Лазарева суббота

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Лазарева суббота
</td>
Воскрешение Лазаря. Русская икона, XV век Русский музей. С.-Петербург
Тип христианский
Значение воспоминание воскрешения Лазаря
Отмечается православными и католиками
Дата суббота 6-й седмицы Великого поста
Празднование богослужение
Традиции в православии:
послабление в посте на икру
Связан с Входом Господним в Иерусалим

Ла́зарева суббо́та, Суббо́та свята́го и пра́ведного Ла́заря (греч. Σάββατον τοῦ Ἁγίου καὶ Δικαίου Λαζάρου) — суббота шестой седмицы Великого поста. В этот день христиане воспоминают чудо воскрешения Иисусом Христом праведного Лазаря (Ин. 11:1-45), которое совершено в удостоверение грядущего воскресения всех умерших.

Празднование Лазаревой субботы установлено с древних времён, она предваряет Вход Господень в Иерусалим.





События праздника

О воскрешении Лазаря повествует только Иоанн Богослов:

Был болен некто Лазарь из Вифании, из селения, [где жили] Мария и Марфа, сестра её. Мария же, которой брат Лазарь был болен, была [та], которая помазала Господа миром и отерла ноги Его волосами своими. Сестры послали сказать Ему: Господи! вот, кого Ты любишь, болен. Иисус, услышав [то], сказал: эта болезнь не к смерти, но к славе Божией, да прославится через неё Сын Божий. Иисус же любил Марфу и сестру её и Лазаря.

Иисус уже по дороге в Вифанию знал, что Лазарь умер, но шёл с учениками «дабы вы уверовали» (Ин. 11:15). На дороге он был встречен Марфой, которая на его вопрос: «Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет. И всякий, живущий и верующий в Меня, не умрет вовек. Веришь ли сему?» ответила: «Господи! я верую, что Ты Христос, Сын Божий, грядущий в мир» (Ин. 11:25-27).

По дороге к гробнице Лазаря Иисус заплакал, и иудеи, видевшие это, говорили: «Смотри, как Он любил его». Когда подошли к пещере, в которой был погребён Лазарь, и отвалили от неё камень, Иисус стал молиться:

Отче! благодарю Тебя, что Ты услышал Меня. Я и знал, что Ты всегда услышишь Меня; но сказал [сие] для народа, здесь стоящего, чтобы поверили, что Ты послал Меня. Сказав это, Он воззвал громким голосом: Лазарь! иди вон.

После этих слов из пещеры вышел воскресший Лазарь, «обвитый по рукам и ногам погребальными пеленами». Иисус повелел развязать его.

Как повествует Иоанн Богослов, многие видевшие это чудо уверовали в Иисуса как в Мессию, но фарисеи из страха «c этого дня положили убить Его» (Ин. 11:53).

Богослужение

Православная церковь

Служба Лазаревой субботы совершается по Постной Триоди. По своему содержанию утреня похожа на воскресную утреню, на которой не поётся полиелей, а стихословят Непорочны, после них поются воскресные тропари: «Благословен еси Господи, научи мя оправданием твоим». Затем седален, Евангелие не читается, а после седальна песнопение «Воскресение Христово видевше», Псалом 50 и сразу поется канон (песнопение), в конце утрени поется Великое славословие. Совершается литургия Иоанна Златоуста и на ней вместо Трисвятого поётся «Елицы во Христа крестистеся, во Христа облекостеся».

