Лайдон, Джон

Джон Лайдон
Основная информация
Полное имя	Джон Джозеф Лайдон
Дата рождения	31 января 1956(1956-01-31) (68 лет)
Место рождения	Лондон Англия
Страна	Великобритания Великобритания
Профессии	певец, автор песен
Певческий голос	тенор
Инструменты	вокал бас-гитара гитара синтезатор скрипка саксофон перкуссия
Жанры	Панк-рок, постпанк, экспериментальный рок, даб, альтернативный рок
Псевдонимы	Джонни Роттен
Коллективы	Sex Pistols Public Image Ltd
Сотрудничество	Leftfield Afrika Bambaataa
Лейблы	Virgin Warner Bros. Elektra
[www.johnlydon.com/ www.JohnLydon.com]

Джон Джо́зеф Ла́йдон (англ. John Joseph Lydon; также известен как Джо́нни Ро́ттен (англ. Johnny Rotten); род. 31 января 1956 года) — британский рок-музыкант, фронтмен и основной автор песен панк-группы Sex Pistols (1975—1978), а позже Public Image Ltd. Джон Лайдон (согласно Allmusic) был «истинным мозгом Sex Pistols» и вошёл в историю рока как «один из самых влиятельных и почитаемых» исполнителей.

В середине 1970-х годов Лайдон оказался в центре внимания британских СМИ как выразитель протеста против музыкального истеблишмента, британской классовой системы и монархии; впоследствии — приобрёл репутацию остроумного комментатора, теле- и радиоведущего, а также — по выражению обозревателя журнала Q — «статус бесценного национального достояния».

Занял 87-е место в списке радиопередачи Би-Би-Си «100 величайших британцев» в 2002 году.

Биография

Джон Лайдон родился в католической рабочей семье выходцев из Ирландии (отец — водитель грузовых машин, мать работала в баре) и вырос в Финсбери-парке на севере Лондона, в семье был старшим из четырёх братьев. Лайдон обучался в школе Св. Уильяма в Ислингтоне, где в числе его друзей были Дэвид Кроу (впоследствии участник PiL) и Тони Пёрселл, один из пионеров интернет-индустрии в Шотландии.

Школьные годы

В возрасте семи лет Лайдон заболел менингитом спинного мозга; в течение полугода он время от времени впадал в кому, из-за чего утратил большую часть детских воспоминаний. Из-за болезни у него также резко ухудшилось зрение (вследствие чего развилась ставшая впоследствии знаменитой манера «пронзать взглядом») и на всю жизнь остался заметно искривлённым позвоночник. Вследствие этого в школе он был очень замкнут и застенчив, получив от сверстников прозвище «чурбан» («dummy»). Очень скоро, однако, Лайдон (как отмечает С. Хьюи, Allmusic) проявил остроумие, творческую одарённость и оригинальность — «качества, совсем не обязательно приветствуемые в британской системе школьного образования».

Незадолго до экзаменов Джон Лайдон был исключён из католической школы (как утверждается, на официальном сайте — «за непочтительность к учителям и нежелание быть, как все») и образование заканчивал — сначала в колледже Хакни-энд-Стоук Ньюингтон (англ. Hackney & Stoke Newington College), затем в Кингсвэй-колледж (англ. Kingsway College). Здесь он познакомился с Сидом Вишесом, а кроме того, обрёл свободу самовыражения и начал культивировать «анти-фешенебельный» имидж, впоследствии ставший символом панк-культуры. К этому времени Лайдон всерьёз заинтересовался экспериментальной и авангардной музыкой, даб-культурой. Его любимыми исполнителями были Captain Beefheart, Nico, Can, Magma и Van der Graaf Generator.

The Sex Pistols

К 1975 году Джон Лайдон стал одним из завсегдатаев фетиш-магазина SEX, созданного Малкольмом Маклареном и Вивьен Вествуд. Макларен, незадолго до этого дебютировавший в качестве менеджера New York Dolls, взял под опеку новую группу Sex Pistols, организованную Стивом Джонсом, в состав которой входили также Глен Мэтлок и Пол Кук. Лайдон произвёл на Макларена впечатление — как внешним видом (рваная майка с надписью: «Я ненавижу Pink Floyd», выкрашенные в зелёный цвет волосы), так и исполнением песни Элиса Купера «I’m Eighteen» (под аккомпанемент музыкального автомата). Лайдону была предложена роль фронтмена. Именно тогда участники группы по инициативе Стива Джонса прозвали Лайдона «Джонни Роттен» («Джонни-Гнилой»), имея в виду состояние его зубов.

Спустя шесть месяцев после прихода Лайдона в Sex Pistols, 6 ноября 1975 года группа дебютировала с концертной программой в художественном колледже Сент-Мартинз. Эмоциональное вокальное исполнение и вызывающие тексты их фронтмена очень скоро превратили новоиспечённый музыкальный коллектив в лидеров панк-движения (при том, что термин этот всегда для Джона Лайдона оставался ненавистным).

