. Орёлкине (инспектор народных училищ), В. Д. Андриевском, художниках К. А. Савицком и А. Ф. Афанасьеве.

Будучи в эмиграции, публиковал рассказы из быта эмигрантов, воспоминания о Лескове, Плещееве, Найденове, Лаврове. В журнале «Перезвоны» (Рига) поместил литературно-критические статьи о творчестве Б. К. Зайцева (1926. — № 26), Е. Н. Чирикова (1927. — № 29), рецензии на книги Бунина, Шмелева и др.

Избранные публикации

• «На пашне» (рассказы), 1893
• «Далёкие дни» (рассказы), 1909
• «Дома» (рассказы), 1913

Современные переиздания

• [travelclubonline.ru/data/documents/Ladigenskii-V.N..pdf Владимир Николаевич Ладыженский: сб.] / Сост., автор коммент. и библиогр. Н. И. Забродина. — Пенза: Областная б-ка для детей и юношества, 2010. — 229 с. — (библиография публикаций В. Н. Ладыженского — С. 217—221). — 500 экз. — ISBN отс., ББК 83.3 (2 Рос — 4 Пен).

Литература

• Д. С. Ладыженский, Владимир Николаевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907. — Т. доп. 2. — С. 54.
• Забродина Н. [sura.liblermont.ru/content/files/ladish.13.4..pdf Владимир Ладыженский: биографический очерк] // Сура. — 2009. — № 4. — С. 172–182. [www.webcitation.org/6HQnt7Mgb Архивировано] из первоисточника 17 июня 2013. (Проверено 22 января 2016)
• Савин О. М. [inpenza.ru/serdobsk/alexandrovo-rostovka.php Ладыженский Владимир Николаевич] // Пензенская энциклопедия. — М.: Большая Российская энциклопедия, 2001. — С. 293.
• Храбровицкий А. В. [feb-web.ru/feb/kle/kle-abc/ke3/ke3-9652.htm Ладыженский, Владимир Николаевич] // Краткая литературная энциклопедия. — М.: Сов. энцикл., 1966. — Т. 3: Иаков — Лакснесс / Гл. ред. А. А. Сурков.

Ссылки

• Любомудров А. [www.rusinst.ru/articletext.asp?rzd=1&id=4582&tm=11 Ладыженский Владимир Николаевич (8(20).03.1859–19.01.1932), писатель, поэт, критик, журналист]. Большая энциклопедия русского народа. Институт Русской Цивилизации. Проверено 22 января 2016.

Отрывок, характеризующий Ладыженский, Владимир Николаевич

– Вот это славно, – сказал он.
– Настоящэ й гусар, молодой человэк, – крикнул полковник, ударив опять по столу.
– О чем вы там шумите? – вдруг послышался через стол басистый голос Марьи Дмитриевны. – Что ты по столу стучишь? – обратилась она к гусару, – на кого ты горячишься? верно, думаешь, что тут французы перед тобой?
– Я правду говору, – улыбаясь сказал гусар.
– Всё о войне, – через стол прокричал граф. – Ведь у меня сын идет, Марья Дмитриевна, сын идет.
– А у меня четыре сына в армии, а я не тужу. На всё воля Божья: и на печи лежа умрешь, и в сражении Бог помилует, – прозвучал без всякого усилия, с того конца стола густой голос Марьи Дмитриевны.
– Это так.
И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.
– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери:
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.


Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.

Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?

В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.