Лад (деталь музыкальных инструментов)

Лад (во мн. ч. лады или ладки́) — деталь конструкции ряда струнных инструментов, представляющая собой выпуклую поперечную полоску на грифе и служащую для изменения тона звучащей струны. Название детали связано с понятием лада как важнейшей гармонической характеристики в музыке. У струнных инструментов лады делят гриф на отрезки, длины которых рассчитаны в соответствии с законами волновой акустики и теории музыки. Например, на таких инструментах, как мандолина или современная гитара, каждому ладу соответствует один полутон стандартной западной системы, где октава поделена на 12 одинаковых полутонов (см. равномерно темперированный строй).

На большинстве западных инструментов лады представляют собой металлические полоски, вставленные в гриф. На исторических инструментах и на некоторых неевропейских инструментах ладами служат кусочки струн, обмотанные вокруг грифа.

Иногда под ладом подразумевают пространство между двумя соседними полосками металла, поэтому говорят «прижать струну на пятом ладу», а не «прижать струну между четвёртым и пятым ладами», подразумевая, что палец прижимает струну к поверхности грифа, а не к самой полоске.

Прижимая струну к ладу, мы сокращаем её длину, то есть, повышаем её тон — колеблется (звучит) лишь отрезок струны от нижнего порожка до зажатого лада. Колебания струны не распространяются дальше этого лада. Это имеет большое значение для щипковых инструментов, где звук был бы тихим и быстро затухал бы, если бы струна с одного конца опиралась бы на мягкую подушечку пальца.

Другим преимуществом ладов является то, что они позволяют значительно легче достичь принятого стандарта звучания, так как позиции для нужных нот указаны ладами. Кроме того, играть аккорды гораздо легче на грифе с ладами, чем на грифе без них.

Недостатком использования ладов является ограничение в диапазоне звука, который уже задан ладами. Некоторые вариации высоты вокруг фиксированного тона всё же возможны. Звук можно повысить, оттянув струну в перпендикулярном к струне направлении. Такую технику очень часто применяют рок- и джаз-гитаристы, особенно при исполнении одноголосных партий. На инструментах с более тонкими ладами высота звука может меняться в зависимости от давления пальца на струну за ладом. Существует так же возможность изменения натяжения струны движением пальца вдоль струны. Таким способом можно как повысить, так и понизить тон звучащей струны. Этот приём характерен для классической гитары. Натяжение мягких нейлоновых струн не очень велико и легко поддается изменению. На стальных же струнах, даже при малой их толщине, выполнение приёма весьма затруднено и эффект от него мало заметен.

Отношение длин <math>n</math>-ого лада к <math>n-1</math> всегда одинаковое и составляет <math>(\sqrt[12]{2})</math>, или 1,059463. Таким образом, двенадцатый лад делит струну пополам. То есть струна, прижатая на двенадцатом ладу, звучит на октаву выше открытой.

Многие инструменты могут не иметь ладов. Например, бас-гитары бывают без ладов. В этом они скорее напоминают контрабас, который не имеет ладов в принципе. Иногда можно встретить даже безладовую классическую гитару, но такие инструменты — редкость, и бывают только мастеровыми.

См. также

• Веерные лады

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Лад (деталь музыкальных инструментов)

– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.