Тропарь, кондак Лазаревой субботы
На церковнославянском[1] (транслитерация) На русском На греческом[2]
Тропарь праздника О́бщее воскресе́ние пре́жде Твоея́ стра́сти уверя́я, из ме́ртвых воздви́гл еси́ Ла́заря, Христе́ Бо́же. Тем же́ и мы, я́ко о́троцы побе́ды зна́мения нося́ще, Тебе́ победи́телю сме́рти вопие́м: оса́нна в вы́шних, благослове́н Гряды́й во и́мя Госпо́дне. В общем воскресении прежде Твоего страдания удостоверяя, из мертвых воздвиг Ты Лазаря, Христе Боже. Потому и мы, как дети, держа символы победы, Тебе — Победителю смерти воззовем: «Осанна в вышних, благословен Грядущий во имя Господне!» Τὴν κοινὴν Ἀνάστασιν πρὸ τοῦ σοῦ Πάθους πιστούμενος, ἐκ νεκρῶν ἤγειρας τὸν Λάζαρον, Χριστὲ ὁ Θεός· ὅθεν καὶ ἡμεῖς ὡς οἱ Παῖδες, τὰ τῆς νίκης σύμβολα φέροντες, σοὶ τῷ Νικητῇ τοῦ θανάτου βοῶμεν· Ὡσαννὰ ἐν τοῖς ὑψίστοις, εὐλογημένος ὁ ἐρχόμενος, ἐν ὀνόματι Κυρίου.
Кондак праздника Всех ра́дость Христо́с, И́стина, Свет, Живо́т и ми́ра Воскресе́ние, су́щим на земли́ яви́ся Свое́ю бла́гостию, и бысть о́браз Воскресе́ния, всем подая́ Боже́ственное оставле́ние. Христос, всем радость, истина, свет, жизнь миру, воскресение, на земле живущим явился по Своей благости и стал образом воскресения, всем подавая Божественное прощение. Ἡ πάντων χαρά, Χριστὸς ἡ ἀλήθεια, τὸ φῶς ἡ ζωή, τοῦ Κόσμου ἡ ἀνάστασις, τοῖς ἐν γῇ πεφανέρωται, τῇ αὐτοῦ ἀγαθότητι, καὶ γέγονε τύπος τῆς ἀναστάσεως, τοῖς πᾶσι παρέχων θείαν ἄφεσιν.

Католическая церковь

Народные обряды

В Вербную субботу (воскресение Лазаря) ломают вербы[3]. Вечером начинается благословение и освящение святой водой «ваий» (пальмовых ветвей). Их в славянских странах символизируют ветви вербы. Кроме того, у сербов распространена традиция привязывать к освящаемым ветвям вербы маленькие колокольчики.

У русских в субботу готовили брагу, гречневые блины, кашу, рыбный курник. В полночь молодёжь обходила дома с песнями. У ворот кричали: «Отопри, отопри, молодая, вербешкою бить, здоровьем больше прежнего наделить!» Войдя в избу, слегка били ветками вербы спящих со словами: «Верба хлёст, бей до слёз!», «Вставай рано, бей барана!», «Бьём, чтобы быть здоровыми» (Городищенский уезд Пензенской губернии)[4].

У болгар и гагаузов в Лазареву субботу накануне Вербного воскресенья исполняли весенний девичий обряд лазарования (болг. лазарки, гаг. lazari), который сохранился до наших дней. Лазаровали девочки семи-десяти лет, которых называли «лазарки». Они ходили по домам по трое с пением лазарских песен. Одна из лазарок изображала «невесту». Её лицо обычно было закрыто белой коротенькой фатой или платком. Участниц одаривали сырыми яйцами и мелкой монетой[5].

Греки по традиции пекут в Лазареву субботу «лазаракиа» («лазарчики») — антропоморфное печенье из пряного сладкого теста.

См. также

Напишите отзыв о статье "Лазарева суббота"

Примечания

  1. [azbyka.ru/bogosluzhenie/triod_postnaya/post6sb_u.shtml Богослужебные книги на славянском. Постная Триодь, Суббота святаго и праведного Лазаря.]
  2. [analogion.gr/glt/texts/Tri/t87.uni.htm Богослужебные книги на греческом. Постная Триодь, Суббота святаго и праведного Лазаря]
  3. Рыженков, 1991.
  4. Толстой, 1995, с. 336—338.
  5. Квилинкова Е. Н., 2001