Вскоре в составе группы начались трения между Лайдоном и басистом Гленом Мэтлоком; последний, по мнению вокалиста, был «белым воротничком» и слишком «превозносил Beatles». Мэтлок в автобиографии утверждал, что все конфликты в составе, включая этот, дирижировались Маклареном. После ухода Мэтлока Лайдон предложил ввести в состав своего школьного друга Джона Ритчи, более известного как Сид Вишес.

Впервые по-настоящему знаменитым он стал в декабре 1976 года, когда имя «Джонни Роттен» стало «самым страшным ругательством в устах домохозяек». Это произошло после того, как в телепрограмме Today Лайдон удовлетворил просьбу ведущего Билла Гранди сказать «что-нибудь грубое».

Сочетание двух талантов — Макларена (идеолога провокации) и Роттена, красноречивого выразителя крайне язвительного и иронического отношения к социальной системе, — произвело ошеломляющий эффект. Тексты Лайдона «Anarchy in the U.K.» и особенно «God Save the Queen» («…она — не человеческое существо») не только шокировали широкую публику, но и вызвали ярость монархистов. В июне 1977 года на группу было совершено нападение, и Лайдон был ранен ножом в ладонь.

К концу 1977 года возникла другая причина для трений между Лайдоном с одной стороны и остальными участниками группы и Маклареном — с другой: отношения Вишеса с Нэнси Спанджен. Последний для себя концерт Sex Pistols в сан-францисском зале «Winterland» в январе 1978 года Лайдон завершил риторическим вопросом, обращённым к аудитории: «Когда-нибудь возникает ощущение, что вас дурачат?» (англ. Ever get the feeling you've been cheated?) Вскоре после этого Макларен, Джонс и Кук отправились в Бразилию записываться с Ронни Биггсом, участником знаменитого ограбления поезда. Лайдон отказался за ними последовать, выразив скептическое отношение к идее.

Разложение и распад Sex Pistols был документирован в сатирической киноленте Джулиана Темпла «Великое рок-н-ролльное надувательство», в которой Лайдон принять участие отказался, считая, что проект находится под слишком жёстким контролем Макларена. Много лет спустя, однако, он согласился с участием Темпла в работе над документальным фильмом о Sex Pistols под названием The Filth and the Fury, где рассказал о падении и смерти Сида Вишеса.

Воссоединение

В 1996 году Джон Лайдон принял участие в воссоединении Sex Pistols (хотя прежде клялся, что такого не произойдёт никогда), провёл с группой коммерчески успешное летнее турне и выпустил альбом Filthy Lucre Live. В 2008 году в составе Sex Pistols Лайдон провёл Combine Harvester Tour, выступив с концертами и в России.

Public Image Limited

В конечном итоге роковыми для судьбы Sex Pistols стали (как отмечает Allmusic) некомпетентность: музыкальная — Вишеса, деловая — Макларена. После концерта в Сан-Франциско практически без гроша в кармане Лайдон вылетел в Англию и почти сразу же образовал Public Image Limited, где стал выступать уже под своим собственным именем. Группа просуществовала 14 лет; Лайдон всё это время оставался её единственным постоянным участником.

В творчестве своей новой группы он в неожиданном сочетании свёл несколько музыкальных стилей и идей. Смена направления с одной стороны — оттолкнула от Лайдона многих фанатов его прежней группы, с другой — привлекла к нему аудиторию с более разнообразными и радикальными музыкальными предпочтениями и сблизила его с постпанк-сценой, поставив в один ряд с Wire, The Fall, и Gang of Four. Особенно высоко музыкальная критика оценила второй альбом Metal Box (известный также как Second Edition); считается, что он оказал значительное влияние на развитие индастриала.

В 1986 году Лайдон вернул себе через суд право на использование творческого псевдонима «Роттен» (ранее Макларен запретил музыканту использовать это имя), и, в результате его судебной победы над Маклареном Sex Pistols получили полный контроль над своим музыкальным материалом.

Группа много гастролировала; в 1988 году прошёл концерт в Советском Союзе (Таллин). Параллельно с участием в PiL Лайдон принял участие в ряде оригинальных совместных проектов, наиболее заметными из которых были сотрудничество с Afrika Bambaataa («World Destruction», 1984) и танцевальным дуэтом Leftfield («Open Up», 1993).

Альбом PiL That What Is Not (1992) был встречен критикой с меньшим энтузиазмом, нежели предыдущие. Лайдон взял паузу и выпустил книгу мемуаров «Роттен: Вход ирландцам, чёрным и собакам воспрещён» (англ. Rotten: No Irish, No Blacks, No Dogs), в работе над которой приняли участие Пол Кук и Стив Джонс, а также друзья и сотрудники: Джон Рэмбо Стивенс, Джульен Темпл, Крисси Хайнд, Билли Айдол и другие. В 1995 году Лайдон рассказал корреспонденту журнала Q, что работает над второй частью автобиографии, охватывающей годы, проведённые в Public Image Limited. В 1992 году коллектив Джона распался.