Литература

Отрывок, характеризующий Лазарева суббота

В третьем часу атаки французов прекратились. На всех лицах, приезжавших с поля сражения, и на тех, которые стояли вокруг него, Кутузов читал выражение напряженности, дошедшей до высшей степени. Кутузов был доволен успехом дня сверх ожидания. Но физические силы оставляли старика. Несколько раз голова его низко опускалась, как бы падая, и он задремывал. Ему подали обедать.
Флигель адъютант Вольцоген, тот самый, который, проезжая мимо князя Андрея, говорил, что войну надо im Raum verlegon [перенести в пространство (нем.) ], и которого так ненавидел Багратион, во время обеда подъехал к Кутузову. Вольцоген приехал от Барклая с донесением о ходе дел на левом фланге. Благоразумный Барклай де Толли, видя толпы отбегающих раненых и расстроенные зады армии, взвесив все обстоятельства дела, решил, что сражение было проиграно, и с этим известием прислал к главнокомандующему своего любимца.
Кутузов с трудом жевал жареную курицу и сузившимися, повеселевшими глазами взглянул на Вольцогена.
Вольцоген, небрежно разминая ноги, с полупрезрительной улыбкой на губах, подошел к Кутузову, слегка дотронувшись до козырька рукою.
Вольцоген обращался с светлейшим с некоторой аффектированной небрежностью, имеющей целью показать, что он, как высокообразованный военный, предоставляет русским делать кумира из этого старого, бесполезного человека, а сам знает, с кем он имеет дело. «Der alte Herr (как называли Кутузова в своем кругу немцы) macht sich ganz bequem, [Старый господин покойно устроился (нем.) ] – подумал Вольцоген и, строго взглянув на тарелки, стоявшие перед Кутузовым, начал докладывать старому господину положение дел на левом фланге так, как приказал ему Барклай и как он сам его видел и понял.
– Все пункты нашей позиции в руках неприятеля и отбить нечем, потому что войск нет; они бегут, и нет возможности остановить их, – докладывал он.
Кутузов, остановившись жевать, удивленно, как будто не понимая того, что ему говорили, уставился на Вольцогена. Вольцоген, заметив волнение des alten Herrn, [старого господина (нем.) ] с улыбкой сказал:
– Я не считал себя вправе скрыть от вашей светлости того, что я видел… Войска в полном расстройстве…
– Вы видели? Вы видели?.. – нахмурившись, закричал Кутузов, быстро вставая и наступая на Вольцогена. – Как вы… как вы смеете!.. – делая угрожающие жесты трясущимися руками и захлебываясь, закричал он. – Как смоете вы, милостивый государь, говорить это мне. Вы ничего не знаете. Передайте от меня генералу Барклаю, что его сведения неверны и что настоящий ход сражения известен мне, главнокомандующему, лучше, чем ему.
Вольцоген хотел возразить что то, но Кутузов перебил его.
– Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге. Ежели вы плохо видели, милостивый государь, то не позволяйте себе говорить того, чего вы не знаете. Извольте ехать к генералу Барклаю и передать ему назавтра мое непременное намерение атаковать неприятеля, – строго сказал Кутузов. Все молчали, и слышно было одно тяжелое дыхание запыхавшегося старого генерала. – Отбиты везде, за что я благодарю бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской, – сказал Кутузов, крестясь; и вдруг всхлипнул от наступивших слез. Вольцоген, пожав плечами и скривив губы, молча отошел к стороне, удивляясь uber diese Eingenommenheit des alten Herrn. [на это самодурство старого господина. (нем.) ]
– Да, вот он, мой герой, – сказал Кутузов к полному красивому черноволосому генералу, который в это время входил на курган. Это был Раевский, проведший весь день на главном пункте Бородинского поля.
Раевский доносил, что войска твердо стоят на своих местах и что французы не смеют атаковать более. Выслушав его, Кутузов по французски сказал:
– Vous ne pensez donc pas comme lesautres que nous sommes obliges de nous retirer? [Вы, стало быть, не думаете, как другие, что мы должны отступить?]
– Au contraire, votre altesse, dans les affaires indecises c'est loujours le plus opiniatre qui reste victorieux, – отвечал Раевский, – et mon opinion… [Напротив, ваша светлость, в нерешительных делах остается победителем тот, кто упрямее, и мое мнение…]
– Кайсаров! – крикнул Кутузов своего адъютанта. – Садись пиши приказ на завтрашний день. А ты, – обратился он к другому, – поезжай по линии и объяви, что завтра мы атакуем.
Пока шел разговор с Раевским и диктовался приказ, Вольцоген вернулся от Барклая и доложил, что генерал Барклай де Толли желал бы иметь письменное подтверждение того приказа, который отдавал фельдмаршал.
Кутузов, не глядя на Вольцогена, приказал написать этот приказ, который, весьма основательно, для избежания личной ответственности, желал иметь бывший главнокомандующий.
И по неопределимой, таинственной связи, поддерживающей во всей армии одно и то же настроение, называемое духом армии и составляющее главный нерв войны, слова Кутузова, его приказ к сражению на завтрашний день, передались одновременно во все концы войска.
Далеко не самые слова, не самый приказ передавались в последней цепи этой связи. Даже ничего не было похожего в тех рассказах, которые передавали друг другу на разных концах армии, на то, что сказал Кутузов; но смысл его слов сообщился повсюду, потому что то, что сказал Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека.
И узнав то, что назавтра мы атакуем неприятеля, из высших сфер армии услыхав подтверждение того, чему они хотели верить, измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись.