Сольная карьера

Первоначально предполагалось, что Лайдон займётся сольной карьерой, но успех автобиографии изменил его планы. Лишь в 1997 году, после концертного турне воссоединённых Sex Pistols, вышел первый сольный альбом Джона Лайдона Psycho's Path, в котором к основным характеристикам прежнего звучания PiL добавились элементы танцевальной электроники. После этого он лишь эпизодически возвращался к студийной работе.

Воссоединение PiL

В сентябре 2009 было объявлено, что PiL соберутся для того чтобы отыграть пять концертов в Англии. Джон Лайдон финансировал воссоединение, используя деньги, которые он заработал от рекламы британского масла. «Деньги, которые я заработал от рекламы, полностью пошли на воссоединение PiL», — сказал Лайдон. Тур породил выпуск концертного альбома ALiFE 2009. В апреле 2010 группа начала обширный североамериканский тур.

В ноябре 2009 Лайдон сказал, что у PiL может появиться возможность записать новый альбом, если они заработают достаточно денег от концертов или получат деньги от звукозаписывающей компании. Летом 2011 года коллектив записал новый альбом в студии Винкрафт, в Коствуде, Англия. После записи пластинки, 30 ноября 2011, группа зарегистрировала собственный лейбл PiL Official Limited, как частная компания с ограниченной ответственностью в Великобритании. Сначала вышел новый сингл «One Drop», а 28 мая группа выпустила первый за двадцать лет официальный студийный альбом «This is PiL».

Сотрудничества

В 1984 году Лайдон вместе с Afrika Bambaataa и Биллом Ласвеллом принял участие в записи сингла «World Destruction» группы Time Zone, вошедшего в историю как один из ранних экспериментов по смешению стилей рэпа и рока. Песня, намного опередившая аналогичные попытки Run-DMC, вошла в сборник Afrika Bambaataa Zulu Groove (1984).

Работа в кино и на телевидении

В 1983 году Джон Лайдон снялся в одной из главных ролей (вместе с Харви Кейтелем) в фильме «Order of Death». При том, что сам фильм был раскритикован, работа Лайдона получила высокие оценки специалистов. В 2000 году он снялся в эпизодической роли в фильме «The Independent» и выступил в качестве ведущего в фильме о скейтбординге с участием Flip Skate Team.

На британском телевидении Лайдон вёл сериал «John Lydon’s Megabugs» на канале Discovery (2005—2006), а также специальные программы о естествознании на канале Channel 5: «John Lydon’s Shark Attack» и «John Lydon Goes Ape». Он участвовал в аналогичных образовательных телепроектах в США и других европейских странах. В 2000 году Лайдон запустил свой собственный проект Rotten TV на VH1, а в 2004—2005 годах принял участие в съёмках телепередачи «I’m a Celebrity Get Me Out Of Here!», проводившихся на необитаемом тропическом острове.

В 2007 году Лайдон в качестве члена жюри принял участие в телевизионном конкурсе «Battle of the Bands» (Bodog TV, 2007), где соревнуются группы, не имеющие контракта. Параллельно он снял новый телесериал «Johnny Rotten Loves America», содержание которого (как утверждается на его официальном сайте) оказалось неприемлемым для американского телевидения.

Отзывы критики

В апреле 2007 года журнал Q вывел Джона Лайдона на #16 в списке «100 лучших вокалистов» с комментарием:

Лайдон остаётся идеальным примером анти-вокалиста: за тридцать лет его голос ничуть не утратил той мощи, которой он <всегда> привлекал к себе внимание. И сила его влияния не ослабевает; сегодня оно заметно в творчестве — не только много чем обязанного Sex Pistols Лиэма Галлахера, но практически всех сколько-нибудь необычных вокалистов, от Марка Э. Смита до Майка Скиннера. Джонни Дэйвис, 2007

Личная жизнь

Лайдон женат на Норе Форстер (Nora Forster), которая на 14 лет его старше. Собственных детей у них нет, но Лайдон был отчимом Ари Ап, умершей дочери Форстер, вокалистки панк-группы The Slits. Джон и Нора живут в Лос-Анджелесе, Калифорнии.

Любимый футбольный клуб — Лондонский «Арсенал».

Книги

• Rotten: No Irish, No Blacks, No Dogs — 1993
• Mr Rotten’s Scrapbook — 2010
• Punk: Chaos to Couture — 2013

Дискография

Студийные альбомы

• 1997 Psycho's Path

Сборники

• 2005 The Best of British £1 Notes

Синглы

• 1984 World Destruction (совместно с Afrika Bambaataa)
• 1993 Open Up (совместно с Leftfield)
• 1997 Sun

См. также

• Sex Pistols
• Public Image Limited

Ссылки

• [www.johnlydon.com/ Официальный сайт Лайдона]  (англ.)
• [volna.afisha.ru/archive/lydon_pil/ Джон Лайдон о Путине, наркотиках и Radiohead]  (рус.)

Отрывок, характеризующий Лайдон, Джон

– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.


Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.


О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.