Полк князя Андрея был в резервах, которые до второго часа стояли позади Семеновского в бездействии, под сильным огнем артиллерии. Во втором часу полк, потерявший уже более двухсот человек, был двинут вперед на стоптанное овсяное поле, на тот промежуток между Семеновским и курганной батареей, на котором в этот день были побиты тысячи людей и на который во втором часу дня был направлен усиленно сосредоточенный огонь из нескольких сот неприятельских орудий.
Не сходя с этого места и не выпустив ни одного заряда, полк потерял здесь еще третью часть своих людей. Спереди и в особенности с правой стороны, в нерасходившемся дыму, бубухали пушки и из таинственной области дыма, застилавшей всю местность впереди, не переставая, с шипящим быстрым свистом, вылетали ядра и медлительно свистевшие гранаты. Иногда, как бы давая отдых, проходило четверть часа, во время которых все ядра и гранаты перелетали, но иногда в продолжение минуты несколько человек вырывало из полка, и беспрестанно оттаскивали убитых и уносили раненых.
С каждым новым ударом все меньше и меньше случайностей жизни оставалось для тех, которые еще не были убиты. Полк стоял в батальонных колоннах на расстоянии трехсот шагов, но, несмотря на то, все люди полка находились под влиянием одного и того же настроения. Все люди полка одинаково были молчаливы и мрачны. Редко слышался между рядами говор, но говор этот замолкал всякий раз, как слышался попавший удар и крик: «Носилки!» Большую часть времени люди полка по приказанию начальства сидели на земле. Кто, сняв кивер, старательно распускал и опять собирал сборки; кто сухой глиной, распорошив ее в ладонях, начищал штык; кто разминал ремень и перетягивал пряжку перевязи; кто старательно расправлял и перегибал по новому подвертки и переобувался. Некоторые строили домики из калмыжек пашни или плели плетеночки из соломы жнивья. Все казались вполне погружены в эти занятия. Когда ранило и убивало людей, когда тянулись носилки, когда наши возвращались назад, когда виднелись сквозь дым большие массы неприятелей, никто не обращал никакого внимания на эти обстоятельства. Когда же вперед проезжала артиллерия, кавалерия, виднелись движения нашей пехоты, одобрительные замечания слышались со всех сторон. Но самое большое внимание заслуживали события совершенно посторонние, не имевшие никакого отношения к сражению. Как будто внимание этих нравственно измученных людей отдыхало на этих обычных, житейских событиях. Батарея артиллерии прошла пред фронтом полка. В одном из артиллерийских ящиков пристяжная заступила постромку. «Эй, пристяжную то!.. Выправь! Упадет… Эх, не видят!.. – по всему полку одинаково кричали из рядов. В другой раз общее внимание обратила небольшая коричневая собачонка с твердо поднятым хвостом, которая, бог знает откуда взявшись, озабоченной рысцой выбежала перед ряды и вдруг от близко ударившего ядра взвизгнула и, поджав хвост, бросилась в сторону. По всему полку раздалось гоготанье и взвизги. Но развлечения такого рода продолжались минуты, а люди уже более восьми часов стояли без еды и без дела под непроходящим ужасом смерти, и бледные и нахмуренные лица все более бледнели и хмурились.